Петр Катериничев - Странник (Любовь и доблесть)
Неприметный белый перекинулся с Зубровым мгновенным взглядом... или Данилову это только померещилось?
– Даро, по-моему, вы славно повеселились, – нейтрально сказал Зубр, но в голосе его пророкотала угроза, едва слышимая, как ропот дальней грозы.
– Ты и не представляешь, Зубр, как повеселились! Столько гнусных повстанцев развелось по отдаленным местам: мода, что ли, такая? Вот мы их и профилактировали... Дело это не господское, муторное, всякую нечисть огнеметами гонять, но вишь ты – гостям понравилось! Сначала собачек пустили. А они дики и голодны. А как крови отведают, человечьей крови... Людишки бесятся, мечутся одержимо, бегут... А тут еще огонь! Представь: хижины и – море огня, со всех сторон, и грохот растяжных «лягушек», нет, они не убивают, лишь калечат, и этих калек настигают взбесившиеся черные псы.,.. А сами черные негритосы – горят, горят и воняют керосином! – Джамирро хохотнул нервно и искренне. – Ты ведь не любишь негритосов, Зубр? И меня не любишь, и моих «воинов леса»? А вот эти двое белозадых – любят! Ох как любят! Один просто любит, другой любит снимать на пленку! Он корреспондент. Шпион, значит! У него шакалья работа: выискивать падаль. Что его ждет? Шакалья смерть. Он станет падалью, ты станешь па-Далью, они станут падалью... Вот правда нашей земли.
«Воины леса» мирно подергивались в такт барабану из динамиков.
– Да, там еще были детишки, в селении! А знаешь, как разлетаются маленькие головки при попадании тупой штурмовой пули! Что? Не желаешь слушать? Это – наша земля и наша жизнь! Мы осквернили ночь Луны? Ха-ха! Ятуго напридумывали себе сказок и богов, а нет бога, кроме... – Тут Джамирро словно скрутило в приступе боли, послышалось какое-то бульканье – нет, он так хохотал.
– Пожалуй, мы поедем, генерал, – отстраненно произнес Зубр. – Дела, знаешь ли.
– Брезгуешь? Его превосходительство и великосиятельство Джеймс Хургада тоже брезгует: как же, жечь огнеметами людишек, подыхающих от СПИДа и голода...
На земле, стоящей на нефти и алмазах! Вы, белозадые, вымирающая раса. А я – уничтожаю тех из своих, что уничижают своим ничтожеством величие Черного континента! Как и эти глупые ятуго, смешавшие свою древнюю дикую кровь с той пеной, что течет в ваших жилах! Вы слишком изнежены вашей цивилизацией!
Посмотри на Конга! Вот он – сын городской помойки и горного водопада! Когда-то живот его раздувался от нечистот, а голова была похожа на кокосовый орех на тросточке. Посмотри теперь!
Конг продолжал пританцовывать под ритмичные звуки. Взгляд его делался все более бессмысленным. Внезапно он подскочил к машине, распахнул дверцу.
Громадный черный пес с окровавленной мордой молча, с маху, кинулся на Конга, роняя с клыков желтую пену. Но тот мгновенным движением перехватил челюсти, сухожилия могучего тела закаменели, скрутились в диком напряжении, послышался визг-стон боли... Конг разорвал животное надвое, зарычал утробно, погрузил морду во внутренности, дернул башкой, вырывая зубами кусок печени, поднял окровавленное лицо. Приплюснутый нос, белки, зубы, пережевывающие плоть бьющегося в агонии зверя... Пес был еще жив, хрипел, подергивая лапами.
Выстрел щелкнул сухо, пес затих. Данилов, вышедший из машины, положил плоский пистолет на капот.
Темное лицо Даро Джамирро будто исполнилось странного торжества.
– Ты достал оружие?
– Муки – это высшее предназначение всего живого. Ты нарушил ритуал «нахомэ». Этот проклятый пес мучился оттого, что заслужил свои муки!
– Безжалостными собак делают люди.
– Ты прав. И что из того? Тебе придется ответить по «нахомэ», чужестранец!
– Даро резко повернулся к Зуброву:
– Кто это?!
– Гость Летней Луны.
Джамирро оскалился, взвизгнул:
– Летняя Луна не властна в боли!
– Нгоро так не считают.
– Кто есть нгоро в этих лесах? Никто! Здесь никто не властен, кроме... – Он замолчал, лицо исказилось в мучительной гримаске, но он так и не назвал имя.
Зубр успел вскинуть короткий «скорпион»; на него уже было направлено четыре автомата.
Джамирро скривил презрительно губы:
– Джеймс Хургада не станет ссориться с нами из-за тебя. Гость нарушил табу. Пусть умрет. Если хочешь, умри с ним.
– Ты тоже нарушишь, если убьешь нас.
