Джузеппе Маротта - Золото Неаполя: Рассказы
Уличный торговец Кардилло:
— Удовлетворите мое любопытство, дон Вито. Скажите откровенно, как мужчина мужчине, у вас возникала когда-нибудь мысль о самоубийстве?
— Да… было… пару раз.
— Расскажите, если можно, когда?
— Вы мне не поверите, дон Фульвио, насколько это странно. Я никогда не поддаюсь бедам, не падаю духом, сопротивляюсь и борюсь. А в радости вижу смерть, как при ярком освещении видишь длинную-предлинную тень. Это скверная штука, поверьте мне. Однажды во время военной службы я получил увольнительную из казармы Лечче. Я чувствовал себя на седьмом небе. Я думал: «Дорогой Вито Какаче, дарю тебе тебя самого и весь мир». Клянусь вам, дон Фульвио, я готов был целовать — и мысленно целовал — все, что видел перед глазами. Но внезапно на станции, словно какое-то наваждение, мною овладело желание крикнуть: «Вито Какаче, ты сам и весь мир слишком хороши для тебя… заберите их!» — и броситься на рельсы прямо под поезд. Носильщик схватил меня за локоть и спросил: «Солдат, вам нехорошо?» Я сильно стиснул зубы и пошатнулся. Потом это так же быстро ушло, как и пришло. Что вы на это скажете? Второй раз, как сейчас помню, это случилось, когда я женился. Я знал, что Бриджида красива, но не представлял себе, до какой степени она прекрасна. Было три часа ночи, гости наконец оставили нас одних, и тут меня вдруг озарило. Фонари перед Сан-Дженнаро мигали, то вспыхивали, то гасли, и Бриджида вся словно источала свет, ее кожа отливала серебром, одним словом…
Армандуччо Галеота (с одышкой):
— А что дальше? Свет, серебро, а потом?
Дон Леопольдо Индзерра (сурово):
— А тебе какое дело? Греби!
Дон Вито Какаче сидит, погруженный в воспоминания.
— Необыкновенные, неповторимые минуты. Я думаю, вы сами испытывали нечто подобное. А потом внезапно, словно не для меня, не для моего дома наступило утро. Я проснулся, она спала. Глядя на эти черные ресницы, белый лоб и тонкий нос… я словно опьянел. Все окружающие предметы сверкали, как рождественская елка, любая вещь, от кувшина до дыни, висевшей на стене, испускала свои лучи и говорила мне: «Вот моя истинная форма и мой истинный цвет, Вито. Теперь ты меня знаешь?» И тут снова от счастья у меня начала кружиться голова, застучали зубы, и я призвал смерть. На столе лежал мой пистолет в кобуре, мне захотелось крикнуть: «Спасибо, Бриджида!» — и застрелиться. Я не сделал этого, потому что она открыла глаза и влюбленно посмотрела на меня. «Добрый день», — сказала она. Я не стал губить свое счастье и поэтому не умер. Ну, хватит?
Дон Фульвио Кардилло (ошеломленно):
— Мария делла Катена! Короче говоря, если на вас свалятся сто миллионов, мы вас можем потерять?
Ночной сторож (спокойно):
— Все может быть. Вероятно, чтобы спасти мою жизнь, судьба мне ее отравляет. А вы, дон Леопольдо, никогда не думали о самоубийстве?
Красавец из Паллонетто, вечный безработный вздрагивает. Дон Фульвио Кардилло, взглянув на него украдкой, говорит:
— Кто, он? Дон Вито, да он безумно любит своего Леопольдо! И не рассчитывайте. Кроме того, смерть требует усилий… агония иногда тяжкий труд! Лучше спросите меня. Эта мысль временами приходит мне в голову… но я помню о своих детях. А потом я коммерсант. Если бы я мог продать или поставить на кон свою смерть… но этот предмет не имеет ценности: кому я могу предложить свой последний вздох? Вы бы его купили?
Дон Вито Какаче (серьезно):
— Возможно, купил бы последний выдох, чтобы придать блеск дверной ручке.
Мы не очень весело смеемся. Баркас проходит под железным мостом, который низко и мрачно нависает над нами, словно нож гильотины, и выплываем в открытое море прямо напротив улицы Партенопе. На балкончиках отеля «Ройяль» стоят важные господа, которые смотрят не в сторону долины Позиллипо, а в сторону острова Капри, вырисовывающегося, как призрак, на горизонте. И этот прекрасный залив лежит перед глазами богачей, как кружка нищего: не изволите ль взглянуть на это подношение?
Мы направляемся налево, обойдя замок Кастель-дель-Ово: то тут, то там, как поплавки, возникают головы пловцов; в надутом парусе, который меняет позицию, чудится что-то плотское, чувственное; рев моторного катера, на котором угадываются фигуры полуголых женщин, ниспровергает их: заткните уши, сирены 1958 года, берегитесь, Улисс берет реванш.
Донна Джулия Капеццуто до сих пор молчит. Она о чем-то размышляет? Потом говорит:
— Дон Вито, а причины этих самоубийств были серьезны?
Ночной сторож достает газету из кармана.
