Вильям Козлов - Волосы Вероники
Сотрудница отдела технической информации сообщила мне, что Геннадий Андреевич Великанов с понедельника числится в командировке в Пскове. Вернется через неделю.
В самом мрачном настроении в три часа я отправился в конференц-зал, куда пригласили всех сотрудников института. Заведующий отделом обкома партии, тот самый, который присутствовал на последнем собрании и поддержал меня, представил нам нового директора института… Гоголеву Ольгу Вадимовну. Сидевший позади меня Гейгер тихонько толкнул меня в спину и прошептал:
— Да здравствует королева!
Неожиданно он захлопал в ладоши, некоторые поддержали его, но в общем хлопки были слабые, неуверенные. Если программист и хотел польстить Гоголевой, то это у него получилось неудачно.
— Поспешил Артур Германович с приказом-то, — хихикнул он.
Я промолчал, подумав, что вот уже второй раз подряд Гейгер почему-то оказывается в кресле как раз позади меня. Что это он, нарочно или совпадение?..
Незадолго до конца рабочего дня позвонил… опять все тот же неугомонный Гейгер!
— Георгий Иванович, не сочтите за труд спуститься вниз и взглянуть на доску приказов, — и, в своей неприятной манере хихикнув, повесил трубку.
«Как бы не так! — подумал я. — Бегом побежал…» Однако через несколько минут стал вертеться в кресле, работа не шла на ум. Что там могло еще приключиться? Вздохнув, поднялся и спустился в вестибюль. На доске приказов не было бумажки с объявленным мне выговором. Откуда ни возьмись, появился Григорий Аркадьевич.
— Тю-тю, приказик-то, — улыбался он. — Снят и с отвращением брошен в мусорную корзиночку! Поторопился Артур Германович, поторопился…
— А вам-то что за дело? — обозлился я. — Небось караулили, когда я приду сюда?
— Был грех, был…
— Что вы за человек, Григорий Аркадьевич!
— Рад за вас, честное слово, — рассыпался он мелким бесом. — Знаете что, Георгий Иванович? Не заглянете ко мне сегодня после работы, а? Отметим назначение нового директора, у меня для дорогих гостей коньячок армянского разлива… Вы у меня еще не были? — Он со значением посмотрел мне в глаза. — Не обижайте, я уже жене позвонил, ждет.
— Вы меня хотите отравить? — неудачно пошутил я.
— Времена Моцарта и Сальери миновали, — нашелся он. — Канули в вечность.
— Теперь своих врагов домой на ужин приглашают и превращают в друзей, — злословил я.
— Какой же вы мне враг, Георгий Иванович? — устыдил меня Гейгер. — И как язык у вас повернулся такое сказать?
И столько в его голосе было печали и обиды, что мне стало стыдно. Опять я не смог отказаться, наверное еще и потому, что наговорил Гейгеру в общем-то обидных слов.
— Ваша жена, кажется, славится приготовлением баранины в горшочках? — уже сдавшись, полюбопытствовал я.
— Будет баранина! — радостно замахал он коротенькими ручками. — И домашние пельмени со сметаной будут. Как говорится, все для вас!
Я уже пошел к себе, когда он догнал меня на втором этаже и, запыхавшись, произнес:
— Вот память, а? Склероз в нос, черт бы его побрал… Вас просили зайти к директору института.
Последние слова он проговорил без улыбки, уважительно.
У Гоголевой было усталое лицо, тени под глазами. Бронзовая жрица на мраморном цоколе гордо смотрела на меня огромными миндалевидными глазами. Хозяйка же кабинета — она все еще не перебралась в апартаменты директора — улыбалась мне вымученной улыбкой.
— Поздравляю, Ольга Вадимовна… — начал было я, но она отмахнулась.
— Хватит поздравлений… Вот что, Георгий Иванович, не вините Скобцова за выговор. Я в этой запарке совсем забыла ему передать, что мне звонил Великанов и все про вас объяснил. Что же вы ему ничего не сказали? Артуру Германовичу? Ну да ладно… Приказ я отменила… — она посмотрела на меня и рассмеялась: — Первый мой директорский приказ — это отмена приказа… Великанов сказал, что решалась ваша судьба…
— Правильно сказал, — впервые за сегодняшний день я улыбнулся и вдруг неожиданно для себя все рассказал Гоголевой. Она с вниманием меня выслушала, ни разу не перебив, а когда я умолк, удивляясь сам себе — чего это я распоэзился? — она, без улыбки глядя мне в глаза, сказала:
— Жаль, что я не могу вам за этот… подвиг объявить благодарность… Я не шучу, Георгий Иванович, я восхищена вашим поступком. Много ли теперь у нас рыцарей-то осталось?..
— А что, если он… письмо пришлет в институт? — сказал я. — Он может.
— Я ему с удовольствием отвечу, — рассмеялась она. — По-женски, от души!
И когда я уже уходил, прибавила:
— Мне очень понравилось ваше выступление на собрании… — она как-то смущенно посмотрела на меня. — Честно говоря, я не ожидала от вас такого…
— Вот это и плохо, Ольга Вадимовна, — сказал я. — Я ведь тоже мог не выступить… Молчал же до сих пор? Почему наши сотрудники молчат? Почему боятся сказать правду? Почему некоторые против своего желания подписывали разные заявления?
— Почему же?
— Мой лучший друг как-то очень верно заметил, что гниль и плесень заводятся в темных и сырых местах… Если в доме тепло, сухо и он постоянно проветривается, то ничего подобного не происходит.
— Глубокая мысль… — усмехнулась Ольга Вадимовна. — Вы намекаете на то, что мне следует взять швабру в руки и наводить чистоту?
— У вас богатый опыт, — невинно заметил я. — Вы ведь известный специалист по борьбе с загрязнением атмосферы…
— Не было печали… — совсем по-женски вырвалось у нее. — Если бы вы знали, как я отказывалась! Да что теперь об этом говорить…
— Вот именно, — сказал я.
— Все от меня чего-то ждут… Вы — тоже?
— У меня к вам огромная просьба, — сказал я.
В глазах ее что-то мелькнуло, белая рука машинально прикоснулась к статуэтке, будто Ольга Вадимовна черпала у нее силу.
— Я вас слушаю, — бесцветным голосом произнесла она.
— Когда будете перебираться в директорский кабинет, не забудьте захватить с собой эту… — я бросил взгляд на жрицу и сразу произвел ее в высший ранг: — Богиню… Она вам приносит счастье.
Глава двадцать первая
Ну вот все и вернулось на круги своя, — философски рассуждала Грымзина, расхаживая с сигаретой по кабинету. — Разве можно надолго оставлять стадо без пастыря? Разбредутся овечки, кто куда…
— Вы со Скобцовым и Гейгером уж точно забрели не туда, — подковырнул я ее.
— Ольга Вадимовна — баба боевая, принципиальная, свое дело знает. И главное — не злопамятная. С ней работать можно…
Я хотел было напомнить ей, что совсем недавно она пела совсем другое, но воздержался. Интересно выслушать ее до конца. Пепел с сигареты Коняга стряхивала в старую чернильницу, в которой я держал скрепки и кнопки. Уйдет, надо будет все вытряхнуть на чистый лист бумаги, выбрать скрепки, а пепел выбросить в мусорную корзину.
— …Мельчают в наш век мужики, — разглагольствовала Грымзина. — Это только подумать: не нашлось достойного мужчины на должность директора! Год искали и не нашли. Как вам это нравится, Георгий Иванович?
— Вы же считали Скобцова достойным, — сказал я.
— Господь с вами, я никогда не верила, что он будет директором.
— Что же вы тогда ратовали за него? — искренне удивился я.
— Артур Германович много сделал для меня, — сказала Грымзина. — Могла ли я ему отказать в просьбе поддержать его? Он великий стратег, не хотел свой шанс упустить… Кстати, с Гоголевой он остался в самых добрых отношениях.
— Делал ей гадости чужими руками… — невольно бросив взгляд на большие мужские руки Коняги, заметил я.
— Как вы думаете, Георгий Иванович, Гоголева не будет копать под Скобцова? — обеспокоенно посмотрела на меня Грымзина.
— Ольга Вадимовна не будет, как вы выразились, «копать» ни под кого, — сказал я. — Видите ли, она совсем другой человек, чем Скобцов и его… компания.
— На своем месте Артур Германович незаменим, — пропустила она мой намек мимо ушей. — У него большие связи в городе, обком профсоюза полностью его поддерживает. Думаете, просто с иностранцами иметь дело? Приглашения, разные встречи, посещения учреждений, банкеты — все это на плечах Скобцова!
— Я грешным делом подумал, что вы от него уже открещиваетесь, — сказал я. — Григорий Аркадьевич, как узнал, что его не назначат директором, тут же охладел к нему…
— Гейгер поселился в приемной Гоголевой, — презрительно усмехнулась Грымзина. — Теперь будет бить поклоны и замаливать свои грехи… На каждом заявлении против Ольги Вадимовны стоит его подпись.
— Ваша тоже, — ввернул я.
— Я своего отношения к Гоголевой никогда не скрывала. Но в этой институтской борьбе…
— Мышиной возне, — вставил я.
— Ольга Вадимовна показала себя с самой лучшей стороны, — невозмутимо продолжала Грымзина. — Я очень рада, что ошибалась в ней… — она присела на диван, выставив из-под юбки могучие колени, обтянутые грубошерстными чулками, несколько раз жадно затянулась и, выпустив дым, затолкала окурок в спичечный коробок, который держала в руке. — По правде говоря, Артур Германович сбил меня с толку… Чего, спрашивается, мне делить было с ней? Она — большой ученый, а я всего-навсего переводчица…