– Это будет поединок. – Джамирро снова развел губы в улыбке «человека, который смеется». – Пусть твой белый гость сразится с Конгом.
Все заулыбались, предвкушая забаву.
– Он не знает правил.
– Правила сочинит тот, кто останется жив.
– Надоел мне этот балаган, – процедил сквозь зубы Данилов, и в словах его Зубр расслышал холодную, расчетливую ярость.
– Ты уверен? – спросил Зубр.
– Четыре «Калашникова» против «скорпиона» – сила. Силе не следует противиться. Ее нужно использовать. – Данилов повернулся к Джамирро:
– Я готов.
Тот закатился смехом:
– Готов? К чему? Ты даже не представляешь, о чем сейчас сказал! Конг будет раздирать тебя на части! А я попрошу его не слишком торопиться: пусть твоя боль будет бесконечно долгой, как бесконечно долга она у всех тварей этого леса!
Данилова вдруг словно поволокло в пустоту, неожиданная сонливость окутала сознание, но продолжалось это лишь Мгновение: голова сделалась легкой, ясной, и ему даже показалось, что он может предугадывать действия и мысли не только всех этих людей, но и дыхание океана, полет ветра и движение невидимых звезд. Он повернул голову, лишь мельком встретившись взглядом с Джамирро, и тот сразу оборвал смех; улыбка еще продолжала бродить на его лице, но была она вымученной, застывшей, словно у посмертной восковой маски. Лишь побелевшие губы выдавали охватившую его панику и ужас.
Конг сбросил пятнистую рубашку, застыл на мгновение и стал похож на отлитую из бронзы статую. Пробить эти мышцы и сухожилия можно было только тараном. Или – пулей. Какое-то время он был в трансе, словно зомби, потом выкрикнул бессвязное и пошел вперед, разведя бруски литых рук. И тут... Даро Джамирро шатнулся, как сомнамбула, и выкрикнул короткое гортанное слово... Вмиг воздух словно сгустился и застыл: застыли деревья в бездвижии, застыли охранники с наведенным оружием, побледнел Зубр. Конг ринулся вперед – могучий, бесстрашный, беспощадный.
Данилов остановил его одним движением: стремительно шагнул навстречу и сложенными пальцами молниеносно выброшенной вперед руки ударил великана под сердце – словно жалом рапиры. Колосс замер, приподнялся на носках и рухнул в пыль.
Запретное слово, казалось, еще висело в воздухе, и окружающее еще виделось плавным и тягучим, словно сквозь прозрачную сладкую патоку... Тишина сделалась абсолютной. В этой тишине Данилов услышал лязганье металлических частей падающих в пыль автоматов. Медленно повернул голову. Охранники смотрели на него расширенными от суеверного ужаса глазами. Джамирро коротко приказал что-то на неведомом наречии, павшего подхватили четверо, с трудом забросили в кузов, и через минуту над дорогой остался только столб красной пыли.
Данилов подошел к машине, обессиленно упал на сиденье, закурил, спросил чуть севшим голосом:
– Где твой ром?
Товарищ передал ему флягу.
Олег приник к горлышку, не обращая внимания, что струйки ароматного напитка стекают по шее. Выдохнул, затянулся сигаретой:
– Я был не прав?
– Прав. С людьми нужно разговаривать на том языке, какой они лучше всего понимают. – Помолчал и добавил после паузы:
– А со зверьем – тем более. – Зубров пожевал сигарету, прикурил:
– Ты его убил?
– Вряд ли. Всего лишь – разрыв миокарда. – Данилов помолчал, добавил:
– У него совсем дрянное сердце. В нем нет любви.
Данилов закрыл глаза. Веки горели так, будто под них насыпали песка, красные, оранжевые, золотые круги вились перед взором спиралями. Во рту пересохло, тело начал бить озноб, а звуки доносились приглушенно, будто он находился на самом дне глубокого ледяного колодца. От стылых стен веяло нежитью, и в гулкой пустоте памяти эхом отдавались слова:
Пробудился дракон и поднял
Янтари грозовых зрачков,
Первый раз он взглянул сегодня
После сна десяти веков...
Было страшно, будто без брони
Встретить меч, разящий в упор,
Увидать нежданно драконий
И холодный, и скользкий взор. [27]
Кожа покрылась липким холодным потом, но дыхание сделалось ровнее, жар солнца и тепло дня проступили сквозь сомкнутые веки... Данилов двинул непослушной рукой, нащупал флягу, поднес ко рту и снова глотнул крепкого рома.
Отдышался, спросил тихо:
– Что это было?
Зубров сидел, глядя прямо перед собой. Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы ответить:
– Джамирро вызвал лесного духа, чье имя неназываемо. Он назвал одно из его имен. Это очень древняя магия.
