Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение
То ли это «Герой» Рэглана, а может быть, и Спенсер? То ли «Человек и государство»? Книга в коричневом переплете, прочитать ее посоветовал Эйб. Интересно, как он там в школе сегодня? Эндрю надеялся, что Де Ягер отнесется к нему сочувственно. Ведь он славный малый. Политикой не интересуется, но в трудную минуту на него можно положиться. Да, Эйбу нужно держать ухо востро. Очевидно, его прежняя осторожность объясняется тем, что тогда он еще не сделал окончательного выбора. Он пытался определить свою политическую позицию. К счастью или к несчастью, теперь он проявляет большую активность, даже выступил несколько раз на митингах, хотя иногда все-таки прячется в своей башне из слоновой кости. 24-го полиция совершила налет и на его квартиру, и Эндрю был немало удивлен спокойной реакцией Эйба: «Обычная проверка, только и всего». По этому поводу Эйб процитировал Гегеля (впрочем, это мог быть и Спиноза), поглядел поверх очков и покашлял, как ученый грамматик. Любопытно, Де Ягер знает, что они удрали со спортивных соревнований? Черт побери, он совсем забыл о них. Надо бы спросить Элдреда, какое место заняла школа. Он никогда особенно не увлекался спортом. Однажды пробежал полмили да выступил центром нападения в составе школьной команды на соревнованиях по регби. А вот Джастин был неплохим легкоатлетом. Первоклассный спринтер и кумир всех младших классов. Да, сегодня как раз можно повидать Джастина. Он обычно завтракает у Хайяма между часом и двумя. Если отправиться в Грасои-Парк пораньше, то наверняка можно будет его застать. Голова все еще побаливала, но чувствовал он себя уже значительно лучше, даже появился аппетит.
Когда Эндрю вошел в кухню, Мириам накладывала ему овсяную кашу. На кухонном столе лежал только что полученный номер «Тайм». Протягивая руку за газетой, Эндрю попытался завязать разговор:
— Кеннет еще спит?
— Да, — сдержанно сказала Мириам после продолжительной паузы.
— Он работает в ночную смену?
— Да.
— Он знает, что я здесь?
— Не думаю. Я ему не говорила.
Эндрю понимал, что жизнь в доме становится для Мириам невыносимой. Он развернул газету и пробежал заголовки: «БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДАХ РАНДА», «НАЛЕТЧИКИ ПЫТАЛИСЬ ПУСТИТЬ ПОД ОТКОС ПОЕЗДА С РАБОЧИМИ», «ВЛАСТИ СОВЕРШЕННО НЕ В СОСТОЯНИИ НАВЕСТИ ПОРЯДОК», «В ВОРЧЕСТЕРСКОЙ ЛОКАЦИИ СОЖГЛИ ЦЕРКВИ И ШКОЛЫ», «ЭРАЗМУС ПРЕДУПРЕЖДАЕТ: «НЕ СЖИГАЙТЕ ПРОПУСКА». Да, обстановка, будь она трижды неладна, становится накаленной. Ход событий перестал подчиняться людской воле.
«С ПОМОЩЬЮ СЛЕЗОТОЧИВЫХ ГАЗОВ УДАЛОСЬ ОЧИСТИТЬ ГРЭНД-ПАРЕИД. ПОЛИЦИЯ ПРОЯВЛЯЕТ СДЕРЖАННОСТЬ». Казалось, с того момента, когда полиция дубинками пыталась разогнать толпу на площади, прошла целая вечность. Как эта говорливая старушка в поезде горевала о потерянной сумочке! Точь-в-точь как миссис Каролиссен. «Послушайте, мистер Д., когда напали полицейские, я обронила сумочку. Разве это не ужасно?» Он живо представил миссис Каролиссен, как она бежит в своем нарядном выходном платье, стыдливо подбирая юбки. Что ж, скоро ему предстоит увидеть ее. Может, отправиться в Грасои-Парк после завтрака? Можно себе представить, о чем они говорили с Руфью.
Общественная уборная. Резкий запах мочи и испуганные, опасливо озирающиеся люди. Молодой человек, ведущий под руку трясущегося от страха мусульманина. Должно быть, это его отец или дядя. Спешат укрыться от дубинок и газа в уборной. Казалось, все это было давным-давно, а вовсе не вчера.
Эндрю с удовольствием принялся за кашу. Во время еды он не проронил ни слова и, только когда с завтраком было покончено, повернулся к сестре.
— Мириам!
Она перестала разливать кофе и медленно подняла глаза на брата.
— Пожалуй, мне придется пожить некоторое время здесь.
— Мне кажется, это невозможно.
— Из-за Кеннета?
— Да, из-за Кеннета.
— Это я беру на себя.
— Было бы лучше, если бы ты поселился где-нибудь в другом месте. У Эйба нельзя?
— Он тоже под подозрением. На прошлой неделе и у него была полиция.
— А Грасси-Парк?
— Дом под надзором полиции.
— Я боюсь Кеннета.
