Кейт Мортон - Когда рассеется туман

— Почему?

— Вы помните мисс Старлинг, мэм? — Я уже не могла остановиться. — Ту, что работала у вашего отца?

Ханна нахмурилась, припоминая.

— Худощавую женщину с бесцветными волосами? Ту, что вечно ходила с кожаной сумочкой?

— Да, мэм, ее. — Я будто смотрела на себя со стороны, удивляясь, как это мне удается так ловко изображать беззаботность. — Они с Альфредом поженились, мэм. Еще и месяца не прошло. Живут в Ипсвиче, у Альфреда свое дело, что-то там с электричеством. — Я закрыла чемодан и кивнула, не поднимая глаз. — А теперь, если вы не против, мэм, я спущусь вниз, у мистера Бойли наверняка есть для меня работа.

Я закрыла за собой дверь и наконец-то оказалась в одиночестве. Зажала рот руками. Зажмурила глаза. Плечи тряслись, в горле что-то попискивало.

Тело обмякло, я сползла по стене и вжалась в нее, отчаянно желая исчезнуть, слиться с этой стеной, с полом, раствориться в воздухе.

Я сидела, не двигаясь. Смутно знала, что Тедди или Дебора найдут меня, когда придет время расходиться по спальням. Позовут мистера Бойли, чтобы утащил меня куда-нибудь. Ну и пусть. Все равно. Я не испытывала ни стыда. Ни чувства долга. Кому все это нужно? Кому теперь все это нужно?

И тут в кухне что-то зазвенело. Разбилось. У меня перехватило дыхание. Глаза открылись. Реальность нахлынула на меня, переполняя, затапливая.

Как это — кому нужно? Ханне нужно. Сейчас я необходима ей больше, чем когда-либо. В Ривертоне, вдали от Робби.

Я прерывисто вздохнула. Встряхнулась, расправила плечи. Попыталась прийти в себя.

Много ли проку от служанки, которая так жалеет себя, так раскисла от собственных печалей, что чуть не пренебрегла своими обязанностями?

Я отлепилась от стены, оправила юбку, одернула манжеты. Вытерла глаза.

Я — камеристка. Не какая-нибудь там бестолковая горничная. На меня можно положиться. Минуты слабости бывают у всякого, но это только минуты.

Я снова вздохнула. Глубоко. Решительно. Кивнула сама себе и твердыми шагами пошла по коридору.

И поднимаясь по лестнице в свою спальню, я усилием воли захлопнула в душе заветную дверь, за которой так ненадолго мелькнули дом, муж и нерожденные мною дети.

У СЕБЯ В ГОСТЯХ

Урсула пришла, как обещала. По извилистой дороге мы едем в Саффрон-Грин. Скоро повернем — у знака, зазывающего туристов в Ривертон. Я гляжу на Урсулу, она мимоходом улыбается мне и тут же снова переключает внимание на дорогу. Если у нее и были опасения по поводу нашей поездки, то она решительно их отмела. Сильвия тоже была не в восторге, но согласилась ничего не говорить старшей медсестре и в случае чего нейтрализовать Руфь. Наверное, понимает, что мне осталось совсем немного и бояться за мое здоровье по большому счету бессмысленно.

Ворота открыты. Урсула выруливает на подъездную дорожку, и мы движемся к дому. Лиственный тоннель по-прежнему темен и тих, будто к чему-то прислушивается. Преодолеваем последний поворот, и вот мы у цели. Дом вырастает передо мной, как тогда, когда я впервые шла сюда совсем зеленой девчонкой, или когда, погостив у мамы, бежала на концерт, или как в тот вечер, когда Альфред попросил моей руки, или утром тысяча девятьсот двадцать четвертого, в день возвращения из Лондона. В некотором роде, я вернулась домой.

Теперь дорожка приводит на заасфальтированную стоянку, рядом с фонтаном «Амур и Психея». На въезде Урсула опускает окно и перебрасывается с охранником несколькими словами. Тот машет нам, показывая, что можно проезжать. Из уважения к моим преклонным годам ей разрешили сначала высадить меня у дома, а уж потом найти место для парковки. Урсула бесшумно заезжает за угол — нынче вместо гравия под колесами асфальт — и останавливается у самого входа. Там стоит металлическая скамейка, Урсула помогает мне подойти к ней, усаживает и возвращается к машине.

Я сажусь и думаю о мистере Гамильтоне, о том, сколько же раз он открывал парадную дверь Ривертона, прежде чем в тысяча девятьсот тридцать четвертом году его настиг сердечный приступ.

— С возвращением, юная Грейс.

Я щурюсь — то ли воздух дрожит от зноя, то ли глаза у меня слезятся — и вижу его на верхней ступеньке лестницы.

— Мистер Гамильтон! — приветливо отзываюсь я. Конечно, это видение, но согласитесь: невежливо не поздороваться со старым другом, даже если он умер шестьдесят лет назад.

