Елена Хаецкая - Синие стрекозы Вавилона

Учитель Бэлшуну оказался рослым, тяжеловесным человеком лет сорока пяти, чем-то похожим на мясника — красные волосатые ручищи, торчащие из засученных рукавов, одутловатое лицо, редеющие темные волосы.

Он встретил нас громовыми раскатами приветствий и, не дав опомниться, препроводил к себе в гостиную.

У него был свой дом. Нижний и три верхних этажа он сдавал жильцам, а весь второй этаж занимали его лаборатория, маленькая гостиница для иногородних учеников и личные апартаменты мастера.

Я с наслаждением погрузил свою жопу в бархатное серое кресло, которое тут же податливо приняло форму моего тела. Мурзик в растерянности замаячил на пороге, не решаясь ступить на пушистый, как кошка, ковер.

— Друг мой, — зарокотал учитель Бэлшуну, — не смущайтесь. Ковер — всего лишь преходящее и суетное. Стоит ли заботиться о ничтожных, подверженных тлению благах, когда впереди у нас вечность и позади — срок не меньший...

Мурзик ничего не понял.

— Не ломайся, — перевел я бэлшуновы речи для своего раба, — иди сюда. Только сапоги сними.

Мурзик сковырнул с ног грязные сапоги и остался в носках. Комната сразу наполнилась запахом мурзиковых ног.

Девушка Цира еле заметно сморщила свой точеный носик, а учитель Бэлшуну громко расхохотался и повел Мурзика в ванную комнату. Из ванной Мурзик вернулся совершенно убитый — видать, никогда не видел такого количества кафеля, никеля и ковров. Носков на нем не было, а босые ноги источали запах дорогого мыла.

Отчаянно смущаясь, Мурзик пристроился в мягкое кресло, на самый краешек.

Учитель Бэлшуну мельком поцеловал девушку в лоб и уселся сам. Не уселся — развалился: большой, грузный, весь какой-то физиологический. Все в нем кричало — нет, даже не кричало — орало! — о могучей и грубой витальной силе.

— Ну-с, друзья мои, — начал он, надвинувшись на нас с Мурзиком, — моя Цира говорит о вас невероятные вещи...

Я ревниво поглядел на девушку, но она не сводила с учителя Бэлшуну обожающих глаз, а я для нее как будто перестал существовать.

Я назвал свое имя и рассказал о своем происхождении. Упомянул тему научной работы и вскользь коснулся перспектив развития нашей фирмы. Рассказывая, я превосходно осознавал, что все это не имеет ни малейшего отношения к делу, ради которого мы притащились в этот богатый дом. Но остановиться не мог. Сам не знаю, что на меня накатило. Мне вдруг захотелось произвести на этого мясника хорошее, а если получится, то и внушительное впечатление.

К моему удивлению, он слушал внимательно, не перебивал. Ему даже как будто было интересно. Иногда он энергично кивал. У него были внимательные серые глаза и тонкий, крепко сжатый рот.

Неожиданно он спросил — вроде бы и не обрывая мой рассказ, а как-то исключительно ловко заполняя паузу:

— Вас никогда не преследовали странные сны? Не случалось ли чего-то такого, чему вы не можете найти объяснения?

Я начал было рассказывать про астрального гада и линию интеллекта на ладони — даже показать порывался, но тут влез Мурзик. Сильно покраснев, мой раб выпалил:

— А то! Как же, не случалось странного! Очень даже случалось! А кто, извините, тут нам высказывался, что, мол, ирр-ка нгх-аа л'гхма аанья! А?

Стало тихо. Мурзик из красного стал белым, а по его широкой морде расплылось тоскливое предчувствие экзекутария.

Учитель Бэлшуну спросил меня — осторожно, как будто обращался к больному:

— На каком языке говорил сейчас ваш друг?

— Он мне не друг, — мрачно ответил я. — Он мой раб.

— Я спрашиваю о языке, — повторил учитель Бэлшуну. Он говорил мягким, тихим тоном, но в его глазах появилась неприятная настойчивость.

— Откуда мне знать, что это за язык...

Я рассказал ему всю историю, от начала до конца. Учитель Бэлшуну слушал, покусывая губы. Думал. Потом хлопнул себя по коленям.

— Так, — подытожил он. — Отнесем это к числу загадок. Продолжайте.

Но оказалось, что я сбился с мысли и запутался в собственном повествовании. И что рассказывать мне, собственно говоря, нечего. Ничего исключительного в моей жизни не происходило.

Кроме того, меня раздражало, что Мурзика посадили в такое же кресло, как меня.

Бэлшуну словно угадал мои мысли.

— Перевоплощения души, ее странствия из тела в тело — реальность, друг мой. Такая же реальность, как этот стол. И даже в большей степени, ибо стол пришел и ушел, а душа бессмертна и ее переселения вечны. Поэтому мы не придаем значения тем социальным, половым и прочим различиям, которые существуют между нами в текущем земном воплощении. Ибо настанет срок, и души покинут тела, а после снова воплотятся в материальном мире. И, возможно, тогда неравенство исчезнет. Или поменяет полюса. Раб станет господином, а господин — рабом.

