Нацуо Кирино - Нежные щечки
Сатико стыдливо стала приглаживать растрепанные, с отросшей химической завивкой волосы, метнулась на кухню и вернулась с двухлитровой бутылью в руках.
— Я сакэ подогрею? Ты ведь выпьешь со мной?
— Нет, я не буду, — отказалась Касуми. — Меня человек на улице ждет.
— Ну, тогда я сама выпью. — Сатико плеснула из бутыли в грязную, видимо из-под чая, чашку и залпом выпила. — Вот так под тем или иным предлогом и выпиваю. Уже днем начинаю. Ничего поделать с этим не могу.
— А вечером?
— Вечером тоже выпиваю. Как же без этого. А какие еще здесь развлечения? Вот посмотри на море зимой — жить не хочется.
Алкоголичка. Касуми посмотрела на обветренную кожу бывшей подружки. Хулиганка Сатико повсюду бегала за Касуми хвостом, по земле вечно волочился подол ее длинной юбки. Поговаривали, что у нее «не все дома», но зато Касуми она понимала очень хорошо.
— Послушай, а что с моими родителями?
Налившая себе уже вторую чашку холодного сакэ Сатико медленно посмотрела на Касуми.
— Ты что, не знаешь?
— Не знаю.
— Ты что же, с тех пор совсем…
Касуми кивнула. Сатико с жалостью посмотрела на нее.
— Ты как тогда убежала, так сразу после этого случился пожар. И они погибли. Ты что ж, не знала, поэтому и приехала?
Касуми с серьезным видом кивнула. Сатико огорченно произнесла:
— Ну ты даешь. Вот за то, что ты такая, я тебя и люблю.
— Подожди. Когда это случилось?
Касуми удержала руку Сатико, не давая ей выпить. Ей хотелось расспросить ее до того, как та опьянеет.
— Ты же сбежала сразу после окончания школы, так ведь? Я как раз устроилась в промысловую компанию «Хоппо-суйсан». Так что я хорошо это время помню. Пожар случился осенью того же года. Дом твой сгорел дотла. Вроде из-за небрежности с огнем. Я тогда еще подумала, хорошо, что ты уехала. Если бы осталась, то погибла бы вместе с родителями.
— Почему ты так решила?
— Ну а как же иначе? Случилось это часа в три ночи. В такое время никто на помощь прийти не успеет.
— Даже если бы я тогда не сбежала, все равно бы уехала учиться в Саппоро.
— А, ну тогда ты бы в любом случае спаслась. Касуми везучая. — Будто говоря о ком-то постороннем, Сатико натянуто рассмеялась.
Получается, что родителей уже двадцать лет не было на этой земле. Она хотела перерезать узы, связывающие ее с ними, а узы и на самом деле порвались, но тогда, когда она об этом и не подозревала. Не зная о смерти родителей, даже освоившись в Токио, Касуми то и дело оглядывалась назад, все время боялась: а вдруг, узнав, где она живет, приедет отец и заберет ее обратно домой. Если заходил разговор о Хоккайдо, она следила за собой, чтобы по рассеянности не кивнуть, будто знает те места. Думала, что кто-то может догадаться, откуда она родом, и сообщить родителям. И все эти усилия были зазря. И ее переживания были зазря. Касуми, стиснув зубы, пыталась сохранить спокойствие, пока все, на чем строилась ее жизнь эти долгие годы, рушилось у нее на глазах.
— А я жила, ни о чем не зная.
— Значит, ты и в самом деле полностью порвала с родными.
— Да.
— Ну ты даешь! Я ведь тоже хотела так сделать. — Сатико, облокотившись на грязный стол, подперла щеки руками.
— Так и сейчас еще не поздно.
— Да уж. — Сатико уныло посмотрела на бутылку сакэ. — У меня одна выпивка на уме, что уж тут поделаешь. Никуда я не поеду.
— Не знаешь, не живет ли здесь в округе девочка по имени Юка Мориваки?
— Не знаю. Не слышала о такой, — покачала головой Сатико. — А почему ты спрашиваешь?
— Это моя дочка.
Ответ поверг Сатико в полное изумление.
— А что случилось? Почему твоя дочка должна быть здесь?
— Да так, забудь.
Поблагодарив Сатико, Касуми поспешила на улицу, прочь из темного дома. Снаружи все было залито светом. И щербатая бетонная трасса, и море, становившееся зимой уныло-черным, сегодня сверкали в солнечных лучах. Клонился к закату еще один тихий осенний день. Длинная холодная зима была уже не за горами. Уцуми с изможденным видом стоял, прислонившись к машине. Он походил на увядший овощ. Судя по всему, чувствовал он себя неважно.
— Почему не подождал в машине? — заботливо произнесла Касуми.
— Поясница болит, когда стоишь — легче. — Уцуми постучал рукой по костлявой пояснице.
— Слишком долго за рулем сидел.
— Будет об этом. Ты что узнала?
