Сергей Чилая - Донор
Все остальное произошло быстро и просто: звонок к Даррел, звонок в компанию с просьбой привезти личные вещи из кабинета... Он отправился ночевать на вокзал и удивился непривычной чистоте и парадности залов. Через полчаса двое полицейских подошли и попросили документы. Потом они попросили его покинуть здание вокзала. БД направился к ближайшей гостинице, таща на плече теннисную сумку, набитую одеждой.
Подходя к гостинице, он заметил, что за ним следует высокий худой мужчина, удивительно заметный на ярко освещенной пустынной площади. БД обернулся и уставился на него. Мужчина нерешительно остановился, словно раздумывая: подойти ближе или повернуть назад. БД подождал и вошел в вестибюль. Когда через минуту хлопнула входная дверь, БД знал, что следом вошел незнакомец.
- Не спешите с аккредитацией, - сказал высокий старик с легким латышским акцентом, дружелюбно глядя на БД. - Мне кажется сегодня вам нужен собеседник...
- Сегодня мне нужна т-только выпивка... Та, что лежит в сумке... П-проваливайте! - БД повернулся к пожилой женщине за стойкой.
- Я бы не горячился так, - голос за спиной принадлежал интеллигентному человеку. - Не бойтесь меня... Я будущий друг... Пойдемте...
"Пед!" - подумал БД и, протягивая женщине лицензию водителя, сказал: Одноместный номер, пожалуйста. Самый дешевый... Можно без туалета...
Мужчина за спиной тихо рассмеялся. Не злобно и не страшно. БД обернулся. Очень худой, старый и очень высокий, он добродушно глядел на БД. Поношенная одежда, которой на нем было слишком много, несмотря на теплую ночь, давно небритое и немытое лицо в глубоких морщинах и... очень дорогие бифокальные полихромные очки в круглой золоченой оправе, копирующей послевоенную моду.
"Четыреста-шестьсот долларов за оправу. Дает беспризорник," - подумал БД, улыбаясь в душе.
- Чтоу ваам угоодно, тоуваарисч? - имитируя латышский акцент, спросил БД. - В одну кроуват с ваамы все равно нэ льягу, даже еслы вы бывши латышски стреелниек... и ордэноносец... Нэ надэйса...
- Я художник...
- Может, и художник, но г-гомик, точно.
- Нет. Просто художник... Год назад со мной произошло то же, что сейчас происходит с вами. Не возражайте... Хочу помочь...
События сегодняшнего дня медленно раскручивались перед БД, и он, еще не приняв решения, протянул руку и забрал у женщины за стойкой, завороженно слушавшей их диалог, лицензию.
- Хорошо. С-спасибо. П-пойдемте, если вы знаете, что п-произошло...
- Давайте сумку, - протянул руку Высокий.
- Ну уж нет! С-сумку я понесу сам...
Лифт поднял их на пятый этаж приличного дома в центре города. Выше они поднялись пешком. Высокий открыл чердачную дверь и пропустил БД вперед. Большая мастерская, с кипами холстов на подрамниках, аккуратно сложенных на полках, сколоченных на скорую руку из тоненьких неструганых досок, едва выдерживающих непомерную тяжесть картин, в свете слабой лампочки, закрепленной очень высокой под остроугольной готической крышей, больше всего походила на парусник, груженный контрабандным хлопком...
Продавленный диван, крытый пледом в красно-синюю клетку, засаленное кресло, настольная лампа на полу... Больше на чердаке не было ничего, лишь по всей длине мастерской наклонная крыша сходилась с полом.
БД ошеломленно оглядывался, порываясь уйти.
- У меня тут редко бывают гости, - сказал Высокий. - Предпочитаю одиночество... Даже в выпивке... Есть один хороший приятель. Заходит иногда. Познакомлю... Опустите сумку. Не бойтесь... Если вам некуда идти, не стоит начинать с гостиницы, даже с самой дешевой... Располагайтесь. Никого не жду... Я старый холостяк.
О-о! - оживился БД. - Значит вдовство вам не грозит...
Высокий исчез, и БД остался один, нервно переминаясь. Он все-таки опустил сумку на пол и сразу почувствовал облегчение. Погруженный в себя, он не помнил, сколько простоял неподвижно.
Высокий возник внезапно, заставив вздрогнуть. Он держал в руках металлический поднос с бутылкой латышской водки "LB", дымящимся стеклянным кофейником и парой стаканов. Он прошагал к дивану, не обращая внимания на БД, поставил поднос на пол.
- Меня зовут Нилс, - сказал он, протягивая стакан с водкой. - Я уже говорил, что я - художник. Эта мастерская - моя собственность... Хочу закончить ремонт, - тоскливо добавил он и выжидательно посмотрел на БД.
Меньше всего БД хотелось исповедоваться, и он, придвинув свой стакан к стакану Нилса, молча влил в себя теплую дешевую водку, застрявшую обжигающим сгустком на пути к желудку. Содрогнувшись телом, он привычно пошарил взглядом в поисках съестного на столе и, не найдя ничего, затаился, поджидая, пока обжигающая все на своем пути порция спиртного достигнет желудка, чтобы, согревшись там, проникнуть в кровь, преодолевая по дороге от желудка к капиллярам множество клеточных мембран...
