Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
— Дети растут, а дом довольно маленький.
— Да, я понимаю. Ну, мне пора. Элдред и Винсент могут уже сегодня переселяться в мою комнату.
— Большое спасибо, мистер Д.
— Ну, до скорого свиданья.
— Выпейте кофейку, тогда и пойдете. Минни как раз варит. Минни!
Ответа не последовало.
— Минни! Эта девица, наверно, глухая… Вы должны выпить кофе, мистер Д., тогда и пойдете. Не думайте, что я стараюсь избавиться от вас. Только…
— Только дети подрастают. Я вас понимаю. Ну конечно, с вашего позволения я останусь выпить кофе.
Глава четырнадцатая
У Эндрю было еще время, и поэтому он ехал медленно по Мейн-роуд к Кейптауну. Вполне вероятно, сегодня где-то около часа в ресторанчике Хайяма он сможет повидаться с Джастином. По пути он всюду наблюдал эффективность всеобщей забастовки африканцев. Белые и цветные продают газеты, подметают конторы, грузят машины. Африканцев же нигде не видно. На Сэр Лоури-роуд он подъехал к бензоколонке. К нему вышел белый заправщик.
— Доброе утро, — сказал Эндрю. — Пожалуйста, три галлона.
Хозяин неловко отвинтил крышечку.
— А что, паренек, который обычно здесь дежурит, сегодня выходной? — спросил Эндрю.
— Вы имеете в виду туземца. Все туземцы бастуют.
— Есть надежда, что они скоро вернутся к работе?
— Бог даст, вернутся. Но они боятся, как бы другие кафры не исколотили их.
У заправщика был выговор, характерный для всех живущих на улице Обсерватории.
— Вы и правда так думаете?
— Послушайте, дружище, в прошлую среду… постойте, да, в прошлую среду является сюда парень. Туземец, в стильном костюме с портфелем. Один из этих наглых кафров, которые встречаются на каждом шагу. Подходит к двум моим парням и начинает с ними лопотать на своем языке. Что, черт побери, говорил он им, не известно. Я их обезьяньего языка не понимаю. Когда я потребовал, чтобы он убирался прочь, он не послушался; пришлось позвонить в полицию. Когда же приехала полиция, он уже исчез, а с ним и мои работнички.
— Вы думаете, действуют агитаторы?
— И еще как! Проклятые кафры-коммунисты.
— А вам не кажется, что жалобы африканцев справедливы?
— А ну, повторите снова!
— Вы не считаете, что африканцы так страдают при нынешней системе, что вынуждены бороться за свои права?
— Ничего подобного. Неблагодарные ублюдки! Мои парни огребали по три фунта и десять шиллингов в неделю, где еще им будут столько платить? На эти деньги можно жить, есть, иметь крышу над головой.
— По-вашему, это прожиточный минимум?
— А почему бы, черт возьми, и нет? Когда я начал работать, я получал три фунта в неделю.
— И вам приходилось на эти деньги содержать семью?
— Нет, но тогда я великолепно обходился тремя фунтами.
— А сейчас вы прожили бы на них?
— Что вы хотите оказать?
— Могли бы вы с семьей прожить на три фунта десять шиллингов в неделю?
— Господа Иисусе, я же белый!
— Об этом нетрудно догадаться.
— Знаете, нам надо держаться вместе — белым и цветным. Это в наших общих интересах.
— Вы в этом уверены?
— Что вы хотите сказать, черт побери?
— Я хочу сказать: все, кто не может есть вдоволь хлеба, будь то белые, черные или цветные, будут жаловаться на свою участь, и я считаю, что семья, живущая на три фунта десять шиллингов в неделю, не может есть хлеба вдоволь.
— Ну, если бы речь шла о вас или обо мне, тогда, конечно. А для кафров этого предостаточно.
— Сколько я должен за бензин?
— Двенадцать шиллингов.
— Благодарю.
Эндрю сел в машину и включил мотор. Он собирался уже тронуться в путь, когда заправщик подошел к машине и просунул голову в окно.
— Знаешь, может быть, ты прав, приятель. Если как следует подумать, то три фунта десять шиллингов в неделю чертовски мало. Но что я могу поделать? Мне надо вести дело.
— Конечно, вам надо вести дело.
Эндрю включил передачу и поехал. Он поставил машину возле ресторана Хайяма на Гановер-стрит. Проводимая африканцами забастовка почти не коснулась Шестого квартала. Жизнь здесь шла своим обычным ходом, без лишних забот и тревог. Он выбрал столик в дальнем углу, спросил кофе, а также свежий номер «Нью эйдж». Он откинулся на спинку стула и погрузился в чтение. Еженедельник печатал подробную информацию о событиях в Шарпевиле и Ланге. «МАССОВОЕ КРОВОПРОЛИТИЕ, УЧИНЕННОЕ ПОЛИЦИЕЙ», «КРОВАВЫЕ РЕПРЕССИИ ПРОТИВ УЧАСТНИКОВ ДЕМОНСТРАЦИИ, ТРЕБОВАВШИХ ОТМЕНЫ ПРОПУСКОВ», «НОЧЬ ТЕРРОРА В ЛАНГЕ». Он внимательно прочитал заявление АНК по поводу Панафриканистокой кампании.
