Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
— Не знаю, — ответил я.
Хозяин химчистки вручил мне блузку и юбку Кумико, упакованные в целлофановые пакеты. Те самые, что я отдал Крите.
— Их оставила девушка с короткими волосами.
— Такими? — Я показал на пальцах сантиметра три.
— Ну нет. Такими примерно. — Он провел рукой у плеча. — Она была в коричневом костюме и красной клеенчатой шляпе. Заплатила за стирку и дала ваш телефон.
Поблагодарив, я забрал блузку и юбку и вернулся домой. Ведь я же подарил Крите эти вещи. То была «плата» за ее тело, да и вообще они мне не нужны. Зачем Мальта принесла их в химчистку? Не найдя ответа, я аккуратно сложил блузку и юбку и убрал в ящик, где лежала другая одежда Кумико.
Я написал лейтенанту Мамия, рассказав вкратце, что со мной произошло. Начал с извинений: «Мое письмо, наверное, причинит Вам беспокойство, но, кроме Вас, больше не знаю, к кому обратиться». Потом написал, что в тот самый день, когда он приходил ко мне, Кумико ушла из дома, что до того она уже несколько месяцев спала с другим, что после этого я три дня просидел в колодце, думая обо всем, что живу сейчас один и что прощальный подарок от Хонды-сан оказался всего-навсего пустой коробкой из-под виски.
Через неделю пришел ответ.
«По правде говоря, мысли о Вас каким-то странным образом не покидали меня все это время, — писал лейтенант Мамия. — Мне кажется, нам надо было поговорить подольше, по душам, и очень жаль, что тогда это не получилось. К сожалению, в тот день у меня были неотложные дела и нужно было вечером возвращаться в Хиросиму. Поэтому я в каком-то смысле рад получить от Вас известия. Я думаю: а не хотел ли Хонда-сан свести нас вместе? Может, он считал, что наша встреча пойдет на пользу и мне, и Вам? Потому, наверное, и послал меня к Вам под предлогом, что нужно передать от него последний подарок. Тогда понятно, почему появилась эта пустая коробка. Хонда-сан послал меня к Вам, это и стало его завещанием.
Я очень удивился, узнав, что Вы спускались в колодец. Колодцы до сих пор меня сильно притягивают. Памятуя о том, что пришлось пережить, можно подумать, что на колодцы я больше и смотреть не захочу. Но это не так. И сейчас, стоит мне только увидеть где-нибудь колодец, сразу же хочется в него заглянуть. Больше того, если окажется, что в колодце сухо, меня так и тянет спуститься туда. Верно, я все еще продолжаю надеяться, что с чем-то встречусь там, внизу. Может быть, если я заберусь туда и стану ждать, эта встреча состоится. Жизнь она мне не вернет. Я уже слишком стар, чтобы на это надеяться. Мне только хочется отыскать смысл той жизни, которую потерял. Как это вышло? Почему? Хочу докопаться до истины. Пусть жизнь станет совсем пустой и потерянной, еще хуже, чем сейчас, — согласен. Лишь бы узнать ответ на эти вопросы. Не знаю, сколько еще лет мне осталось, но я с радостью приму это бремя.
От Вас ушла жена. Искренне сочувствую, но это такое дело, в котором ничего посоветовать не могу. Слишком долго я живу один, без любви и привязанности, без семьи, чтобы говорить на эти темы. Но мне кажется, если у Вас осталось хоть какое-то желание еще чуть-чуть подождать, не вернется ли Ваша жена домой, тогда, наверное, лучше оставаться здесь и продолжать ждать. Вот что я бы сказал, если бы меня спросили. Понимаю, как тяжело оставаться и жить там, где Вас оставили одного. Очень хорошо понимаю. Но самое жестокое в этом мире — чувство одиночества, когда человеку нечего искать, не на что надеяться.
Будет возможность, я хотел бы поскорее еще раз приехать в Токио и повидаться с Вами. Но, к несчастью, у меня разболелась нога, и лечение потребует какого-то времени. Берегите себя и будьте здоровы».
Мэй Касахара надолго выпала из поля моего зрения. И вот в конце августа она явилась ко мне своим обычным маршрутом — через стенку и через сад. Окликнула меня, и мы сели на веранде поговорить.
— Ты знаешь, Заводная Птица? Вчера начали разбирать заброшенный дом. Тот, где жили Мияваки, — сообщила она.
— Его что, купил кто-нибудь?
— Бог его знает.
Мы с Мэй прошли по дорожке с тыла к заброшенному дому. Там и правда работа была в полном разгаре. Человек шесть рабочих в касках снимали ставни и окна, выносили раковины и электроприборы. Мы немного посмотрели, как они работают. По их хмурому виду и методичным движениям было видно, что такая работа для них — дело привычное. Высоко в небе плыли вытянутые белые облака — предвестники осени. Интересно, а какая осень на Крите? И облака? Такие же или нет?
— А колодец тоже разломают? — спросила Мэй.
— Наверное, — отозвался я. — Какой от него толк? Да и опасно его оставлять.
