Мерси Шелли - Худловары

— Теперь вы врубились? — говорю я соавторам. — Ваш финал идет под номером (2). Эдакий Советский Союз глазами зарубежных гостей. Красивые размышления перед дверью. А я вам предлагаю сделать (4) или хотя бы (3).

Они меня не поняли.

Через неделю, качая коляску и читая про сны, я заметил, что мои четыре этапа русфантастики точно соответствуют четырем перинатальным матрицам. Вот почему я не мог объяснить соавторам минусы их финала! Хакнуть свою четвертую матрицу с помощью литературы — способ слишком медленный. На это могут уйти годы. А сделать по-быстрому можно только с помощью ЛСД-терапии. Но от этого крыша может слететь, или просто посадят. То есть опять вернешься в матрицу N1 — и вся игра пойдет сначала.

Когда моей сестре Аринке было три года, она называла «писателем» свой карандаш. Что-то в этом есть. Кондовая деревяшка, всегда одного цвета, и необратимо тупеет со временем. Хотя, превратившись в огрызок, может стать культовой игрушкой. Хемингуэй, говорят, обожал писать огрызками. Встанет, бывало утром в Париже, нагрызет карандашей целую корзину — и давай нетленку фигачить…

У меня есть и взрослое определение, которое я вынимаю из кармана при случае. Писатель — это человек, склонный к безадресному производству текстов. Автор писем, у которых нет получателя.

Когда-то я думал, что болезнь писательства напрямую связана с засильем однонаправленных, безадресных технологий передачи сообщений. Вроде книжек и классических СМИ (Средств Массовой Идиотизации). Казалось, что с развитием Интернета, который отлично работает в обе стороны по конкретным адресам, болезнь эта пройдет. И тогда мы просто будем писать конкретные письма друг другу, а не бросать в небо будильники для декабристов!

Увы, все сложнее. Маслоу говорил: «Если твой единственный инструмент — молоток, каждую проблему ты будешь видеть как гвоздь». Похоже, он не знал русской версии той же мысли: даже если у человека есть микроскоп, он все равно может видеть любую проблему как гвоздь.

Книжки и классические СМИ — это крик маленького ребенка. Он еще не знает, к кому обратиться, вот и кричит в пространство, для всех. И только потом, вырастая, понимает, с каким вопросом подойти к маме, с каким — к папе, а с каким… Тут и загвоздка. Вырастет ли он дальше?

Если нет, то никакие новые средства связи не помогут. Он их просто не заметит. The mailbox is the message itself. Оторви почтовый ящик от входной двери, снеси к черту все пять эккаунтов электронной почты — все равно останется тот, главный почтовый ящик в голове. Крик ребенка, ожидание ответа. Персональный ящик Пандоры с застрявшей внутри надеждой.

Последний жанр худла, в котором я работал, очень напоминал тот, с которого все начиналось. В хайку 17 слогов, в SMS — 160 символов. И принцип организации этих маленьких кирпичиков в более крупный гипертекст такой же: календарь. Только во втором случае с адресатами было получше.

Первую антологию русских трехстиший на основе лучших текстов Haiku.ru я хотел сделать в духе японского «сайдзики». Это словарь сезонных слов-«киго», обязательных для хайку. Маска обезьяны — Новый год, луна в дымке — весна, и так далее. Каждая словарная статья проиллюстрирована несколькими хайку с данным сезонным словом. Выходит и словарь, и сборник стихов одновременно. Но что если найти такие «киго» не только на разные времена года, а на каждый день? Оказалось, можно. В русских народных календарях нашелся и день прилета синиц, и самый тихий день в году, и много еще чего. Программа-календарик «Хайку на каждый день» появилась в 2001-м, и с тех пор меня каждый год спрашивают, как она угадывает первый снег в десятых числах октября.

Другая программа спустя пять лет заработала на сайте MamaSMS.ru. До этого у Вовки Волошина на «Маме.ру» уже был интерактивный календарь беременности, который можно было рассчитать на личную дату. Но там давались тексты по неделям, а мы решили сделать еще и ежедневный. В этот раз я обложился не сборниками народных примет, а медицинскими справочниками. И понял, что сухие советы для будущих мам здесь не покатят. Зато это как раз тот случай, когда надо применить литературу в самой главной ее ипостаси — крик ребенка, ожидание ответа. Только теперь — крик по адресу. Точнее, по телефону.

Так получился маленький производственный роман, состоящий из 280 «эсэмэсок» от имени еще не родившегося ребенка. Блог из утробы. Правда, после чтения отзывов я так и не понял, что больше радовало его беременных читательниц — то ли совпадения полезных советов маленького героя с собственными ощущениями мамаш, то ли просто обращение «Привет, мамонт!» на экране мобилы.

