М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2
III
В казарму, где проходил разговор анархистов и пилота Колобашкина, вошли две женщины.
Женщины не были молоды, но война и волнение делали их неотразимыми. Марианна Герилья была в глухом черном платье до пят, наподобие тех, что носили испанские крестьянки и коммунистка Ибаррури. На плоской груди ее был зеленый бант, спину она держала неестественно прямо и смотрела поверх голов. Ее спутница, которую звали Ида Рихтер, носила платье тревожного розового цвета, высокую прическу и туфли на каблуках. Женщины дополняли друг друга: порой природа соединяет подруг таким образом, что их уже трудно представить по отдельности. В особенности это касается персонажей публичных: допустим, московские барышни Роза Кранц и Голда Стерн неизменно появлялись на публике вдвоем, и делили одну социальную роль на двоих. В Мадриде тех лет все привыкли воспринимать Иду Рихтер и Марианну Герилья как единое целое - просто Ида Рихтер имела репутацию романтической особы, а Герилья слыла жестокой и расчетливой. Ида Рихтер состояла политическим комиссаром при генерале Малиновском, роль Герильи определить было трудно. Официально она числилась информатором Коминтерна, Третьего Интернационала, а что это значило конкретно, никто не знал. Она появлялась в неожиданных местах, произносила пылкие речи. В Мадриде тех лет ни одно решение не принималось без учета мнения этих женщин. Обеим приписывали несчетное количество романов.
- Завтра с утра, - пылко сказала Ида Рихтер, обращаясь к Колобашкину, - приготовьтесь, начнем рано. Поднимем авиацию, потом - артподготовка, - женщина произносила военные термины накрашенными губами, артикулировала их отчетливо и звонко, и могло показаться, что есть нечто особо привлекательное в артподготовке, - к девяти двинем танки. Преимущество контрнаступления в том, что противник рассчитывает на то, что мы заняты рытьем окопов и обороной. Мы их удивим.
- Еще бы, - сказал грубый анархист, - то-то они удивятся.
- Наконец выработано общее решение и получено согласие всех штабов.
- Мы договорились, - подтвердила Герилья.
- Вот теперь, - сказал анархист, - окопы точно не понадобятся. Надо сразу могилы рыть.
Окопы стали предметом особой шутки, редкий боец не поминал запрет рытья окопов.
Следом за женщинами вошел молодой человек с лицом пыльным и странным. Странность лица объяснялась тем, что человеку было больно, но боль он сдерживал, оттого черты лица застыли в неестественном напряжении. Человек с лицом неподвижным от боли прижимал раненую левую руку к груди. Войдя в комнату, он совершил усилие, отпустил левую руку, и поднес правую к виску, отдавая честь.
- Комиссариат иностранных дел, капитан Луговой, нахожусь временно при штабе адмирала Кузнецова. Прибыл из Картахены. Товарищ Герилья, комиссар Рихтер, - он расстегнул две пуговицы на френче, достал пакет, - мои документы, депеша - все здесь. Прошу ознакомиться.
Вручив пакет, Луговой опять подхватил свою левую руку, зажал ее там, где, видимо, болело. Луговому было не более двадцати лет, но - то ли из-за ранения, то ли из-за ответственного поручения - он казался старше. Говорил он медленно, опять-таки по причине ранения, каждое слово отделялось от другого мучительной паузой. Эта манера речи также делала его взрослее. Он был самым молодым в комнате, но возраст был вытерт с его лица.
- Нам каждый боец дорог, - сказала Герилья, ознакомившись с пакетом, - В Мадриде решается судьба истории.
- На этот счет указаний нет, - сказал Луговой.
Пакет попал в руки Иды Рихтер, теперь она читала бумагу.
- Я со своей стороны, как комиссар фронта, выражаю несогласие. Самолеты нам нужны для контрнаступления.
- Не уполномочен вступать в дискуссии.
- Кем не уполномочен? - спросила резко Ида Рихтер.
Молодой человек сказал. Он выговорил имя председателя Совнаркома Молотова медленно, и, несмотря на то, что имя было коротким, сказал его в два приема, с паузой.
- Проверим ваши полномочия, - сказала Герилья, - Не сомневайтесь.
- Проверяйте.
Грубый анархист сказал:
- Теперь столько указаний, если всем следовать - свихнешься. У всякого дурака свое мнение. Сидят по штабам, чай пьют, и решения принимают. Надо выбирать, какому приказу подчиняться, - он замотал вокруг шеи черный шарф, - а какой - игнорировать. Собака лает - ветер носит.