— Это когда еще будет, — упрямо сказал я.

— Но будет! — убежденным тоном заявил учитель Бэлшуну.

Я решил обескуражить его каким-нибудь резким заявлением и не придумал ничего умнее, как обвинить в симпатиях к коммунистам.

Холеный буржуй рассмеялся. Он даже возражать мне не стал.

— Вам трудно себе представить, какой долгий, какой славный жизненный опыт у вас за плечами. Он подавлен гнетом вашей нынешней, бесцветной жизни. Но в прошлых воплощениях вы не были тем, чем являетесь сейчас. Вы изменяли лицо мира. От вас зависело множество людей. Вы, не задумываясь, бросали армию за армией в кровавую бойню, вы убивали людей и щадили их по своей прихоти, вы овладевали прекрасными женщинами, вы мчались, стоя на спине разъяренного быка под рев влюбленной в вас толпы!

Я обиделся. Я вовсе не считал мое нынешнее существование бесцветным.

Но перебить учителя Бэлшуну оказалось не так-то просто. Он порылся в своем столе и вытащил толстую тетрадь в дешевом бумажном переплете. На обложке тетради было оттиснуто «ГЛАВНАЯ КНИГА». Это была стандартная дешевая тетрадь, какие обычно валяются, замусоленные, у табельщицы на проходной государственного заводика.

— Вы должны прочесть это, — сказал он. — Возьмите. Ознакомьтесь.

Я потянулся, взял тетрадь. Полистал. Она была исписана разными почерками. Учитель Бэлшуну с интересом наблюдал за мной.

— Кстати, — добавил он, — это нельзя выносить отсюда.

Я положил тетрадь себе на колени. Возражать учителю Бэлшуну было очень трудно. Как будто в стенку идти. Но я все же попытался.

— Не хотите же вы сказать, что я буду жить здесь, у вас.

— Именно это я и хочу сказать, — бодро улыбнулся он. — Вы и ваш друг останетесь у меня. До тех пор, пока не поймете, какая великая тайна вам приоткрылась.

Я встал.

— Я все понял, — сказал я. — Здесь подполье левых террористов-радикалов. Вы — нурит?

Учитель Бэлшуну оглушительно расхохотался. У него даже слезы выступили.

— Да сядьте вы, сядьте!.. — выговорил он сквозь смех. — Вовсе нет. Я предлагаю вам остановиться в моей гостинице и почитать эту книгу со всевозможным комфортом. Не более того. Если вы считаете, что это невозможно... Или что вам это не нужно...

— Он сам не понимает, что ему нужно, — резковато вмешалась Цира. И посмотрела на меня отстраненно. Как чужая взрослая тетя на нашкодившего детсадовца.

Я сдался.

— Ну... ладно... Но позвонить-то я могу?

Учитель Бэлшуну безмолвно придвинул ко мне телефон. Я набрал номер Ицхака и наврал ему что-то бессвязное.

— Что, от какой-нибудь швабры оторваться не можешь? — спросил Ицхак.

Я воровато оглянулся на Циру.

— Не знаешь, не говори.

— Да ладно тебе, Баян... Трахайся. Только в день Мардука чтоб был!.. Иначе уволю, понял?

— Понял, — сказал я и повесил трубку.

— Договорились? — как ни в чем не бывало спросил учитель Бэлшуну и забрал от меня телефон. — Вот и хорошо. Для начала я хочу предложить вам совсем простой опыт. Если вы не возражаете...

Он посмотрел на Циру и кивнул ей на шкаф — мол, подай. Цира безмолвно встала и вынула из шкафа небольшой ящичек, обитый красивым шелком с тисненым узором.

Учитель Бэлшуну откинул крышку ящичка. Его широкие руки с вьющимися черными волосками на пальцах выглядели чужими над этой изящной безделушкой. Как руки вора.

В ящичке на двух черных бархатных подушечках лежали два хрустальных шара, каждый размером с мурзиков кулак.

— Возьмите, — велел учитель Бэлшуну. Ни Мурзик, ни я не посмели ослушаться. Цира погасила верхний свет. Теперь гостиная освещалась только настольной лампой.

— Что мы должны делать? — спросил я.

— Ничего, — отозвался Бэлшуну. — Просто расслабьтесь. Вам не грозит никакая опасность. Не будьте так напряжены и насторожены. Сядьте так, чтобы вам было удобно. И смотрите на шар.

— Больше ничего?

— Больше ничего.

И он широко, ободряюще улыбнулся.

Мне стало спокойно и даже весело. В самом деле, ничего страшного не происходило. Я склонился над хрустальным шаром и начал смотреть.

Поначалу ничего не происходило. Я подумал, что у меня довольно глупый вид, и поднял глаза. Но ни учитель Бэлшуну, ни Цира не насмехались.