Леонид Сергеев - Вперед, безумцы!
Короче, одно могу сказать совершенно определенно: порядочные во всех отношениях женщины прекрасны, но скучны. И, ясное дело, уже через год в меня вселилась легкая паника — неужели так пресно и закончится моя единственная жизнь?!
Все чаще я стал задерживаться в компаниях друзей, пока однажды Лариса не ушла от меня, оставив записку: «Ты, конечно, богатый, везучий, известный, но еще не созрел для семьи».
После развода я ударился в загулы, которые мало что давали для души, но своеобразно обогатило мой опыт. Например, я пришел к выводу, что каждого воспринимают не таким, какой он есть, а каким хочет казаться. Допустим, у вас на сердце кошки скребут, но на людях вы бодры и веселы, глаза горят и улыбка до ушей — и к вам тянутся. И наоборот, сам по себе вы человек жизнелюбивый, но вдруг навалились неприятности, и вы припечалились, захандрили, да еще на других излили свое настроение — и от вас бегут — известно, нытиков не любят. Отсюда и рецепт: можно быть бедным, неудачливым, неизвестным, но держать себя в форме — и успех обеспечен.
Поскольку мне с детства внушали, что я богатый, везучий, известный, я как-то незаметно вошел в этот образ и изображал из себя компанейского парня гитариста, некоего артиста в жизни, который просто не может жить без аудитории. Чуть ли не ежедневно я ставил спектакли — сколачивал компании, закатывал пирушки, во время которых в поте лица наяривал на гитаре, а чтобы подкрепить репутацию компанейского парня, еще и пел, хотя имел посредственный слух и бесцветный голос. Разумеется, наши сборища не обходились без девчонок — как же без них, если ими полна голова? Мои романы следовали один за другим, и опять-таки, как-то незаметно я стал бабником. Здесь необходимо пояснение.
Нормальный мужчина ухаживает за женщиной, добивается ее; бабник — чуть что не так — бросает и ищет другую. Нормальный мужчина бережет женщину, дорожит ею; бабник стремится поставить в подчиненное положение, доказывает свое превосходство. Но я встретил двух представительниц прекрасного пола, от которых получил достойный отпор, которые, несмотря на весь мой натиск, остались независимыми, да еще и унизили меня. Им, видите ли, было мало моей радости, подавай еще и мою тоску.
Однажды осенью в городе стоял плотный туман: люди не видели друг друга на расстоянии трех метров, — словно по воздуху плыли зонты, сумки; машины даже днем ползли с включенными фарами. Я вернулся домой поздно, после очередной пирушки у друзей и, как обычно, пошел выгуливать собаку. В парке то и дело сталкивался с собачниками, вернее — с их силуэтами, — здоровался, перекидывался общими фразами. У озера встретился с пареньком, хозяином терьера. Вначале подбежал его пес, обменялся с моей собакой дружеским приветствием, потом возник и сам паренек — в ватнике, резиновых сапогах и шапке-ушанке, сползающей на лицо.
— Здрасьте, — услышал я тонкий голос. — Как же вы ехали на машине в такой туман? (у меня имелся старый драндулет).
— Я сегодня на ней не ездил, — буркнул я. — А откуда знаешь, что у меня есть машина?
— Я все о вас знаю. От вашей мамы. Мы с ней вместе гуляем с собаками…
— Понятно, — я повернулся к дереву, чтобы помочиться. — Извини, винишко действует, — и, справив естественную потребность, спросил: — Тебя как зовут-то?
— Катя.
Я всмотрелся в собеседника и вдруг заметил — передо мной… девушка. Стушевавшись, я попрощался и побрел к дому.
На другой день после работы я заглянул в кафе, где собиралось наше мужское братство. Мы прилично выпили, вдоволь натрепались о политике и спорте, и только завели говорильню о женщинах, как в кафе впорхнула стайка девушек лет двадцати — этаких хиппи с ленточками, веревочками, какими-то баночками.
— Почему сюда пускают школьниц? — с нарочитым негодованием громко спросил я, чтобы установить с девицами контакт.
— А мы давно не школьницы! — откликнулась маленькая девчушка. — Здрасьте! Вы меня не узнали? Мы живем рядом. Я Катя.
И тут я вспомнил встречу накануне в тумане.
Мы пригласили их за наш стол и отлично провели время. Они учились не где-нибудь, а в музыкальном училище, и я, как гитарист, обнаружил с ними массу общего, но и почувствовал некоторую ущербность — как никак был дилетантом, а они профессионалами.
Эти две малосочетаемые встречи с музыкантшей хиппи навели меня на мысль — а не пригласить ли ее к себе?
В автобусе, когда мы ехали к нашим домам, Катя рассказала, что не только учится, но и работает.