— А мы всё думали, когда же мы снова тебя увидим? Миссис Таунсенд и я.

— Правда?

Миссис Таунсенд ушла почти сразу вслед за ним — заснула и не проснулась.

— Ну конечно. Мы всегда рады, когда молодежь заглядывает. Нам тут вдвоем скучновато. Служба наша никому не нужна. Кругом только молотки стучат да сапоги топают. — Он неодобрительно качает головой и оглядывается. — Да, обновляют старый дом, обновляют. Ты еще увидишь, что они сделали с моей буфетной. — Он улыбается, глядя на меня поверх длинного носа. — А ты-то как поживаешь, Грейс?

— Я устала, — признаюсь я. — Устала, мистер Гамильтон.

— Вижу, девочка, — кивает он. — Ну ничего, потерпи, уже недолго осталось.

— Что случилось? — Это Урсула. Встревоженно поглядывая на меня, она прячет в кошелек парковочный талон. — Вы устали? Я узнаю, нельзя ли взять напрокат кресло-коляску. Тем более что в доме теперь есть лифты.

Я соглашаюсь, что это будет очень кстати, и оглядываюсь на мистера Гамильтона. Но лестница уже пуста.

В вестибюле нас встречает бодрая женщина, одетая, как жена деревенского сквайра сороковых годов, и сообщает, что в стоимость входного билета входит экскурсия, которую она сейчас и проведет. Прежде чем мы с Урсулой успеваем возразить, нас присоединяют к группе: парочка туристов из Лондона, школьник, интересующийся историей, и четверо американцев — двое родителей и сын, одетые в одинаковые футболки и кроссовки, и дочь-подросток, длинная, бледная и угрюмая, вся в черном. Экскурсовода зовут Берил, это подтверждает и значок у нее на груди, живет она в Саффрон-Грин, и мы можем задавать ей любые вопросы.

Экскурсия начинается с кухни — сердца английского сельского поместья, привычно подмигивая, объясняет Берил. Мы с Урсулой заходим в лифт, встроенный на место кладовки. Когда мы выходим на нижнем этаже, вся группа уже сгрудилась вокруг стола миссис Таунсенд и хохочет над традиционным английским меню девятнадцатого века, которое Верил зачитывает вслух.

На первый взгляд кухня почти не изменилась, и все же в ней много нового. Во-первых, электричество. Оно безжалостно высветило углы, что были когда-то сумрачными и таинственными. Мы долго жили без электрического освещения, и даже когда Тедди в конце двадцатых провел наконец свет, он был не таким ярким. Я скучаю по нашему полумраку, хотя вряд ли можно было сохранить его, даже в исторических целях. На этот счет теперь свои законы. Здоровье и безопасность. Публичная ответственность. Никто не хочет отвечать за близорукого туриста, который оступится на полутемной лестнице.

— Следуйте за мной, — радостно чирикает Верил. — Мы выйдем на заднюю террасу через дверь для слуг. Не бойтесь, я не заставлю вас натягивать форму.

Мы стоим на газоне неподалеку от розовой аллеи леди Эшбери. Она выглядит до удивления знакомой, только к лестницам добавились пандусы. Теперь, по словам Верил, здесь работает целая команда садовников, главная задача которых — поддерживать окрестности в неизменном виде. У них полно дела: собственно сад, лужайки, фонтаны, ограды. Летний домик.

Летний домик оборудовали по приказу Тедди — он приезжал сюда в двадцать третьем. Просто преступление, заявил Тедди, так запустить озеро — жемчужину имения. Он уже предвкушал, как гости будут кататься на лодках, а поздно вечером глядеть на звезды. Сказано — сделано, и к апрелю двадцать четвертого, когда мы все переехали в Ривертон, домик был почти готов, ждали только известняк из Италии, да мешали весенние дожди.

В день нашего приезда тоже было мокро. Нескончаемый проливной дождь начался, как только мы въехали в Эссекс, и не прекращался до самого Ривертона. Болота переполнились, леса отсырели, и когда автомобили свернули на подъездную дорожку, мы не увидели дома. Во всяком случае, с первого взгляда. Он был настолько скрыт густым туманом, что проявлялся медленно, как на фотобумаге. Когда мы подъехали поближе, я протерла рукой запотевшее стекло и всмотрелась в окно детской. Меня охватило странное чувство, будто где-то там, внутри, хлопочет Грейс пятилетней давности: накрывает на стол, одевает Ханну и Эммелин, выслушивает советы Нэнси. Там — и тут, тогда — и сейчас, в водовороте времени.

Первый автомобиль остановился, и из тумана выплыл мистер Гамильтон с черным зонтом в руке, чтобы помочь Ханне и Тедди выйти из машины. Вторая машина поехала к задней двери. Затормозила. Я накинула капюшон, кивнула водителю и бегом поспешила к дому.