Рядом с трассой по-прежнему виднелся круглосуточный магазин. Даже издалека белое здание резко выделялось на фоне пейзажа. Касуми, стараясь не встречаться глазами с Уцуми, ответила:
— Родители умерли.
— При каких обстоятельствах? — не показывая никаких признаков удивления, спросил он.
— Говорят, пожар был.
— Давай съездим в полицию, посмотрим журнал регистрации происшествий.
— Что толку смотреть. — Касуми перехватила его взгляд. — Какой теперь в этом смысл?
— А когда пожар произошел?
— Двадцать лет назад. Той осенью, когда я ушла из дома.
Уцуми задумчиво склонил голову. Пересказывая разговор с Сатико, Касуми вдруг почувствовала всю тщетность происходящего. Ей показалось, что вместе со смертью родителей она потеряла последнюю возможность узнать, куда пропала Юка. И к чему был тот сон? Кто показал ей его? Она постаралась припомнить подробности сна, но тут же поймала себя на том, что ей неохота даже думать об этом.
— Идиотка! — неожиданно вырвалось у Касуми.
Упрек был обращен к ней самой. Уцуми продолжал стоять с невозмутимым видом. Он был абсолютно спокоен. Касуми же хотелось рвать и метать. Ей хотелось отделаться от ребенка, которого она потеряла, от самой себя, ищущей этого ребенка, и от этого умирающего мужчины. Отшвырнуть все. Касуми вплотную подступила к Уцуми и заглянула ему в лицо. Тени впалых глазниц. Ввалившиеся щеки. Если умираешь, умирай в одиночку! Смотри свои сны, сколько вздумается! Они делали вид, что ищут Юку вдвоем, но каждый думал только о себе.
— С меня достаточно. Я решила смириться с потерей и искать Юку больше не буду.
Уцуми молча выслушал заявление Касуми. Он поднял глаза к небу и заморгал от яркого света. Такой знакомый ей взгляд: он будто смотрел куда-то в пустоту, сквозь объекты. В глазах только покорность судьбе и одиночество. Убедившись, что больше ей там ничего не увидеть, Касуми торопливо зашагала по трассе прочь. По направлению к Саппоро. Сделав несколько шагов, спохватилась, что оставила в машине Уцуми нейлоновую сумку, которую привезла из Токио. Впрочем, теперь ей было все равно. Потому что внутри лежала новая одежда для Юки. Уцуми медленно ехал следом.
— Мориваки-сан!
Она, не останавливаясь, повернула голову. Осунувшееся лицо Уцуми показалось в окне.
— То, что ты рассказала… что-то тут не так. Я еще раз хочу проверить.
— Что не так?
— Интуиция подсказывает — что-то не так, — сказал Уцуми и слабо улыбнулся. — Короче, спрошу еще у кого-нибудь. Деревня-то маленькая.
Заприметив телефонную будку, Уцуми остановил машину. Касуми сходила все в тот же круглосуточный магазин, купила сок. Прогнала кошек и села на блоки на берегу. Пила сок и смотрела на море. Вернулся Уцуми. Солнце клонилось к западу.
— Твоя мать по-прежнему живет здесь.
— Где? — обернулась потрясенная Касуми; лучи заходящего солнца слепили Уцуми, лицо его скривилось от яркого света.
— Говорят, держит небольшой бар.
В этой деревне кроме «Кирайсо», которая была и столовой, и баром одновременно, никаких других забегаловок не было. Что это еще за бар? Касуми никак не могла поверить в услышанное.
— А отец?
Уцуми пожал плечами. Лицо его избороздили глубокие морщины усталости.
Бар, принадлежащий ее матери, назывался «Кохама». Они направились к единственной в деревне улице, где располагались увеселительные заведения. Улица состояла всего из нескольких баров, но во времена Касуми и их здесь не было. Бар «Кохама» находился с самого краю. Выкрашенный в белый цвет двухэтажный домик с большой яркой вывеской. Для бара время было еще раннее, и Касуми робко постучалась в фанерную дверь.
— Да-да, заходите! — послышался бодрый голос ее матери.
Таким оживленным Касуми никогда его не слышала. Неужели это и вправду она? Пульс учащенно забился. Касуми решительно открыла дверь. Помещение было малюсеньким: шесть мест вокруг барной стойки, и все. В баре уже сидели ранние посетители. С краю стойки расположился пожилой мужчина, рядом с ним — мужчина средних лет в спецовке, оба пили пиво. За стойкой стояла мать, беседуя с гостями и одновременно стряпая. Как всегда, проворно и с серьезным видом она тушила в воке что-то, пахнущее имбирем. Яркая в цветочек рубашка, розовый фартук. Мать подняла голову и посмотрела на Касуми. Седые волосы, взгляд сквозь выпуклые стекла очков — все в ее внешнем виде говорило о наступившей старости, но Касуми показалось, что мать выглядит на удивление помолодевшей. Раньше, в «Кирайсо», она привыкла видеть мать всегда на кухне, всегда с недовольным лицом.