— …Мы с подругами поем в церковном хоре. У нашего тенора высокий, сверлящий голос. Он же — наш дирижер. Говорит: «Вы должны прочувствовать Гайдна. Отдаться ему»… Однажды мы на неделю поехали выступать в Киев. Должны были петь Моцарта. Тенор сказал: «Моцарт должен войти в вас и остаться на неделю».
Я был уверен — этими двусмысленными рассказами Катя преследует определенную цель — хочет разогреть меня, призвать к действию, и усмехался про себя — напрасно, мол, стараешься, я и так разогрет вином, а к действиям готов всегда. Когда мы подошли к нашим домам, я обнял ее и пригласил к себе (благо мать отдыхала на юге), но она отстранилась:
— Я знаю, вы богатый, известный… Только для близких отношений вы не мой тип мужчины… Я люблю серьезных, скромных.
Это заявление сильно ударило по моему самолюбию, маленькая музыкантша нанесла мне чувствительный удар, после которого я долго не мог оправиться. Похоже, Катя смотрела на меня лишь как на соседа и такого же, как она, любителя собак. А может, решила сбить спесь с меня, преуспевающего, по ее понятиям. А может, таким образом решила отомстить за то, что я долго не обращал на нее внимания — почему именно я так и не понял.
Другой женщиной, которая не привязалась ко мне, являлась, как ни странно, моя вторая жена. Это была актриса та еще! Она постоянно играла в жизни — куда там мне! Кстати, в момент знакомства с ней я и не помышлял о женитьбе, и вообще, никакая любовь на меня не обрушилась, моя вторая женитьба — результат банального случая. Произошло это после того, как мы с матерью разменяли квартиру — наши долгие хлопоты наконец закончились, мы нашли то, что искали: хорошую однокомнатную квартиру матери и крохотную полуподвальную, но двухкомнатную — мне. Помнится, в те дни моя голова просто пухла от «этажности, изолированных комнат, совмещенных санузлов» — эта чертовня даже вытеснила из головы девчонок. И вот, значит, в этот момент звонит приятель.
— Слушай, со мной две потрясающие особы. Говори адрес, сейчас приедем.
Я сообщаю ему адрес и по привычке добавляю:
— …балкона нет, мусоропровод на лестнице.
— Хорошо юморишь, — слышу голос приятеля, — но нам это ни к чему.
Он приезжает с двумя женщинами, одна — блондинка-хохотушка с яркими фиолетовыми глазами, вторая — брюнетка в платье с большим вырезом на бедре — кивнув на нее, приятель шепнул:
— Эта твоя!
Мы выпили, включили музыку, приятель бросился обнимать блондинку, та — громко хохотать; под ее хохот они и удалились в другую комнату.
Брюнетка произнесла только свое имя — Ира, — и как вошла, села на стул, так и застыла в растерянности, словно лишилась лучшей части своего тела. Правда, вино пригубила.
— О чем вы задумались? — спросил я.
— Думаю о разном, — тягуче произнесла Ира. — Я здесь случайно. Зина позвонила, я и поехала. А вообще, я люблю своего мужа, у нас двое детей, все замечательно.
Я резко сник, потом подумал: «Ну и купайся в счастье», а вслух сказал:
— Давайте выпьем за вашу счастливую семью! — и чисто по-дружески положил руку ей на плечо.
Внезапно она прямо-таки кинулась на меня, крепко сжала, стала покрывать поцелуями. Естественно, этот порыв я не оставил без внимания и тоже себя проявил.
Ночью, в постели она сказала:
— У большинства одиноких мужчин в доме кавардак или какой-то вульгарный стиль. У тебя прилично. И музыка ничего, не пошлая… И никаких банальностей ты не сказал… Я прежде всего жду, что скажет мужчина. Он только раскроет рот — уже все ясно. Ты никаких глупостей не сказал, вел себя достойно…
«Ничего себе требования!» — подумалось.
Через несколько дней во дворе я участвовал в пьянке с доминошниками — налаживал контакт с соседями. Вдруг один из собутыльников кивнул за мою спину:
— Вон, наверно, к тебе.
Я оглянулся — из такси, въехавшего во двор, вышла Ира в брючном костюме с экстравагантными деталями: шарф, сумка через плечо, большая брошь.
— Ты что ж не звонишь? — прищурилась она, когда я подошел. — Воспользовался моей минутной слабостью и пропал.
— А что звонить-то? — промычал я. — Разрушать семейное счастье?
— Мог бы и сообразить, раз я оставила телефон, значит мне можно звонить… Да и нет у меня никаких детей. Я это нарочно придумала, чтоб увидеть твою реакцию, понять — любишь ли ты детей… А мужья были. Целых два. Оба пьяницы, как эти, — она кивнула на доминошников.
