Катрин Панколь - Желтоглазые крокодилы
Он подошел к столу Жозианы и натолкнулся на дорожную сумку.
— Что это за сумка?
— Собрала вещички. Вот, ждала, что поговорим, и я сделаю ручкой…
— Да ты с ума сошла! У тебя крыша поехала!
— Я просто чувствительная, это вернее.
— Ты мне вообще не доверяешь…
— Да, в мой магазин редко завозят такой товар, как доверие…
— Ну что же, придется привыкать… Потому что я с тобой и никуда отсюда не денусь! Только ты существуешь для меня, моя курочка! Ты — вся моя жизнь.
Он обнял ее и стал укачивать, приговаривая: «Ну какая глупышка! Какая глупышка! А я-то извелся весь, места себе не находил, что она там молчит в телефон!»
Она прижалась к нему, ожидая, когда он закончит мурлыкать, чтобы сообщить ему хорошую новость, уже подтвержденную лабораторными исследованиями. Так, ладно, хорошенького понемножку, пусть сначала спустится на землю, а как только приземлится, я вновь отправлю его прямехонько в небеса известием о явлении маленького Гробзика.
— И к тому же, мусечка, я этой фоткой убил сразу двух зайцев. Сбил ее с толку и отвел от тебя подозрения. Ты же понимаешь, когда у тебя будет животик… А она ничего и не заподозрит! Будет думать о Наташе, а не о тебе. Ты сможешь спокойно носить ребеночка у нее под носом, пока она будет идти по ложному следу.
Жозиана мягко высвободилась. Ей не слишком понравилось то, что она услышала.
— То есть ты не собираешься ей говорить о моей беременности? Ты хочешь, чтобы она ни о чем не подозревала?
Марсель густо покраснел, поняв, что его уличили в трусости.
— Нет, мусечка, нет… Мне просто нужно время, чтобы все организовать! Я ведь с ней связан по рукам и ногам.
— Так значит, с тех пор, как мы с тобой впервые заговорили об этом малыше, ты так ничего и не организовал, как ты это называешь?
— Не стану врать тебе, мусечка, у меня проблемы. Я не знаю, как за это взяться, как ссадить ее с шеи, чтобы она не стала мне мстить и делать всякие кошмарные гадости.
— А ты говорил с адвокатом?
— Я не осмелился ему сказать, вдруг он ее предупредит. Они очень дружны, знаешь, она часто к нему заходит.
— Значит, ты ничего не сделал? Совсем ничего? Ты мне прожужжал все уши про нашего малыша, а сам и пальцем не пошевелил!
— Я все сделаю, мусечка, когда придет время. Я обещаю тебе, все будет в лучшем виде.
— В лучшем виде, говоришь? Знаю я твой лучший вид. Лижешь ей пятки!
Жозиана встала, одернула платье, поправила лифчик, схватила сумочку, и театральным жестом указав на свое рабочее место, объявила:
— Посмотри внимательно, Марсель Гробз, ты меня здесь больше не увидишь. Я сматываю удочки, удаляюсь в неизвестность, испаряюсь, как утренний туман. Не пытайся искать меня, я исчезаю навсегда! Сказать, что ты достал меня — ничего не сказать! Мне опротивела твоя трусость.
— Мусечка, я обещаю…
— Да сколько уже времени я питаюсь одними обещаниями! С самого начала. Они уже в печенках у меня сидят! Меня тошнит от твоих обещаний. Я тебе больше не верю, Марсель…
Она взяла дорожную сумку и, решительно стуча каблучками, 22 октября в 11 часов пятьдесят восемь минут покинула офис Марселя Гробза.
Она не зашла к Рене.
Она не обняла Жинетт.
Она не остановилась, чтобы понюхать глицинию.
Она не обернулась, когда выходила за ворота.
«Если сейчас замедлить шаг, — думала она, глядя прямо перед собой, — мне уже никогда не уйти».
Вечером, после ужина, Александр увел Зоэ в свое тайное убежище.
Это был небольшой норманнский шкаф, который Филипп купил у старьевщика. В Сан-Валериан-Ко. Они ездили туда втроем, всей семьей. В этом маленьком портовом городке Нормандии у отца была назначена встреча с английским клиентом. Англичанин ждал их на корабле. Несколько часов они провели на борту, а потом пошли гулять по порту. Зашли к старьевщику. Александр листал старые комиксы, а родители рылись в задней комнате лавки, надеясь найти там какое-нибудь интересное старое полотно. Картины они не нашли, но отец с первого взгляда влюбился в этот шкаф.
Мать была против, она говорила, что он не сочетается с остальной мебелью, что он старомодный, ветхий, неуклюжий… «Никто больше не покупает норманнских шкафов, Филипп!» Но отец настоял на своем: «Их почти не бывает такого размера, во всяком случае, я не видел, поставлю его к себе в кабинет, чтоб не мозолил тебе глаза, а на его фоне современная мебель будет смотреться выигрышно, я люблю смешивать стили, ты же знаешь, и потом, он привнесет в обстановку немного тепла, воспоминания о добрых старых временах, о буржуа, а кто же мы такие, если не буржуазная семья?»