Я не снес свой почтовый ящик. Как у всякого слабого человека, у меня находились отмазы. Они были продвинутые, я ведь уже научился прикрывать щелочку своего ящика от банального спама.

Пять тысяч читателей в день — по первости впечатляет. Но если ты не идиот, то быстро заметишь, что из этих пяти тысяч лишь сотня способна ответить. Да и то в основном «пеши ищщо». А интересно отвечают лишь трое-четверо. Тогда к чему пять тысяч в день? И тут же отмаза: да, они ни к чему, но с некоторыми единицами интересных нет иного способа связаться, кроме такой шумной безадресной коммуникации. Их отделяют от тебя океаны, годы… И наконец, просто неохота в лоб беспокоить посторонних людей, у которых тоже ящики не резиновые. Тогда и можно воспользоваться промежуточным ящиком, который у спецслужб называется «конспиративным дуплом».

Эта отмаза работала долго. Как-то раз, читая интервью одного из любимых писателей, Александра Гениса, я наткнулся там на зашифрованный ответ, предназначенный только мне. Вспоминая о конкурсе «Тенета-97», где он был членом жюри в номинации «Эссе», Генис заметил: «Я прочел 38 материалов, предварительно уже одобренных номинаторами. 37 текстов были ужасны, один очень хорош (о хайку на русском языке)». Сообщение прошло в обе стороны, невзирая на извратный способ связи.

Забавнее получилось с Борисом Стругацким. В 2002 году я написал рассказ «Хайкай», где японская поэтическая игра стала своеобразным «паролем», позволяющим отличать людей от киборгов в мрачном будущем. Рассказ тут же захотелось показать соавтору «Улитки на склоне». Но подумалось: чего мучить старика, ему и так много мусора шлют.

Через год Стругацкий открыл журнал «Полдень, XXI век», и по совету Житинского я послал рассказ в редакцию. Ответа не было, и идея опять позабылась.

А еще через год, расчищая архивы старой почты, я наткнулся на собственный e-mail Стругацкого в рассылке конкурса «Тенета». И все-таки послал рассказ ему лично. Вскоре пришло официальное письмо от секретаря: «Борис Стругацкий готов опубликовать Ваш рассказ в журнале „Полдень, XXI век“». Такой вот лаконичный японский ответ. Точь-в-точь как в самом рассказе: механический голос из динамика, пароль-отзыв, и дверь открывается…

То, что происходило дальше, тоже вполне повторяло рассказ: после моей публикации Лукьяненко устроил в редакции «Полдня» скандал. Оказывается, доступ к телу Бориса Натановича окружает плотная толпа киборгов из числа «учеников». Этот Редакционный Совет решает, какой из присланных материалов стоит давать читать Стругацкому, а какой сразу выкинуть. Я, сам того не зная, взломал фильтрационный лагерь, послав личное письмо через колючую проволоку.

Но сейчас даже такие игры кажутся никчемными. Ну что особенного было в ответах этих уважаемых, но страшно далеких от меня людей? Да ничего такого они мне не сказали, чего не знал бы я сам. А между тем вокруг было множество людей близких, которые говорили гораздо больше.

В середине апреля 2004-го, в ночь на годовщину нашей свадьбы, мы поспорили с Катей. Я отправился выпить в «Билингву» и там познакомился с женой Настоящего Фантаста. Муж ее, как и подобает Настоящему Фантасту, уехал на киевский Съезд Настоящих Фантастов «Портал». Бедная женщина наконец смогла глотнуть свободы.

Хотя в разговоре со мной она всячески защищала мужа. Говорила, что уважает его дело и т. п. Но я все равно подумал: как хорошо, что женщины, с которыми я жил, скептически относились к моей писанине. Им всегда было нужно что-то реальное, человеческое. Вот и в этот раз мы с женой поругались по сходному поводу. А ведь она, как и прочие, была права. И только благодаря им, скептичным моим анти-музам, я еще не потерял связь с реальностью, как некоторые фантасты.

Вернувшись домой, я помирился с Катей и прочел в новостях, что Людмила Путина на съезде филологов призвала этих самых филологов заняться чем-нибудь полезным вместо того, чтобы рыться в окаменевшем говне классики. Слова не мальчика, не мужа, но жены!

Через несколько дней мой батя приехал в московскую больницу МПС с больным сердцем. Самое сильное впечатление от больницы оставила приемная. Напротив стола с компьютером, где пациентов заносят в базу, стоит стул для посетителей. От него до стола — два с половиной метра. Пока заполняли анкету, батя все время порывался встать с этого стула и подойти к столу поближе, чтоб нормально разговаривать с врачихой. Заметив это, я решил пододвинуть его стул поближе к ее столу.