- Сигару? - с пониманием предложил Высокий.
- Д-давайте еще по рюмке, - вяло сказал БД и, порывшись в сумке вытащил бутылку "Бурбона", сделанного в Польше.
После нескольких рюмок он поймал себя на том, что под бормотанье Нилса продолжает горестный и бессмысленный разговор с Большим Боссом и не находит веских аргументов в свое оправдание... Когда через полчаса он понял, что все беды сегодняшнего дня надежно вытеснены бушующей в крови смесью польского виски и местной водки, его стала переполнять благодарность к Высокому. Как смог этот этот старый пень - он успел забыть его имя - разглядеть БД в приглушенной ночью вокзальной жизни, почувствовать и понять весь ужас приключившегося с ним и почти силой заставить пойти за собой? БД с трудом продрал глаза и посмотрел окрест: Высокий, похожий на полураскрытый складной нож, спал, сидя на полу подле него, уткнув голову в возвыщающиеся колени.
"Похоже, все идет к тому, чтоб мне было сподручней стать Мессией... и взяться за перо, - подумал БД, вспоминая Этери. - Страданий, надеюсь, теперь будет в избытке, а веры мне хватало и без того." - И, счастливо улыбнувшись, сполз с кресла, поближе к Высокому...
Глава 7. ФСБ: миссия в женском монастыре
"Как оставаться объективным, анализируя собственный субъективный опыт, если анализ действует, как мощный наркотик, окрашивая события в цвета сиюминутной реальности, придавая им такую эмоциональную насыщенность и напряженность, что организм реагирует на них, как на всамделишные: выделяет желудочный сок или извергает сперму, втягивает голову в плечи, от страха прикрывая ее руками, или вызывает спазм коронарных артерий такой интенсивности, что боли в сердце достигают силы ишемической атаки; отчаянно любит, сопереживая, или так же страстно ненавидит, испытывает то жалость, то ярость, то голод, то вдруг мучительный стыд или эндогенную тоску... И чем выше способность и умение вызывать прошлые события из памяти и находить в словаре своем нетрадиционные и точные вербальные формулировки, описывающие происходящее, тем острее и ярче ощущения..." - БД мельком взглянул на экран COMPAQ, поставил многоточие и закрыл глаза, поджидая, когда пальцы вновь каснутся клавиш...
Он сидел в неудобном кресле, покрытом тряпьем, с компьютером на коленях, в дорогих беспроводных радио-наушниках "Sennheiser", недавно украденных где-то и подаренных ему вездесущими "alley-apple". Наушники ловили с компьютерной крутилки CD-Rom чистое объемное звучание "The Four Seasons" Вивалди, и ему казалось, что мощные звуки скрипок в Четвертом концерте L'inverno - "Зима" - в фа-миноре заставляют вибрировать стены Марфиных апартаментов.
"А я и не должен быть объективным," - подумал БД, вслушиваясь в мощное Allegro non molto Первой части и привычно погружаясь в знакомую скрипичную глубину, в которой тренированное ухо вдруг уловило никогда не слышанный доселе новый, еще более глубокий музыкальный слой...
В подсобке пахло свежеиспеченным хлебом. Конус света старой настольной лампы с эбонитовым абажуром, с трудом рассеивающий полумрак, царящий в комнате, казался странно белым от поднятой в воздух мучной пыли: БД привычно держал открытыми окна, и вольный апрельский ветер ворошил все окрест... Его нынешнему агрегатному состоянию, которое он называл комфортным равновесием в некомфортной среде, "Четыре Времени Года" подходили как нельзя лучше, если бы не эта более глубокая, не укладывающаяся в привычные "Времена" музыкальная тема с ее тревожной, незнакомой, пугающе прекрасной мелодией.
Марфа в пекарне негромко постукивала чем-то, укладывая горячие хлебы на многоярусные деревянные решетки вдоль стен, но он ничего не слышал, напрягая в ожидании сигнала застывшие над клавиатурой пальцы...
И пальцы дрогнули и заметались по клавишам в рваном блюзовом ритме, и побежали слова на мониторе:
"Как понять и объяснить пользу общения с вольным народцем рижских подвалов и чердаков и их непреложную значимость для выполнения задуманного? Достанет ли сил, умения и способностей? Сможет ли он, не становясь банальным, или смешным, или просто скучным, рассказать, как занимается любовью прилюдно, как, изощренно выстраивая в мозгу одну модель консервации за другой, приходит к идее выращивания органов-клонов и реализует ее, как, смирившись, ест отбросы, старательно избегает смерти, грозящей ниоткуда, как постоянно таскает на плече COMPAQ, боясь, что забудет распечатать очередную порцию строчек, периодически сваливающихся с небес, как почти искренне верит, что компьютер способен сам набирать тексты на цветном дисплее из жидких кристаллов, а уж редактировать - и подавно...".
