Дина Рубина - Белая голубка Кордовы
Кардинал поднял голову, внимательно посмотрел на Кордовина и едва заметно дернул уголком рта – усмехнулся? удивился? парез, или привычка такая? – вообще у старика невнятная мимика.
– Это по числу апостолов?
– Скорее, по числу израилевых колен, – ответил Кордовин, удержав себя от очередного «монсеньора». Кашлянул, интуитивно стремясь заполнить это неживое пространство человеческими звуками, и добавил: – Разумеется, у азиатских или ближневосточных коллекционеров я получил бы гораздо больше. Однако мне льстит мысль, что мною найденная и атрибутированная…
– Если картина окажется подлинной, – перебил кардинал, поднимаясь из кресла, – вы их получите. Сеньор Анццани расскажет вам о процедуре сделки.
И протянул Луке крапчатую руку – приложиться на прощание.
* * *– Ты возьми это мясо, рекомендую. Совершенно волшебный вкус… Я несколько лет был вегетарианцем, думал, с астмой полегчает, но все равно раз в неделю приходил сюда жрать «тартар». Моя жена называет его «мясо по-татарски».
– Но оно ведь сырое, Лука?! – брезгливо заметил Кордовин.
– Ты не понимаешь, – возразил тот. – Они готовят его так, что тебе не приходит в голову интересоваться – что ты ешь. Ты просто блаженствуешь. К тому же, это целый аттракцион, священнодействие – блюдо создают на твоих глазах. Сейчас увидишь.
После того как они поднялись из подвальных застенков Банка Ватикана на свет божий, Луку словно прорвало – минут двадцать он возбужденно говорил, не переставая, не давая слова вставить: безумец, с какого потолка ты взял эту сумму?! мы висели на волоске и вполне могли быть отправлены восвояси, не солоно хлебавши!
Сейчас его явно отпустило напряжение. Видимо, его астма была не только сезонного, но и нервного свойства. И с тех пор как они уселись тут, за угловой столик у окна, Лука перестал так пугающе сипеть и ни разу не вытащил из кармана ингалятор.
Стоит ли сейчас продолжать о делах? Или выждать, пока Луке подадут его любимое блюдо, и он совсем уже расслабится?
– А я не предполагал, что Банк Ватикана находится там же, в подвалах Дворца инквизиции, – заметил Кордовин. – Он ведь не указан ни на одной карте, ни в одном буклете. Везде просто пишут «банк расположен на территории Ватикана», и точка.
– На самом деле ничего удивительного. У него есть еще одно название – Istituto per le opиre di religione, Институт религиозных дел. Одно из самых засекреченных учреждений католической церкви. Отчетов о своей финансовой деятельности никогда не публикует, контактов с прессой не поддерживает, информации не дает – будь ты хоть из НАТО, хоть из Интерпола. Нонсенс XXI века: Швейцарию, Лихтенштейн, Люксембург – всех уже прижали к ногтю с банковской тайной, все согласились делиться информацией с акулами из налоговых органов, а вот про Банк Ватикана – молчок, будто запамятовали… Так что подвалы Дворца инквизиции – самое ему место… Ты только не беспокойся, – добавил Лука, оживляясь при виде разделочного столика, который на всех парах летел к ним со стороны кухни под управлением молодого человека в высоком белом колпаке. – Чек этого банка – чек на предъявителя – примет и обналичит любой банк мира. Причем срока давности у него нет. Можешь положить его в сейф и обналичить через сто лет. Недавно в одной иконе была найдена папская расписка, семнадцатый век… И банк Ватикана без лишних вопросов превратил ее в полновесную валюту, причем со всеми процентами за минувшие столетия… О! О! – воскликнул он, закладывая салфетку за воротник, – смотри внимательно, не отвлекайся – это искусство! Пантомима!
Едва Кордовин увидел широкий нож в руках повара, в его памяти всплыло одно чудесное застолье в модном Варшавском ресторане «У поваров».
Тот был оформлен под кухмистерскую начала XX века – белые кафельные стены, столы вразнобой, смешные разновозрастные официанты с завитыми усами и седыми косицами, в старых жилетках и белых фартуках до пят… Там тоже разделочный столик подкатили прямо к столу, где Кордовин сидел с изумительной красоты молодой польской художницей, тоже заказавшей себе «мясо по-татарски». И то, с каким хищным выражением глаз и полуоткрытого рта красавица следила за разделочным ножом, летающим над кровавым куском, все решило: после ресторана он проводил прекрасную пани до дома и, чинно расцеловав нежнейшие ручки, одну и другую, – раскланялся.
– Следи, не отвлекайся! – велел Лука.