— А то еще кто-нибудь провалится, — с самым серьезным видом сказала Мэй. Я взглянул на ее загорелое лицо, и мне ясно представился тот немыслимо жаркий день в саду, когда я ощутил на родимом пятне касание ее языка.
— Ты так и не поехал на Крит, Заводная Птица!
— Решил вот остаться, подождать.
— Ты же говорил, Кумико больше не вернется. Говорил ведь?
— Ну, это совсем другое дело.
Мэй, прищурившись, посмотрела на меня. Когда она щурилась, полоска шрама возле глаза становилась глубже.
— А зачем ты спал с Критой Кано, Заводная Птица?
— Нужно было.
— Это что — тоже другое дело?
— Вот-вот.
Мэй вздохнула.
— Ну, тогда до свидания. До новых встреч.
— Пока, — сказал я.
— Послушай, — чуть замявшись, словно хотела что-то добавить, сказала она. — Я, наверное, скоро опять в школу пойду.
— Решила вернуться все-таки?
Она слегка пожала плечами.
— Только в другую школу. В старую больше ни за что не вернусь. Правда, до новой добираться далеко. Так что пока мы с тобой не сможем видеться.
Я кивнул. Потом достал из кармана лимонные леденцы и положил один в рот. Мэй, посмотрев по сторонам, сунула в губы сигарету и закурила.
— Приятно, наверное, спать с разными? А, Заводная Птица?
— Да не в этом дело.
— Это я уже слышала.
— Угу, — буркнул я. Что еще можно было сказать на это?
— Ну, ладно. А вообще, Заводная Птица, это из-за тебя я решила снова пойти в школу. Правда.
— Это почему же?
— Почему? — переспросила Мэй, снова прищурилась и перевела глаза на меня. — Потому что мне опять захотелось в более-менее нормальную жизнь. Ты знаешь, Заводная Птица, мне с тобой жутко интересно было. Честно говорю. Вот ты весь из себя такой правильный, а ведешь себя совсем не так, как надо… ну, как бы это сказать… как-то непредсказуемо. С тобой совершенно не скучно. Кайф, в общем. Не скучно — это когда живешь и ни о чем лишнем голову не ломаешь. Разве не так? Поэтому здорово, что ты появился. Хотя, врать не буду, иногда мне бывает не по себе.
— Это как понимать?
— Как бы тебе объяснить… Смотрю я на тебя и думаю иногда: вот мучаешься ты из-за меня, изо всех сил с чем-то борешься. Нянчишься со мной, беспокоишься по-серьезному. Понимаешь? А лицо у тебя всегда безразличное и вид… как будто ни до чего дела нет. Но ведь это не так. Ты бьешься, сил не жалеешь, а другие ничего не замечают. Если не так, полез бы ты разве в колодец? Правильно? На самом-то деле ты, конечно, это делаешь совсем не для меня, а чтобы Кумико отыскать. Потому и лезешь все время черт знает куда. Так что мне можно не волноваться. Я это понимаю, но все равно кажется, что это ты все из-за меня. А может, когда ты за Кумико бьешься, то и за других людей тоже, а? Из-за этого, должно быть, у тебя такой дурацкий вид бывает. Но знаешь что, Заводная Птица? Я смотрю на тебя, и мне как-то не по себе. Правда. Ведь шансов победить у тебя, похоже, нет никаких. Предложили бы мне на спор деньги поставить, ты уж не обижайся, поставила бы на твой проигрыш. Ты мне нравишься, Заводная Птица, но я не хочу из-за тебя разориться.
— Все ясно, что уж тут…
— Не хочу смотреть, как ты пропадаешь, и переживать тоже больше не хочу. Поэтому я и подумала: надо возвращаться в мир, где все более-менее нормально и не так наверчено. Хотя не встреть я тебя здесь, у этого заброшенного дома, — может, ничего бы и не было. В школу бы я точно не вернулась. Так бы и путалась во всей этой чертовщине. Выходит, ты мой благодетель, Заводная Птица, — сказала Мэй. — Да и тебе от этого какой-то прок был, так ведь?
Я согласно кивнул головой. Давненько, однако, меня никто не хвалил.
— Пожми мне руку, — попросила Мэй.
Я пожал смуглую ладошку девчонки и еще раз отметил про себя, какая маленькая у нее рука. Почти детская.
— До свидания, Заводная Птица, — снова проговорила Мэй. — Почему же ты не поехал на Крит? Почему не сбежал отсюда?
— Но я же не ты. Не могу выбирать, на что делать ставку.
Мэй убрала руку и уперлась в меня взглядом, точно рассматривала какую-то диковину.
— До свидания, Заводная Птица! Увидимся когда-нибудь.
Дней через десять заброшенный дом полностью разобрали — на том месте теперь красовался голый пустырь. Дом исчез как по мановению волшебной палочки. От колодца тоже следа не осталось — засыпали, сровняли с землей. Свели под корень деревья и цветы в саду, статую птицы увезли куда-то — наверное, на свалку. Может, для нее это и лучше. Простую изгородь, отделявшую сад от дорожки, заменил глухой высокий деревянный забор, за которым ничего не было видно.