Александр не понял последних слов, но понял, что отец купит этот шкаф.
Его поставили в кабинете отца, и Александр часто прятался в нем. Шкаф пах мастикой и лавандой; если сосредоточиться, можно было расслышать шум волн и скрип корабельных мачт. Внутри он был обит желто-зеленым кретоном. Александр закрывал дверцы, надевал плеер, прислонялся головой к стенке и, свернувшись в клубок, отбывал в свой СИМ, Секретный Иллюзорный Мир. В этом СИМе все жили, как в песне Джона Леннона «Imagine» [52]. Другим необходимым элементом СИМа была пара круглых очков, позволяющих видеть невидимое. Часто он брал Зоэ с собой. «Видишь, — говорил он, — в СИМе листья из мармелада, реки из лимонада, все люди в белом, можно не мыться, и все равно остаешься чистым, все делают только то, что хотят. Тут нет учителей, нет денег, нет школы и оценок, не бывает пробок, родители не разводятся, все любят друг друга, единственное правило — не доставать других обитателей СИМа».
И еще — говорить по-английски.
Он очень строго следовал этому правилу. Сначала Зоэ было трудно. Александр свободно владел английским, родители каждое лето отправляли его в лагерь в Англию. Она, однако, с его помощью неплохо справлялась, а когда не понимала, он переводил. В принципе, ей нравилось его слушать и без перевода: у нее аж мурашки бегали, когда она не понимала его слов. Она пугалась, хватала его за руку и ждала новых приключений. А он играл все роли, даже роли бури и ветра!
В этот вечер Кармен рано подала ужин. Ирис уехала на вечеринку, посвященную выходу книги, а Филипп — на деловой ужин. После еды Александр и Зоэ улизнули в кабинет Филиппа и, соблюдая все правила конспирации, спрятались в волшебном шкафу. Александр установил специальный ритуал. Надо было сначала надеть маленькие круглые очки и сказать: «Хелло, Джон, хелло, Джон, хелло, Джон». Потом они усаживались, закрывали глаза и пели песню Леннона «Imagine no possession, it’s not hard to do, no reason to kill or die for, and no religion too» [53]. Наконец, они брались за руки и ждали, когда за ними явится посланник СИМа.
— А Кармен нас не найдет?
— Она смотрит сериал на кухне…
— А отец?
— Он вернется поздно. Забудь ты про эти глупости! Сосредоточься, вместе позовем Большого Белого Кролика.
Зоэ закрыла глаза, и Александр произнес магические слова:
— Hello White Rabbit, where are you. White Rabbit?
— Here I am, little children… Where do you want to go today? — отвечал сам себе Александр низким глухим голосом.
Он краем глаза взглянул на Зоэ и ответил:
— Central Park… New York… The Imagine garden…
— Okay, children, fasten your seat belts! [54]
Они сделали вид, что пристегнули пояса.
— Я никогда не была в Центральном парке, — прошептала Зоэ.
— Я был. Помолчи. Пойдем за ним… Ты увидишь, как там прекрасно. Imagine… Лошади, впряженные в коляски, пруды с уточками, статуя Алисы в стране чудес… И статуя Большого Белого Кролика там есть!
Они уже почти добрались до Центрального парка, но тут открылась дверь кабинета, и послышался звук шагов.
— Это твой отец?
— Тсс! Подожди… Посмотрим.
— Как мы увидим, мы же закрыты.
— Ну ты глупая! Подожди… Может, это Большой Белый Кролик.
Это был Филипп. Они услышали его голос. Он говорил по телефону. По-английски.
— Ты думаешь, он играет с нами? Он знает СИМ?
— Цыц!
Он закрыл ей рот ладонью, и оба вслушались, затаив дыхание.
— She didn’t write the book, John, her syster wrote it for her. I am sure of it…
— Что он говорит?
— Погоди!
— Yes, she’s done it before! She’s such a liar. She made her sister write the book and she is taking advantage of it! It’s a big hit here in France… no! Really! I’m not kidding!
— Что он говорит? Ничего не понимаю!
— Заткнись, Зоэ! Погоди. Я потом тебе переведу. Я из-за тебя не слышу, помолчи!
— So let’s do it. In New York… At the film festival. I know for sure he’s going to be there. Can you manage everything? OK… We talk soon. Let me know…[55]
Он повесил трубку.
Испуганные дети замерли в шкафу. Они боялись пошевельнуться или произнести хоть слово, даже шепотом. Филипп включил проигрыватель, и полилась классическая музыка, давая им возможность говорить.
— Что он сказал? Что он сказал? — напряженно прошептала Зоэ, снимая круглые очки.
