Анхела Бесерра - Музыка любви
— Но я так и не поняла, почему они лишили себя жизни.
— Мы это выясним, любовь моя. Правда всегда где-то рядом... просто иногда она хорошо прячется.
Они провели чудесный день; час убегал за часом, не причиняя ни боли, ни вреда. Церковные колокола звонили в унисон с их восторгами. Теперь они знали друг друга по-настоящему и впереди лежал путь в прекрасное будущее. Они осушили две бутылки «Моэт Шандона» — пили за здоровье друг друга, своих детей, за светлую память родителей, за обретенное и предстоящее счастье.
Они вскрывали моллюсков, смеясь и болтая о возвышенном и пустяках, питая тело и душу. Радуясь неожиданному теплу, бегали босиком по песку, как беспечные дети, и наблюдали, как лениво окутывают небо сумерки. Когда солнце склонилось к горизонту, они отправились в обратный путь.
— Садись. — Андреу открыл дверцу машины. — Хочу, чтобы ты взглянула на море с неба.
— Это как?
— Увидишь. Тут есть одно место, где как будто поднимаешься по лестнице в небо. Оттуда море еще красивее.
«Феррари» нес их по побережью Гаррафа. Андреу выбрал самую длинную, зато самую живописную дорогу. Когда до их цели — ни с чем не сравнимого вида на море — оставалось всего несколько километров, Андреу указал на горизонт:
— Видишь белые хлопья? — Аврора кивнула. — Это птицы.
— Да не может быть!
— Птицы, морские птицы. Пена срывается с волн, и получаются птицы.
— Какая прелесть...
— Если б я тебя сюда не потащил, ты бы их пропустила. Дарю их тебе — всех до единой.
Аврора поцеловала его.
— Сеньорита, водителя отвлекать запрещено... или разрешено, но я не буду отвечать, сразу предупреждаю.
Аврора положила руку ему на грудь. В ней поднималось желание.
Сонаты Жоана в исполнении Борхи заполняли влюбленное молчание, растворяясь в воздухе засыпающего Средиземноморья. Только чайки вдали как будто махали им на прощание белыми крыльями. Аврора склонила голову на плечо Андреу. Они все друг другу сказали. Машина набирала скорость, легко скользя по асфальту. Кое-где раньше времени засверкали звезды, рассеянная луна взбиралась на еще не потемневший небосвод.
Внезапно из-за крутого поворота по встречной полосе выскочил грузовик. Столкновение было мгновенным, они не успели даже испугаться. «Феррари» полетел в пропасть.
Пианино Борхи не умолкало. Автомобиль медленно падал со скалы на скалу, и сбитые камни летели за ним вслед. Ударившись о железнодорожные пути, он ярко-красной птицей сорвался дальше, вниз, в море.
Они ничего не почувствовали. Андреу и Аврора с первым же ударом потеряли сознание и продолжали полет обнявшись, в сладком полузабытье. По мере падения оба погружались в восхитительное ощущение покоя и легкости.
Малышка Аврора прячется в уютных объятиях мамы... Разворачивает великолепный дедушкин подарок... Под бурю рукоплесканий исполняет на бис Tristesseв школьном театре... Уже взрослая, держит на руках новорожденную дочку и плачет и смеется от счастья... Прижимает к себе теплое крошечное тельце, плоть от плоти ее... Вокруг вода... она купается в ванне со своей маленькой Map, горячий пар, лепет: ма-ма, ма-ма... Map поет для нее, в четыре руки они играют колумбийские рождественские гимны... Ее прекрасная мать в самой длинной на свете подвенечной фате... Фата на ней, звуки свадебного марша... В конце пути жених... Андреу раскрывает ей объятия, ждет ее... зовет... Рояль с откинутой крышкой... его руки исполняют неслыханной красоты сонату... на ее теле... Любимый... любимый...
Андреу поет хором с мамой сарсуэлу... сколько ему, пять лет?.. Играет в одиночестве... Печальный отец, под его пальцами плачет пианино... Рамбла, холодно... Столько блестящих автомобилей, пальто, сигары, дыхание матери... Ее поцелуи, ее смех... Ее смерть, слезы... За руку с отцом на фуникулере... Рука отца — Тибидабо... Рука отца — горячий шоколад... Рука отца — чужое богатство... Он злится... Он уже сам купается в роскоши... Сын в его объятиях, спящий, всегда спящий... Отец в его объятиях, спящий... Боль, одиночество... И наконец — свет... Руки Авроры на его плечах... на клавишах рояля... перебирают волосы... ласкают... Легким жестом она поправляет непослушный локон... Обнаженное тело Авроры в его объятиях... Любимая... любимая...
Поезд прошел совсем близко. Так близко, что машинист смог сообщить в полицию об автокатастрофе.
«Феррари» вместе со своей музыкой тонул в море. Андреу и Аврора, не разжимая объятий, лежали на путях, выброшенные силой удара.