Священнодействие началось со слегка подброшенного и пойманного на широкую щеку ножа куска сырого мяса, за который взялись искусные руки повара. Нож мелко-мелко шинковал податливую плоть, нежно переворачивал с боку на бок, совершал какие-то глиссандо вдоль и поперек куска, – все в ритме стремительного танца, недоставало лишь музыкального сопровождения. Следом чародей густо посыпал мясо перцем, солью, какими-то особыми специями; и вновь часто-часто трепеща ножом, гладил и перебирал нежный шелк сырого фарша. И когда казалось, что более мелко порубить уже нельзя даже родниковую воду… вновь приступал: собирал в горочку, раскладывал на доске, разглаживал…
Несколько минут они молча ели: Лука свое вожделенное «мясо по-татарски», Кордовин – банальный, но вкусный, в меру прожаренный бифштекс.
Ублажим вначале твою утробу, святой Лука, затем примемся за облегчение твоей души.
Снова появился официант с бутылочкой какой-то мутной жидкости:
– Профессоре, ваше любимое масло.
– О, спасибо, вы вспомнили! – умиленный Лука сказал Кордовину: – Я так часто здесь бываю, они все про меня знают. Попробуй, вот, тоже – это смесь нескольких масел.
Кордовин покосился на мутную жидкость в бутылочке:
– Нет, благодарю… – и заговорил легко и безотносительно к нашим баранам о стратегии Ватикана в вопросе приобретения ценностей и, главное, в вопросе допуска широкой публики к этим самым ценностям. Церковь всегда была дальновидна и всегда понимала толк в рыночных отношениях – вспомни индульгенции! – говорил он. – Или вот возьми историю Гварнери. Если не ошибаюсь, его скрипки Ватикан скупал на корню в течение десятилетий…
– Двадцать пять лет, – вставил Лука. – Четверть века. Он работал исключительно на Ватикан. В среднем от четырех до семи скрипок в месяц.
– Отлично. Теперь помножь на двенадцать месяцев, и хотя бы на двадцать лет – получается тысяча двести инструментов. Где они? Известны – и стоят миллионы – несколько десятков инструментов, и при том, что специалисты не считают Гварнери великим мастером – так себе скрипочки-то…
– Ну и что ты этим хочешь сказать?
– А то, что веками Ватикан вел скрытую рекламную компанию этим скрипкам. Веками! При жизни мастера циркулировали в продаже считанные инструменты. И с тех пор очень редко появляется очередная скрипочка – якобы в комоде нашли, а ту якобы в запасниках провинциального музея… И эти находки сразу идут в продажу по – сам понимаешь, какой цене. Очень экономное расходование бесценной валюты.
Они выпили еще по бокалу вина, перешли на гомеопатов.
Почему бы тебе не попробовать отдать свою астму в их нежные дорогостоящие руки? Моя тетя всю жизнь лечит гомеопатией все, даже свой вздорный характер. И вот – ей восемьдесят лет, она водит автомобиль, пишет стихи на испанском и делает «ласточку»…
Лука расхохотался и по этому поводу рассказал смешной случай со своей покойной мамочкой, которая, перепутав таблетки, полгода принимала отцовы гомеопатические пилюли против воспаления простаты, и что интересно – уверяла, что значительно поздоровела. Затем перескочили на Бассо.
Этот гусь тоже для исцеления насморка ищет непременно какого-нибудь тибетского колдуна, тем более, что его новая пассия – тебя еще не знакомили? – молодой, довольно модный архитектор, насчет таланта… – я воздержусь от высказываний, – так вот, тот увлекается хиллингом, накладывает руки и всякое такое. Якобы вылечил Бассо от мигреней. Кстати, Бассо говорил, что завтра утром вы едете к его родителям, куда-то на ферму под Флоренцией, да? О, нет, я бы с удовольствием присоединился, но в эти несколько паршивых недель сезонного обострения предпочитаю держаться поблизости от своего врача… А вы, ребята, смотрите, за успех пока не пейте, – спугнёте удачу. Хотя у меня есть некая уверенность, что денька через два… Боже, как вспомню твою хладнокровную физиономию и этот индиферентный голос: «Немного, монсеньор…». Кстати, когда у тебя обратный билет?
В этот миг Кордовин вспомнил, почему при виде кардинала в памяти всплыла щелястая стена их нужника и большой блестящий гвоздь, на который тетя Лида насаживала самую разную литературу – она не вдавалась в содержание, поэтому с легкостью пустила «под нужду» толстенный том «Трех мушкетеров», неосмотрительно оставленный Захаром на террасе. И он потом долго оплакивал любимую, наизусть заученную книгу, снимая с гвоздя по листку и читая что-нибудь вроде: «змеиная улыбка скользнула по губам кардинала…». И плыли перед глазами в оранжевом сумраке нужника алмазные подвески королевы, и вилась шелковая пыль в солнечной щели, и жужжали, поблескивая перламутровыми спинками, зеленые мухи, и всегда, всегда он был на стороне королевы, а не кардинала!