— Тебе нечего бояться.
Эндрю решительно поднялся.
— Я сегодня вернусь поздно. Оставь мне горячего кофе.
— Пожалуйста, будь осторожен, Эндрю.
— Обо мне не беспокойся.
Он надел пиджак и повязал галстук.
— Я буду около одиннадцати. Бели Кеннет начнет ворчать, пошли его к черту.
Он чмокнул ее в щеку, вышел в коридор и небрежно захлопнул за собой дверь.
Глава двенадцатая
Едва за Эндрю затворилась дверь, Мириам услышала, как заворочался в постели Кеннет. Она тяжело опустилась на скамейку. Слава богу, что они не встретились лицом к лицу. Муж и брат. Она боялась Кеннета, да и Эндрю, кажется, хороший упрямец. Он совсем не тот, каким она знала его раньше. Зрелый и уверенный в своих силах. Никому не известно, что может произойти, если встретятся эти двое.
— Мириам!
Она покорно поднялась.
— Мириам! — еще раз крикнул Кеннет из спальни. — С кем это ты, черт побери, разговаривала?
— Это не важно, совсем не важно, Кеннет.
Она отчетливо представила себе, как Кеннет сидит сейчас в постели и пытается достать брюки. Тонкие, белые, паучьи руки тянутся сювозь прутья спинки. Он схватит их, натянет, а потом будет сидеть, ковыряя в зубах сломанной спичкой, вытянув перед собой красные, в ссадинах, ноги. Его ноги всегда вызывали у нее отвращение.
— Это не важно, Кеннет. Совсем не важно.
— А для меня очень важно!
Он вошел в кухню босой, на ходу натягивая рубаху.
— Кто был здесь утром?
— Никто, Кеннет.
— А чья это грязная тарелка?
— Умоляю тебя, Кеннет.
— Эта черная свинья Эндрю?
— Мой брат не черная свинья.
— Так был все-таки Эндрю или нет?
— Это не имеет значения.
— Был он здесь, я спрашиваю?
— Да, он был здесь, — сказала она и беспомощно опустилась на прежнее место.
— Ты хочешь сказать, что пустила этого мерзавца в мой дом?
— Ему негде было переночевать.
— И ты имела наглость приютить его?
— Да!
— Кто разрешил тебе?
— Больше ему некуда было идти.
— И этот червяк приполз обратно?
Она сочла, что разумнее всего промолчать. Лучше сложить грязную посуду в мойку.
— Кто тебе позволил пустить его в дом?
Она отвернула кран, подставила ладонь под струю и стала ждать, когда пойдет горячая вода.
— Я тебя спрашиваю!
Она взяла мыло и намылила мочалку.
— Черт побери, я с тобой говорю!
Она собрала с тарелки Эндрю остатки пищи и бросила в помойное ведро, затем опустила тарелку в воду.
— Отвечай!
— Пожалуйста, забудь об этом, дорогой.
— Не хочу!
Дальше все произошло так стремительно, что она не успела даже опомниться. Он выбил тарелку у нее из рук, и она разлетелась на мелкие кусочки. Мириам в оцепенении уставилась на пол.
— Когда муж опрашивает, изволь отвечать!
— Что тебе от меня нужно?
— Почему ты пустила Эндрю в дом?
— Он мне брат.
— Это для меня ничего не значит.
— А для меня значит.
— Ты еще смеешь огрызаться?
Мириам отвернулась и стала мыть посуду. Он выхватил у нее из рук чашку и оо всего размаху швырнул об стену. Осколки рассыпались по линолеуму.
— Я не вернусь до тех пор, пока ты не перестанешь буянить, — оказала она, снимая фартук.
— И куда же ты надумала идти?
— Это мое дело.
— Ты останешься дома.
Какое-то мгновение они с вызовом смотрели друг на друга.
— У тебя хватило наглости пустить в мой дом эту черную свинью?
— Я пустила в дом брата.
— Убийцу собственной матери! Может быть, и хорошо, что она умерла! А то наплодила бы еще таких же.
— Пожалуйста, не задевай мать.
— Не указывай, что мне можно говорить, а чего нельзя!
— Моя мать не имеет ко всему этому никакого отношения.
— Она произвела на свет этого черного выскочку!
— Пожалуйста, оставь мать в покое!
— Если только этот проклятый коммунист явится сегодня, я натравлю на него полицию.
— Если ты так сделаешь, я тоже сообщу в полицию.
— О чем?
— О твоих белых проститутках. Ты слышал про закон «О борьбе с безнравственностью»?
— Что?
— Я сказала, что сообщу в полицию о твоих белых приятельницах.
— Ах ты, поганая брехунья!
— Почему бы тебе не назвать меня поганой черной брехуньей?
— Ты — поганая черная брехунья!
— Мне незачем врать.
— А что тебе известно о белых проститутках?
— То, что они уже бывали в моем доме.
— Врешь!
— И даже в моей постели!
— Врешь!
Он сгреб ее в охапку, скрутил за спиной руки и стал теснить «стене.