- Приказ касается вас, - сказала Герилья Колобашкину. - Вашу эскадрилью отзывают из Мадрида. Малиновскому больше не подчиняетесь, переходите под начало адмирала Кузнецова. Будете сопровождать морской транспорт из Картахены. Довольны?
- Я расцениваю это как срыв операции, - сказала Ида Рихтер, выговорив слово «операция» особенно выразительно.
- Я называю это предательством, - сказала Герилья.
- Вот и решай, - сказал интеллигентный анархист, - ты с кем, с политическими демагогами, или с теми, кто сражается за свободу.
- Нас, может, пристрелят завтра, - добавил его товарищ, - а вы там, в России, и не почешитесь.
- Продали революцию, - сказал интеллигентный анархист. А его товарищ добавил:
- Проститутки.
IV
Тема предательства революции, столь живо обсуждавшаяся в осажденном Мадриде, оставалась актуальной и спустя шестьдесят лет - в московских разговорах. Иным, пылким участникам бесед, даже казалось, что их город окружен врагами, точь-в-точь, как республиканский Мадрид, и, подобно Мадриду, его разъедает изнутри измена. Ситуация шаткая, уверенности в завтрашнем дне нет. Свободы провозглашены, но прочны ли эти свободы? Если разобраться, то где эти хваленые завоевания демократии? В кармане осели у Балабоса и Левкоева. А есть ли надежда, что они поделятся завоеваниями с народом? Крайне смутная надежда, скорее всего - не поделятся, потому что очень жадные. Себе - дворцы и яхты, а народу - что? Они, может быть, поделятся прибылью с кремлевскими чиновниками, они, вероятно, платят отступное самому президенту, но вот народу? Нет, с народом делиться никто не собирался. Если все оставить, как есть, ползучая контрреволюция (выражаясь в терминах революционных эпох) сведет завоевания демократии на нет. Во всяком случае, именно так казалось старому диссиденту Виктору Маркину, и мнение свое он высказывал при всяком удобном случае. Концепция Маркина заключалась в том, что процесс либерализации социума - незавершен, гражданское общество лишь провозглашено, но не построено. Антибольшевистская революция должна, подобно большевистской, пройти два этапа. В таком подходе имелась логика: если в семнадцатом году переход к большевистской диктатуре состоялся в два этапа, то есть, к буржуазной республике, а от нее - к власти Советов, то и обратный процесс должен совершаться зеркально. Первый этап - возврат к буржуазной республике - был осуществлен, но свободомыслящие люди настаивали на том, что этого недостаточно, требуется новое усилие.
- Застряли на этапе Февраля, - говорил Маркин, - а это, сами знаете, чем чревато. Образуется новая номенклатура и - мало-помалу - они вернутся к советским временам. Сменят одно руководство на другое, вот и все. Следующий шаг необходим, а сделать его - уже сил нет. Затянули, - говорил старый диссидент, - затянули процесс.
Роза Кранц, обдумывая стратегию, привлекла в союзники Виктора Маркина; с ним, Славой Поставцем и Борисом Кузиным решила она объединить усилия в поддержке блока Тушинский-Дупель. Кандидатуру Поставца она обсудила с Луговым, и старый аппаратчик благосклонно отозвался о выборе Розы. Вам нужен порядочный политтехнолог, сказал он, в конце концов, даже правое дело нуждается в определенной интриге и планировании. Вы не представляете, Розочка, сказал ей Луговой, сколько энергии требуется, чтобы решить простой, в сущности, вопрос. Но вы справитесь, уверен. Немного работы, и мы сделаем так, что у страны не будет выбора: блок Тушинский-Дупель - единственное решение. В том, что политическое будущее у этого блока существует, в том, что никакой разумной альтернативы ему нет, Роза постаралась убедить своих друзей. Роза Кранц справедливо посчитала, что те личности, что оказались не у дел в новой России - проявят живой интерес к кампании, и следует использовать их темперамент для борьбы. Галерея Поставца была использована как штаб новой партии - на местах, где обычно сидели, дожидаясь заказов и продаж, прогрессивные художники - сегодня сидели интеллигенты, те, знаменитые интеллигенты первых перестроечных лет. Роза с удовольствием оглядела сходку карбонариев - недурной набор, все люди незаурядные. Вот ссутулился на стуле постаревший Захар Первачев, вот наклонил большую умную голову Савелий Бештау, вот и седой Маркин, перспектива подпольной работы вдохнула жизнь в старика, явился и Струев, сел в углу, оскалился.
- Тушинский-Дупель, - сказал Маркин, - во всяком случае, эта комбинация предпочтительней, чем Кротов-Балабос.
