Нацуо Кирино - Нежные щечки
— Почему же ты так рано умираешь? Я бы тебя всему научила.
— Чему это?
— Тому, чего ты не знаешь.
— Не знаю, и ладно.
— Как же ты можешь так говорить, если не знаешь, — с недоумением спросила Касуми, обращаясь с ним, как с ребенком.
Она стала грубо раздевать его. Одежда была ему велика. Здоровый Уцуми, наверное, был крепким, хорошо сложенным мужчиной. Сейчас от него остались лишь кожа да кости. Касуми скинула с себя одежду, повернула Уцуми на спину и накрыла его своим телом. Нежно прикоснулась губами к шву на животе. Уцуми лежал и молча смотрел в окно на ночное небо. Она начала ласкать его поникший член, он нежно гладил ее по голове, но взгляд его так и остался устремлен в окно. Уцуми был где-то далеко. Не уходи! Касуми потянулась, пытаясь закрыть ему глаза. Он увернулся, перехватив ее руку.
— Не надо, — тихо сказал он. — Я уже не смогу.
— Не говори так.
— Не могу — значит, не могу.
Уцуми изогнулся, пытаясь увернуться от ее языка. Касуми отодвинулась и села рядом на матрас, поджав ноги под себя. Накрыла Уцуми одеялом. В ней закипало бессилие. И еще недоумение, с чего это она вдруг решила приставать к немощному, больному человеку. Одно она знала наверняка: ей хотелось двигаться вперед. Одна цель была достигнута — она вернулась на родину и теперь знала, что здесь ее ничего не ждет. Оттого, что ей неожиданно стало некуда идти, внутри ее образовалась пустота.
— Как мать? — поинтересовался Уцуми.
Касуми ничего не ответила, прислушиваясь к шуму внизу. Раскаты смеха посетителей смешивались со звуком шипящего масла. Она почувствовала прилив бодрости.
— Она на тебя похожа, — когда Касуми ничего не ответила, продолжил Уцуми.
Касуми, нырнув рукой под одеяло, пыталась нащупать его член. Уцуми, прерывисто дыша, ловко уворачивался.
— О чем вы говорили?
— Ты хочешь знать?
— Хочу.
— Мать на меня рассердилась. Не столько рада была нашей встрече после стольких лет, сколько недоумевала, с чего это я вдруг решила вернуться.
— Тебя это задело?
— Просто все совсем не так, как я представляла. Только и всего. — Касуми в раздумье склонила голову и продолжила: — Просто не привыкла еще. Когда привыкну, то думаю, что смогу оправиться от потрясения.
Уцуми взял ее за руку, потянул к себе. Касуми легла рядом. Он положил ее руку к себе на солнечное сплетение. Сверху прижал своей ладонью.
— Я решила прекратить поиск, — как обычно, завела разговор Касуми. — Очень уж мне неспокойно на душе, когда я ее ищу. Продолжаю искать просто потому, что не знаю, жива она или уже нет ее на этом свете. Мать мне вот что сказала: «Я жила, стараясь не допустить, чтобы из-за тебя моя жизнь пошла коту под хвост». Вот и я решила прекратить искать. Забыть я Юку — не забуду, но искать перестану. Решила, буду жить с мыслью, что когда-нибудь мы все равно встретимся. Когда Сатико мне соврала, сказав, что родители погибли при пожаре, я тогда пожалела о том, как много напрасных, бесполезных вещей сделала в своей жизни, стало противно от собственной черствости и бессердечия. Отрекаясь от родителей, я все это время была уверена, что они живы. Мне стало страшно, ведь получается, что я жила, веря собственной иллюзии. Не могу себе простить, что мне даже и в голову не приходило: ведь с ними могло что-то случиться. Возможно, то же самое происходит со мной и сейчас. Все то время, что я искала Юку, продолжая верить, что она жива, возможно, было иллюзорным, если на самом деле она уже умерла. И наоборот. Если бы я смирилась с ее смертью, а она оказалась жива, то и такая жизнь была бы иллюзией. И что иллюзия, а что нет, мне никогда не узнать. Так что остается только принять реальность, как она есть, не впадая ни в ту ни в другую крайность. Думаешь, это правильное решение?
— Ага. — Уцуми кивнул.
— Тот сон, что я видела по дороге сюда, очень меня напугал. Но я подумала: как бы он ни был ужасен, было бы здорово, окажись он правдой. Потому что тогда я смогла бы поставить точку в своем бесконечном путешествии, смогла бы найти Юку. Даже не знаю, что лучше — если бы сон оказался правдой или нет. Странствие мое на этом не заканчивается, просто целью его уже не будет поиск дочки. Что скажешь?
— А что же будет целью?
— Цели не будет.
Касуми почувствовала, как пальцы его ладони, которой он прижимал ее руку, напряглись.
— Просто буду стараться жить.
Уцуми повернулся и привлек ее к себе. Касуми обняла этого больного мужчину, будто окутывая собой, в надежде передать ему хоть немного жизненных сил.
— Ты такая теплая, — пробормотал Уцуми.
«Буду обнимать его, пока не заснет», — подумала она.
3
На следующий день Уцуми слег. Касуми сняла у матери комнату на втором этаже и решила, что по вечерам будет помогать ей в баре, а в остальное время ухаживать за Уцуми. Сами мать с мужем скромно жили в крошечном домике позади бара.
— Разреши нам здесь пожить, пока ему лучше не станет.
— Конечно, живи. Все равно я эту комнату использовала, только когда помощница приходила. Так что живи, сколько хочешь.
Больше мать ничего не сказала; видимо, догадывалась, что дни Уцуми сочтены.
— Хорошо, что ты, Касуми-тян, приехала. Мать прямо воспряла, — сказал Комура.
— А раньше что, все грустила?
— Да нет, не грустила. Просто сейчас она еще бодрее стала, — рассмеялся Комура.
Вроде бы Комуре было пятьдесят девять, но из-за работы на открытом воздухе он был загорелый и какой-то скукоженный, а потому выглядел старше своих лет. Из удовольствий — сакэ и нежность матери. Комура же охранял ее, как верный пес, и повсюду таскался за ней хвостом.
Касуми рьяно взялась ухаживать за Уцуми. Еду готовила на кухоньке бара. Ей хотелось побаловать его вкусной пищей, пока он еще мог нормально есть. Когда Уцуми жаловался на слабость, она готова была до бесконечности массировать ему спину, когда поднималась температура — без устали прикладывала лед, чтобы его организм не растрачивал силы, пытаясь избавиться от жара. Случалось и так, что в баре заканчивался лед, и тогда она среди ночи бежала в круглосуточный магазин, тот самый, что стоял на месте ее дома. Состояние Уцуми ухудшалось с каждым днем. Даже когда его корчило от боли, он все равно настаивал на том, чтобы Касуми спала вместе с ним. Каждую ночь Касуми засыпала, прижимая его к себе. Она была нежна с ним, потому что конец его был близок. И еще потому, что теперь, когда она перестала искать Юку, других забот у нее не осталось.
— Ты хорошо за ним ухаживаешь, — с восхищением замечала мать. — А ведь он тебе даже не муж.
— Если был бы муж, так бы не ухаживала, — вмешивался Комура, и они оба расплывались в улыбке.
Комура, в отличие от ее отца, был не из тех мужчин, что любят покомандовать женщинами. Бар был в полном распоряжении матери. Дома одному Комуре было скучно, и он частенько наведывался в бар. «Место занимает, мешается тут под ногами, и без него-то тесно», — жаловалась мать, но при этом было заметно, что присутствие Комуры, вечно сидящего на своем излюбленном месте с самого края барной стойки, было ей приятно. Жили они дружно, в выходные садились в свою «альто» и ехали на прогулку. Жалуясь на то, как тяжело им живется, они тем не менее на обратной дороге всегда заскакивали куда-нибудь и покупали то пирожки, то сладкую фасолевую пастилу «Это для больного», — говорили они и делились сладостями с Касуми. Мать — радушная хозяйка — была не прочь потрепаться с посетителями, успевала между разговорами приготовить закуску и, когда надо, предложить ее гостям. Посетители любили ее, и бизнес процветал. Касуми и подумать не могла, что ее мать такой великодушный человек. В «Кирайсо» она привыкла видеть ее вечно недовольной, занятой готовкой на кухне. «Я ушла из дома совсем еще несмышленышем», — думала о себе Касуми.
Как-то холодным октябрьским вечером в бар заявилась Сатико. Из-под толстенного пуховика выглядывал трикотажный спортивный костюм, видимо служивший заодно и пижамой. Увидев за стойкой Касуми, Сатико вскрикнула:
— Ой, неужто Касуми!
Она приветливо улыбнулась матери, которая разливала пиво первым посетителям.
— Мамуля, мне как всегда, пожалуйста!
Сатико, видимо, была поклонницей коктейлей. Мать попросила Касуми приготовить для нее разбавленное минералкой сакэ. Касуми молча поставила перед Сатико стакан.
— Извини, ладно? — попросила прощения Сатико. — Я врать не собиралась, а потом подумала, что за черт, чего это ей вздумалось вернуться, вот и ляпнула.
— Я не вернулась.
Мать, делая вид, что ее это не касается, оживленно обсуждала с одним из завсегдатаев скачки.
— Говоришь, что не вернулась, а сама-то здесь, — недовольно выпятив губу, сказала Сатико.