Это было непросто. Спасательные работы проводили пожарные, оперативный отряд «скорой помощи» оценивал состояние пострадавших. Они едва подавали признаки жизни. Судя по всему, оба заработали многочисленные переломы и сотрясение мозга. Прежде чем приступать к тщательному обследованию, нужна была компьютерная томография черепа и шейных позвонков.
Их жизнь висела на волоске, но лица сохраняли выражение безмятежного покоя. Казалось, они просто заснули глубоким сном.
На вертолете их доставили в больницу Валь-д'Эброн, где их тут же забрали в реанимацию.
Map узнала о несчастье в полночь и вместе с отцом помчалась в больницу. Когда они приехали, Аврора еще лежала в операционной, где врачи отчаянно боролись за ее жизнь, пытаясь остановить внутреннее кровотечение. У нее была в клочья разорвана селезенка, раздроблено бедро, сломаны четыре ребра. Томография показала сильное сотрясение мозга. Прогнозы не слишком обнадеживали. Аврора была в глубокой коме.
На другом столе в другом зале Андреу тоже балансировал на грани жизни и смерти. У него уже трижды останавливалось сердце и пульс почти не прощупывался. Помимо множества переломов на руках и ногах, он перенес кровоизлияние в плевральную полость и сильный ушиб почки. Как и у Авроры, томография черепа выявила сильное внутреннее кровотечение, вызванное, по всей вероятности, ударом о лобовое стекло. Борха сидел с дедом в вестибюле, дожидаясь вердикта врачей.
Выслушав диагноз, Пер Сарда незамедлительно пустил в ход все свои связи: платная медицина должна совершить какие угодно чудеса, но вывести Андреу из комы! Через несколько часов персонал больницы с величайшей осторожностью готовил пациента к перемещению в лучшую частную клинику, медицинский центр Текнон.
В течение следующих десяти дней Борха и Map с железным упорством дежурили каждый в своей больнице. Рождественские праздники они провели, прильнув к дверям реанимации и молясь, чтобы родители пришли в сознание. Время посещений было строго ограничено, но за те несколько минут, что им выделяли, они успевали выразить всю свою любовь. Борха только теперь понял, как ему дорог отец. И, чтобы узнать об этом, отец обязан был выжить.
Не поддавшись на горячие просьбы Мариано, уговаривавшего ее переехать обратно к нему, Map предпочла в знак верности матери остаться на бульваре Колом. Она ждала, что Аврора очнется ото сна; возвращение к отцу означало бы, что она смирилась с тем, что мамы у нее больше нет. Map не собиралась сдаваться.
Сегодня утром ее рано пустили к матери. Лицо Авроры светилось неземным спокойствием, несмотря на оплетающие ее трубки, зонды и иглы. Посиневшие руки лежали безжизненно, неподвижно.
— Бедная моя. Как они тебя... — Map поцеловала сомкнутые веки и расправила черные волосы на подушке. — Тебе больно, мамочка? — Урчание дыхательного аппарата было ей ответом. — Там, где ты сейчас, тебе что-нибудь снится? — Map нечаянно облокотилась на какую-то прозрачную трубку, и тихое шипение заставило ее вздрогнуть. — Мам, возвращайся скорее. Я не хочу к папе, а если ты не поторопишься, он меня заберет. — На экране под монотонное попискивание едва змеилась линия кардиограммы. — Если ты умрешь, кто научит меня быть взрослой? Мне же надо расти, разве не видишь? Ты не можешь уйти без меня, мамочка. Я люблю тебя, я так тебя люблю! Ты обещала, что всегда будешь со мной. Ты мне обещала... обещала... — Девочка разрыдалась. Медсестра обняла ее за плечи и вывела в коридор.
В полицейский участок на Виа Лайетана передали дело об аварии красного «феррари». Выдвигалась гипотеза попытки двойного самоубийства, так как скалистые обрывы на побережье Гаррафа пользовались славой излюбленного местечка романтически настроенных самоубийц. Водитель грузовика сбежал, не оставив за собой никаких улик.
Узнав, что имена пострадавших — Андреу Дольгут и Аврора Вильямари, Ульяда первым делом навел справки о состоянии любимой женщины. Злость уступила место единственному желанию — чтобы она выжила. Он никак не мог поверить, что врачи говорят ему правду, что она действительно в коме.
Когда Аврору перевели из реанимации в обычную палату, Ульяда пришел навестить ее. Небольшое улучшение позволило снять искусственную вентиляцию легких, в остальном же прогресса не наблюдалось. Поверхностные раны зарубцовывались, но торс и бедро оставались в гипсе. Бледная как полотно, Аврора казалась божественной мраморной статуей под простынями. Ульяда долго наблюдал за ней, задыхаясь от наплыва чувств. Эту женщину просто невозможно не любить! Как смел он даже помышлять о том, чтобы обидеть ее? Он хотел говорить с ней и не мог — слова застревали в горле. Он ласкал взглядом безучастное лицо. Никогда еще он не видел ее такой близкой, такой уязвимой.