«В заявлении Конгресса, обнародованном в понедельник вечером, говорится о глубоком возмущении зверскими действиями полиции, которые способны лишь вызвать ярость и гнев народа. Неужели нельзя разгонять демонстрации, не убивая и не калеча людей?»
Официантка принесла кофе.
«Власти охотно используют любой повод, чтобы вселить страх в сердца людей».
— Почему ты не в школе?
Эндрю поднял голову.
— Привет, Джастин. Я надеялся увидеть тебя здесь. Присаживайся.
Вид у Джастина был усталый, под глазами мешки.
— Смылся с уроков?
— Да. По известным тебе причинам.
— А как Эйб?
— Поехал в школу.
— Он поступил неосмотрительно.
— Согласен. Хочешь кофе?
— Нет, спасибо, в последнее время у меня что-то неважный аппетит.
— Ну, Джастин, как ты думаешь, насколько эффективна забастовка?
— Эффект превзошел все мои ожидания. Вот если бы еще цветные бросили работу!
— В этом одна из главных трудностей.
— Мы вкладываем силы, вое свои силы, а они боятся пальцем пошевелить. — Сейчас усталость особенно отчетливо обозначилась на лице Джастина, — Это понятно, им приходится рисковать значительно большим.
— Может быть, ты и прав, — ответил Эндрю. — Но как, по-твоему, будет реагировать правительство?
— Не будем строить иллюзий. Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Сумерки трехсотлетнего господства белых. — Джастин заставил себя улыбнуться. — Они пустят в ход все свои силы. Последуют новые налеты, аресты, расправы. Но больше всего я боюсь, — он взглянул на Эндрю, — что они могут объявить чрезвычайное положение.
— А это значит?.. — Эндрю задал вопрос, прекрасно зная, какой будет ответ.
— Чертовски много. Например, могут вызвать вооруженные силы или арестовать любого человека без ордера и гноить его в тюрьме, сколько будет угодно министру юстиции.
— Понимаю.
— Никаких жалоб в суд, и, если захотят, могут продержать в одиночке тридцать дней. Любого могут вызнать на допрос, и боже упаси тебя отказаться отвечать на их вопросы.
— Итак, — сказал Эндрю, задыхаясь, — эти парни могут оказаться и в самом деле несговорчивыми.
— Да, так оно и будет. Советую тебе, пока не поздно, уехать отсюда. Тебе и Эйбу. Скрывайтесь. Вы оба можете надолго угодить в тюрьму.
— А как же ты?
— Мне предстоит еще кое-что сделать: убедить африканцев продолжать забастовку, а цветных — выступить в их поддержку. Завтра мне надо распространять брошюры в Ланге. После этого я, может быть, тоже уйду в подполье. Если ты не против помочь, пойдем со мной.
Эндрю ничего не ответил.
— Знаешь, — сказал он после небольшой паузы, — может статься, что они вовсе не объявят чрезвычайного положения.
— Может быть, и не объявят. Но я не питаю пустых надежд. Будь готов к худшему. Уезжай, пока тебя не схватили.
— Пожалуй, надо уезжать.
— Эйба тоже предупреди. Положение становится очень серьезным.
— Я попробую ему позвонить.
— Прекрасно. Какая у тебя программа на сегодня?
— Еще не знаю. Днем должен встретиться с Руфью в университете, и это, кажется, все.
— Вечером я буду у Браама. Попробуй привести с собой Эйба. Вы оба понадобитесь.
— Хорошо, — сказал Эндрю неуверенно. — Будь осторожен. Вполне возможно, что его квартира под наблюдением.
— О’кей.
Они молча допили кофе, потом закурили.
— Джастин! Я хотел бы тебе помочь, — наконец заговорил Эндрю.
— Обсудим это вечером.
— Хорошо. Тогда до вечера. Если не возражаешь, я заплачу за кофе. У Браама буду часов в восемь.
— О’кей.
Глава пятнадцатая
Эндрю поставил «остин» в самом начале Эддерли-стрит и взглянул на часы. Без четверти три. До встречи с Руфью все еще много времени. Интересно, как она себя чувствует после вчерашнего вечера? Вот сейчас Эйб, наверно, выходит из школы. Не забыть бы позвонить ему. У входа в библиотеку есть телефон-автомат. Надо предупредить его о встрече с Джастином и Браамом. Эндрю побрел по Гавернмент-авеню. Усиленный наряд полиции нес охрану здания парламента, хотя прохожие, по-видимому, были абсолютно равнодушны и не проявляли никакого интереса к происходящему. Они гуляли, наслаждаясь солнцем, покупали арахис и кормили им голубей и белок.