— Минуточку. Некоторые — да. Но главным образом пустяковые неприятности. Один разбил люстру, другой испугался экзамена. Чепуха. Потому-то ученые и говорят, что это влияние космоса.
— Дон Вито, объясните, пожалуйста.
— О мадонна! Далекие звезды своими невидимыми золотыми шприцами впрыскивают вам желание немедленной смерти.
— Замолчите… насмешник! Я сама вам объясню, почему многие хотят умереть. Потому что в их сердце нет веры. Им не хватает любви и религии, они нуждаются в ласке и вере. Положим все это на весы и получим результат. Души чистилища! Кто в жизни не страдал? Кто много дней и даже месяцев не испытывал безысходного отчаяния? Возьмите, например, меня, когда умер мой Винченцино. Дай бог вам всем здоровья!
Дон Леопольдо Индзерра (ласково):
— Вы чуть было не перерезали себе горло ножницами.
Донна Джулия Капеццуто явно обескуражена.
— Да? Разве? Хорошо, допускаю. В Паллонетто издавна существовало правило… старинный обычай, который традиция повелела уважать. Но у меня не было такого намерения. Я голосила над телом покойного: «Муж мой, брат мой, я пойду вслед за тобой!» — и схватила ножницы, но про себя я думала: «Как бы не так! Этого никогда не будет!» А почему, как вы думаете, дон Вито? Выслушайте меня, пожалуйста. Разве я живу беспечно и спокойно? Нет, но я все-таки продолжаю жить, я не могу отнять у себя свою жизнь, ведь не я ее сотворила, не мне она принадлежит. Дон Вито, поймите меня. К этому вопросу надо подойти серьезно. Нас произвели на свет матери, они нас вскормили своим молоком… каждый год вырастает зерно, чтобы дать нам хлеб… дождь нас обмывает, а солнце сушит… Наш Неаполь по сто раз в день нас пинает и ласкает одной и той же рукой… Нет, убить себя невозможно, дон Вито, это было бы изменой и предательством!
Вокруг тишина. Какое небо, какое море! Мы разглядываем гладкий-гладкий песок на дне, только иногда он всколыхнется и мутит воду: это задремавшие рыбки переворачиваются на другой бок. На изъеденном временем фундаменте замка Кастель-дель-Ово растет волшебная трава, ночью является адмирал Караччиоло и нюхает ее, как влюбленные девушки нюхают мяту на своих подоконниках. Армандуччо Галеота вдруг бросает весла и восклицает:
— Что же это происходит? Вы хотите чужими руками жар загребать? Я тут натираю мозоли, а вы разглагольствуете о самоубийстве!
Он прав. Дон Фульвио бросается его подменить. Дон Леопольдо, зевая, спрашивает:
— Правда или нет, дон Вито, что одна американская синьора провела по радио лекцию, которая длилась пятьдесят три часа без перерыва?
Ночной сторож развязывает узелок с вяленой рыбой.
— Истинная правда.
Дон Фульвио Кардилло:
— Господи Иисусе! О чем же она говорила?
Какаче кивает в сторону донны Джулии.
— Я там не был, не знаю. В заключение она заявила: «Я собиралась сказать что-то важное, да забыла, что именно».
Нас ждет пресловутый апокалипсис
Идет первый осенний мелкий дождь, он опутал город паутиной свежести и мокрым кружевом, натянутым между домами. Прекрасная улица Паллонетто похожа сейчас на чисто вымытую рыбную лавку. Представьте себе: кругом мрамор, маленькие бассейны для рыбы, водяные брызги колются, словно иголки, бесконечный говор проточной струи и розовая норвежская треска, которая на глазах растет и оживает.
Дон Вито Какаче смотрит свою газету и заявляет, что 14 июля 1960 года, невзирая на погоду, неотвратимо наступит конец света.
— В этот день произойдет пресловутый ужасный Апокалипсис. Все смешается: звуки трубы, кони, пламя, волны высотой с дом, тучи пепла из человеческих костей и так далее, и тому подобное. Одним словом, конец света, как предсказал апостол Иоанн в Евангелии, даже еще хуже… понятно?
Армандуччо Галеота хмурит брови.
— Ах, я так и знал. Не к добру все это со мной произошло.
Короче говоря, Армандуччо выглядит словно картинка, с какой стороны на него ни взглянешь. А дело было так. Вчера утром одна австралийская мадам увидела из окна отеля «Ройяль» малыша Армандуччо, который перелетал на своих костылях через улицу Партенопе. Мадам была очарована им. Она велела швейцару догнать Армандуччо, накормила его до отвала сладостями и повела в большой магазин на улице Кьяйя, где купила сорочку, костюм, пару ненужных ему ботинок, и — хотите посмеяться? — зубную щетку. Как говорится, оденься у Чиккона — будешь похож на барона. Мы любуемся новым, незнакомым Армандуччо, которому, по правде сказать, эти новости о конце света вовсе ни к чему. Черт возьми! Какое невезение! Человек надевает все с иголочки, а ему говорят: «Знаешь ли, все это пригодится тебе только до 14 июля 1960 года, не долее, поскольку потом состоится Апокалипсис». Донна Джулия ошеломлена известием, она спрашивает:
