Алексей Зверев - Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
Тогда я поняла и рассмеялась.
— Это свет животного происхождения?
— Спокойно, спокойно. Думай!
— Это растительный свет?
Макартур скользнул взглядом по зеленым, сине-зеленым и желто-коричневым бликам, по бледным тонам северной комнаты на склоне дня.
— Да, пожалуй, ты можешь назвать этот свет растительным. Скорее яйцерастительным. — Он засмеялся и скомкал воображаемую салфетку.
Мы пошли по дому, придумывая нелепые названия для освещения каждой комнаты. Мы обнаружили лосиный свет, и свет бегемота, и свет картофельной соломки. Мы обнаружили нилоновый свет, назвав его так в честь лилового автомобиля кузена Нилона, и оранжевый свет, который мы назвали «волосы тетушки Шейлы», и серебристый свет, который стал у нас «дядя Дэйв» — тот всегда посылал нам ко дню рождения по серебряному доллару. Мы вернулись на кухню, большие окна которой выходили на запад, и увидели заливший шкафы и полки алый свет заката.
— Смотри-ка, здесь совсем иной свет, — сказал Макартур. — Здесь свет точь-в-точь как сияние сигнальной ракеты.
Солнце опустилось за деревья, и брат пошел зажигать лампы, а я надела пальто.
— Мне пора, — сказала я. — Буду тебе писать. И обязательно навещу, когда приеду в следующий раз.
Он проводил меня до машины, подхватил под руку, когда я поскользнулась на снегу. Мы остановились, глядя на свирепо-кровавый закат — такой можно увидеть, только когда воздух искрится кристалликами льда. Все вокруг превратилось в сверкающие черные силуэты: купа деревьев справа, заколоченный сарай, кусты сада. Лютое небо еще больше помрачнело и изливало свет, которому я не могла придумать название.
— Самый короткий день в году, — проговорил Макартур. Он достал из куртки коричневый конверт. — Возьми.
И на сей раз, потому что это был мой брат, я сказала: «Хорошо» — и взяла. Я обняла Макартура и села в машину. Я знала, что он не приедет домой на рождество.
— Поедешь в Оклахому к Диксону, да?
Он уже двинулся к дому и теперь, пораженный, обернулся.
— Не забывай, я сестра Крошки. Дома что-нибудь сочиню.
— Спасибо, — сказал он.
Немного отъехав, я остановила машину и помахала рукой. Макартур стоял в тени на крыльце, расставив ноги, точно солдат по стойке вольно, и в каждом окне дома мерцал золотистый свет. Конверт я засунула под переднее сиденье, вместе с дорожными картами, намереваясь позже вытащить его и решить, что с ним делать.
Так он и лежал там, когда спустя пять лет я продала машину. За эти пять лет отец, который всегда любил выпить по выходным, стал прикладываться к бутылке ежедневно. Бабушка упала и сломала бедро. Мать, женщина тихая, теперь не могла жить без валиума. Макартур привел дом в порядок и переехал на другую ферму, в соседнем округе. В конце концов он нашел работу — стал поваром. На завтраки готовил в основном яичницы и блины и, следовательно, продолжал быть человеком без планов.
Парню, которому я продала машину, едва исполнилось восемнадцать. Высокий, как мой брат, он, казалось, был счастлив, что наконец самостоятельно распоряжается своей жизнью, и собирался в Калифорнию. Рукава фланелевой рубашки были ему коротки, и едва я увидела его широкие костлявые запястья, открытые холодному свежему воздуху, как тут же почувствовала к нему симпатию.
— А ты не мало с меня берешь? — Согнувшись под поднятым капотом, он напоминал подъемный кран. — Ух! Один из лучших фордовских двигателей!
— Не сомневайся. Цена вполне подходящая.
Парень хотел отметить покупку и угостить меня.
— Спорю, что у старушки Бетси есть что порассказать.
Он подмигнул мне. Ему не верилось в свою удачу, и к тому же он немного со мной заигрывал. В весеннем воздухе, казалось, маячило обещание. Но под передним сиденьем все еще лежал конверт; за пять лет я неоднократно вытаскивала его, подумывая о сейфах и ящиках шкафа. Я даже хотела найти адрес Диксона и вернуть конверт ему. Но снова и снова прятала его под сиденье.
— Ну поедем, — уговаривал парень, — Выпьем, поболтаем…
— Честно, не могу, меня ждут.
Мне не хотелось узнавать его ближе. Конверт я поначалу собиралась забрать, но, стоя на тротуаре и расписываясь в розовой карточке, решила вдруг оставить его в машине.
— Эй, — воскликнул парень, — погляди-ка, ты выдула овцу!
— Что? — переспросила я.
— Ты сделала овцу своим дыханием… Вот, опять! — Я попыталась рассмотреть, что он увидел в морозном воздухе, но овца уже исчезла. Мы пожали друг другу руки, он передал мне деньги и сел в машину. — Не многие способны выдуть всю овцу целиком, — сказал парень и повернул ключ в замке зажигания. — Большинство выдувают лишь часть овцы.
