Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 2
- Очень даже, - искренне ответил будущий квартирант, вспомнив низкие потолки, закопчённые осыпающиеся стены, скрипящие облезлые полы и разваливающуюся дымящую печь дяди Лёшиного дома.
- Правда, уединиться с кем-нибудь, скажем – с женщиной, трудновато: тесно, - со значением не скрыл малого недостатка любимого жилища Сергей Иванович.
- Исключено, - понял намёк Владимир, не чаявший избавиться от липких пут любвеобильной Марины.
Квартиродатель удовлетворённо кашлянул и прошёл на кухню к небольшому чистому голому столу, придвинутому к окну, сел за его торец у печки, вероятно, на своё постоянное место и предложил гостям:
- Размещайтесь. Саша, покомандуй.
Пили очень горячий травяной чай из большого чайника, заедая тоненькими оладьями, обмакивая их в тёмно-коричневую свекольную патоку.
- Тебе, может быть, чего покрепче? – испытующе посмотрел на нового гостя хозяин.
- Я не пью, - отказался тот, слегка покраснев от неполной правды.
- Ну, дядя Серёжа, - весело воскликнул Сашка, - тебе вдвойне повезло! Берёшь не мужика, а красную девицу.
- Курить – на улице, - продолжил перечислять ограничения хозяин.
- Не курю, - дополнил свои достоинства Владимир и, прикоснувшись ладонью к голове, объяснил, - контузия.
Сашка весело рассмеялся, переводя взгляд с одного на другого и радуясь, что причин для несовместимости нет. А Сергей Иванович подумал, что и этот, внешне здоровый и крепкий парень, не обойдён войной и, может быть, навсегда лишён радости запретных для него вредных мужских привычек. Он допил домашнее зелье, отодвинул кружку, отёр широкой ладонью пот со лба и шумно выдохнул, давая понять, что – всё, полон под завязку. Молодёжь последовала его примеру, скромно оставив на тарелке одну сиротливую оладью.
- Ты что, посиделки организовал? – обратился дядя Серёжа к всё ещё улыбающемуся Сашке, довольному, что свёл вместе сидящих рядом. – Парни и девчата так и валят к тебе по вечерам.
- Так уж и валят! – согнал улыбку с лица пойманный с поличным организатор. – Приходят несколько друзей, читаем, обмениваемся мнениями, рассуждаем, как жить, как стать полезными народу…
- Есть какая-то тематика?
- Да нет, ничего особенного… Пытаемся изучать историю Белой Руси, обычаи, верования, обряды, праздники, фольклор, в общем, всё то, что так или иначе характеризует национальные черты нашего народа. У нас правило: говорить только на белорусской мове, - Сашка потупился, рассказывая о сокровенном, оперся локтем одной руки о столешницу, подперев ладонью щеку, а пальцами другой руки водил по столу, будто что-то собирая, хотя стол был чист. – Нет литературы. Городские библиотеки все разрушены, сгорели, остатки книг растащили или лежат под кирпичными завалами. Приходится ходить по базарам и выпрашивать у торговок семечками и табаком, кое-что прикупили на барахолке, выпросили у знакомых, соседей, но всё это не то – разрозненно и поверхностно, такая малость, что говорить о настоящем, углублённом изучении не приходится. Больше разговариваем, чем читаем.
- Надо было обратиться в горком комсомола, - посоветовал задним числом бывший комиссар.
- Обращались.
- Помогли?
- Ага. Чистенький такой, розовенький культуряга выдал три брошюрки трудов Сталина и Ленина по национальным вопросам и колониальным войнам.
Сергей Иванович крякнул с досадой, явно недовольный подрастающей сменой.
- Особенно плохо с серьёзной литературой по белорусской истории. Её попросту нет или так редка, что нам и не попадалась. Решили при случае поискать по другим городам, но, главное – у нас есть решимость стать настоящими белорусами, настоящими патриотами своей земли и народа, а не в целом Советского Союза, хотя, я думаю, одно не исключает другого, но и усиливает.
Сашка твёрдо посмотрел на дядю Серёжу, ожидая негативной реакции, но тот молчал. Потом, очевидно, смирившись на время с неукротимым националистическим настроением молодого соседа, которое, конечно же, было следствием трудных военных лет, когда долго приходилось думать не о том, как жить вместе с другими народами, даже – с соседями, а как выжить одному. В голоде забывается даже самая главная заповедь: люби ближнего, как себя. Налицо и упущения комсомола в послевоенной воспитательной работе, перекос в сторону восстановительных работ, самоизоляция комсомольского аппарата от трудовой молодёжи, выросшей из подростков в годы войны без идейной направленности. Ничего, всё наладится, и Сашкина блажь о построении счастья для одного отдельно взятого народа среди всех, спаянных революцией, гражданской войной, коллективизацией, индустриализацией и, наконец, войной с фашизмом в нерасторжимый Союз, испарится.
Националистские идеи с провозглашением самостоятельности в республике не новы. Они пришли из польской Беларуси и из Германии перед самой войной, опираясь на фашистскую силу. Отряду Сергея Ивановича не раз пришлось отбиваться от карателей Белорусской народной милиции, созданной эмигрантскими деятелями Белорусского народного фронта по указке немецких властей из голодного, обманутого и запуганного отребья, уголовников и мелких стяжателей, для которых народ – ничто в сравнении с собственными карманными, шкурными интересами. Но всё это – чужие и взрослые дяди, а тут – совсем ещё молодые ребята, выросшие в нормальных советских условиях, внутри благополучной рабочей молодёжи, и это непонятно и опасно. Опасно потому, что если эта малюсенькая белорусская трещинка, не дай бог, разрастётся и соединится с такими же в других республиках – а там тоже есть фанаты отторжения, особенно на юге – то тогда союзный монолит превратится в рыхлый конгломерат, для которого достаточно малого разрушительного толчка извне. И вся жизнь Сергея Ивановича, партизанского комиссара, партийного работника и члена ВКП(б) с 1917 года, посвящённая строительству и укреплению пролетарского интернационального государства как оплота неизбежной мировой революции, окажется зряшной. Правда, и его в последние годы всё чаще посещали неуверенность и сомнения в достижимости идеала, особенно когда всё чаще приходилось сталкиваться с неблаговидным поведением соратников по партии. Одного такого, бывшего районного секретаря по идеологии, ставшего районным начальником полиции при немцах, он самолично и всенародно шлёпнул, устроив показательный суд, за что и схлопотал выговор от подпольного обкома за необдуманное вынесение на люди единичного проступка партийного руководителя, дискредитирующее всё руководство. Таких, как секретарь-перевёртыш, были десятки, а может, и сотни, и народ всё равно, как ни скрывай, знал о них и переставал верить. Вот откуда главные червоточины и трещины в социалистическом обществе и государстве. Они пострашнее Сашкиного национального самосознания. Когда Сергей Иванович по рекомендации весомого после войны Партизанского общественного комитета пришёл в горком, то на первом же заседании потребовал отказаться от льготных пайков, медобслуживания, услуг и… не нашёл поддержки. Попытавшись переговорить об этом унизительном выделении из масс с каждым в отдельности, он неизменно натыкался на окаменелые враждебные выражения лиц, неясные согласия и уход от определённого ответа. Именно за эту настойчивость и прокатили его единогласно, а не за какие-то идейные разногласия. Тогда он сосредоточился на живой работе по улучшению материального положения бывших партизан, тщетно обивавших пороги партийных и советских обюрократившихся учреждений, стараясь как можно реже встречаться лично с партийной элитой, замкнувшейся в ограниченный и строго охраняемый круг своих людей. А болячка всё зудела и зудела, и не было лекарства от неё. Меньше беспокоила боль от оторванной на мине ноги. Он надеялся на молодёжь с очищенной войной совестью и революционным романтизмом, но оказалось зря. Сашка добавил зуда, ещё больше разбередив душевное недомогание и не понимая, какую опасность несёт всем и, особенно, себе.
- Как бы вы не доразговаривались до антисоветской агитации и антисоветских настроений, - предостерёг он на всякий случай зарождающегося доморощенного националиста.
Сашка понимающе усмехнулся.
- Ты нас запугиваешь?
- Больше – себя, - ответил комиссар, как бы вглядываясь со стороны в непонятливого соседа. – Если с тобой что случится – век себе не прощу.
- Ничего не будет, - самоуверенно ответил националист. – Разве изучение истории и языка похоже на антисоветскую агитацию?
- Так и изучайте, раз хочется, порознь, а не толпой, - рассердился осторожный Сергей Иванович.
Сашка встал, неуступчиво улыбнулся и бодро, по-комсомольски, ответил:
- Мы обязательно учтём все замечания старших товарищей и сделаем соответствующие выводы, - после чего принялся привычно убирать со стола, прекращая неприятный для обоих разговор, зашедший в тупик.