— Погоди, — остановила его я.
Он поставил на нейтралку и высунулся из окна.
— Передумала? Прыгай сюда, поедем к Майку, в «Рок-н-ролл на небесах».
— Нет, я должна тебе кое-что сказать о машине.
Улыбка исчезла с его лица. Он, видимо, решил, что я его все-таки обманула — что в блоке цилиндров трещина или проржавел изнутри кузов.
— Ну, выкладывай, что там? Последняя машина, что я купил, развалилась через три недели. — Он был мрачен и разочарован в нас обеих.
— Должна тебя предупредить, — сказала я, выждав долгую паузу, — она жрет только дорогой бензин.
Парень мгновенно повеселел.
— Всего-то? Это я знаю! — Он включил передачу.
— Будь осторожен, — сказала я. — И счастливого пути!
Он поднял кверху большой палец и, внимательно посмотрев по сторонам, отъехал от тротуара.
Мне понравился этот парень. Мне хотелось, чтобы он благополучно добрался до Калифорнии, устроил там свою жизнь, влюбился и воспитал целый выводок неунывающих парней, которые будут пытаться дать вам чересчур много за подержанную машину и всегда будут носить рубашки с чуть коротковатыми рукавами. Он свернул за угол, а я направилась к дому, но затем обернулась посмотреть на зависшее в воздухе облачко выхлопных газов, посмотреть, какую форму оно приняло. Я ожидала увидеть овцу, или часть овцы, или человека, или еще что-нибудь в таком духе, но увидела лишь тонкие щупальца бледного дыма, тающего среди кленов.
Джон Маккласки
Возвращение Джона Генри
Мгновению не было конца — Джон Генри Мур замер, впившись глазами в ствол дробовика, и рука его медленно потянулась к зубочистке в углу рта. Сигарета в другой руке догорела до фильтра, и он незаметно разжал обожженные пальцы: лучше не шевелиться. Он вгляделся в глаза тому, кто держал ружье, и, не найдя в них пощады, перевел взгляд на его жену.
— Не убивай его, Лу! Не надо! — визжала она.
Джон Генри проклял свою судьбу, свою жизнь, промелькнувшую, как звездочка в ночи, и ту субботу, то воскресенье, первые по возвращении домой. До того он себе врал, что дома невесть какие возможности откроются, что все пойдет как по маслу. Слишком долго он жил без забот, не тревожась, говорил, что все о’кей. Чтобы не резало в мочевом пузыре, Джон Генри задержал дыханье — и снова увидел зияющее дуло, вороненый ствол, пальцы, нервно подрагивающие на курке…
А в ту субботу…
Он затворил дверцу стенного шкафа, поправил покосившееся зеркало и осмотрел себя. Потом, затянувшись сигаретой, понаблюдал, как из ноздрей свирепо выползает дым. На вид — прямо герой-сыщик из фильма или гангстер какой-нибудь. Он подтянул брюки, нахмурился: уж больно в обтяжку, все выпирает. Другие парни с войны приезжали похудевшие. Но Джон Генри, как и Митчелл, вернулся в норме, а теперь еще поправлялся на материной готовке. За первую неделю дома пять фунтов прибавил. С прибавкой он смотрелся неплохо, да только женщинам нынче вроде нравится, чтоб мужики у них были хлипкие, кожа да кости. Когда он уезжал, было иначе. Носили плотно облегающие брюки и рубашки, ботинки на больших каблуках. Главное — не то, много ли у тебя чего или мало, подумал он. Главное — как употреблять, что имеешь. Усмехнувшись, он хлопнул себя по животу и вышел.
До парикмахерской было четыре квартала, и Джон Генри, невозмутимый, сам себе хозяин, шел не спеша. Денек-то погожий, есть чем полюбоваться. Начало марта, а похоже больше на октябрь, в парке открывают футбольный сезон «старички» и пижоны старшеклассники. На второй вечер, как он приехал, Элис и Джоди закатили пирушку по случаю его возвращения, и он, выпив, обещал, что выйдет сыграть с ребятами. Хотя ясное дело — кто ж вспомнит про футбол наутро. Такие вечера, как в тот раз, ему не часто в жизни выпадали: собрались знакомые и все тебе рады, слушают тебя, по плечу хлопают. Ему было хорошо в тот вечер — хотя и война за плечами и вообще много чего. Не такой уж он жесткий парень, чтоб отрезать все разом, как Тони, кореш его по армии, который ездит нынче с «пушкой» при одном гангстере в Детройте. Тони прислал фото, где красуется на фоне серебристого «роллс-ройса». Но Джон Генри и не тихоня вроде Митчелла — тот в свои двадцать три года вообще отошел от всего. Нет, он-то попробует найти себя где-то посередине. Дома, в нормальной жизни.
