Нэнси-Гэй Ротстейн - Бьющееся стекло
— Конечно, помню. Но ваши игры всегда проходили во вторник вечером.
— Обычно так и было, но на сей раз нам потребовалось дополнительное время на льду, а арена свободна только сегодня.
— Пол, но ты ведь знаешь, что сегодня у меня семинар. Прежде чем я начала заниматься, мы с тобой все обсудили. Обговорили каждую подробность. И обо всем договорились. Ты сказал, что я могу на тебя рассчитывать. Что это будет мое время, и посягать на него ты не станешь ни в коем случае. Что это нерушимо.
— Ну, в общем-то да…
— В общем?
— Да. Но сегодня исключение.
— А мне что прикажешь делать?
— Пропустить занятие.
— Пропустить? — «Ну, конечно, — подумала она, — для него пропуск семинара ничего не значит».
Ну да. Не ходить сегодня, вот и все.
— Но я не могу. Каждое последующее занятие строится на основе предыдущего.
— Послушай, Барбара, мне самому от этого радости мало. Уж ты-то должна это понимать как никто другой. Но что я могу поделать? Эта игра очень много значит для фирмы, а я играю правым крайним. Вздумай я не явиться, партнеры мне такого не простят. Ты же знаешь, как они относятся к спорту. Я окажусь в положении того студента, пропустившего футбольный матч, — помнишь, насчет которого Бентон распространялся у нас за ужином? За последним ужином, который ты подавала партнерам.
Пол никогда не упускал случая напомнить жене об ее обязательствах, которыми она пренебрегла.
— Вместо тебя мог бы сыграть Луи Хиггинс, — спокойно возразила Барбара, имея в виду адвоката, отмеченного в качестве одного из лучших игроков прошлого сезона, но уже ушедшего из фирмы и ставшего консультантом ряда крупных корпораций. — Он превосходный нападающий, да и согласился бы с удовольствием. В прошлом месяце я встречалась с его женой на родительском собрании, и она сказала, что Луи скучает по хоккею.
— Он не может играть за нашу фирму, потому что больше у нас не работает.
— Пол, ну ты же знаешь, что правила этого не запрещают.
— Все, Барбара, разговор окончен!
— Что значит — окончен?
— Да то, что сегодня буду играть правым нападающим.
«Ну как он не может понять, — думала Барбара, — что сколько ни бегай с клюшкой, повышения этим не добиться. Партнерам плевать, кто там у них правый крайний, лишь бы кто-то играл. А вот данное ей обещание Пол нарушил. Ведь прежде чем она приступила к занятиям, он обещал сказать Вэйну Коллинзу, чтобы его не занимали вечерами по четвергам. Как раз затем, чтобы избежать ситуации, подобной сегодняшней».
— Пол, а в сентябре, когда ты сказал Вэйну, что по четвергам будешь занят дома, что он ответил?
— Ничего.
— Ничего? Вообще ничего? Да быть такого не может! — Собравшись с мыслями, Барбара задала вопрос в форме, требовавшей конкретного ответа: — Пол, когда Вэйн выбирал время для полуфинальных матчей, ты сказал ему, что не сможешь участвовать, если игра будет назначена на четверг?
— Нет.
— Почему? — спокойно спросила она.
— Джеймс, Бентон и Коллинз на меня рассчитывают. — В последнее время у него появилась раздражающая манера перечислять партнеров в порядке старшинства, словно в официальном письме… — И вообще, что бы я им сказал?
— Правду. Что твоя жена ходит на семинар, и поэтому по четвергам ты сидишь дома с дочкой.
— Я как-то сказал это Бентону. Он хотел, чтобы в четверг вечером я задержался в офисе, а не брал работу на дом. Знаешь, как он отреагировал, когда услышал от меня твою так называемую «правду»? Сказал, что его Маргарет частенько пропускает занятия и ничуть по этому поводу не беспокоится. От нее не услышишь всякого вздора насчет того, что каждое занятие строится на основе предыдущего.
— Я не Маргарет.
— Может, и жаль.
— Что ты сказал?
— Ничего. Забудь.
— Пол, но почему ты не предупредил меня за несколько дней? Ведь ты должен был знать об этой игре.
— А зачем? Чтобы ты огорчилась раньше времени, и все эти дни корила меня за то, что тебе придется пропустить твой драгоценный семинар? — язвительно произнес Пол.
— Может быть, тогда мне удалось бы как-нибудь все уладить…
— Что уладить? — Теперь пришел его черед задавать вопросы. — Когда родилась Дженни, мы договорились, что один из нас всегда будет оставаться с ней. Я тогда сказал тебе, как к этому отношусь, и с тех пор мое мнение не изменилось: никаких нянек! Это слишком рискованно. Взять хотя бы ту изголодавшуюся по вниманию жену суперинтенданта, которая всю дорогу напрашивается посидеть с Дженни. Три с половиной месяца, каждый четверг ты ездила на Манхэттен на свои занятия и порой возвращалась за полночь, а я безвылазно сидел дома. Мне кажется, если один четверг дома посидишь ты, это будет только справедливо.
— Всякий раз, когда тебе хотелось уйти вечером из дому, — стояла на своем Барбара, — на хоккей, или просто встретиться с приятелями, ты уходил, не задумываясь. И сейчас, когда в моей жизни появилось нечто важное, не можешь посидеть дома даже раз в неделю. И при этом слышать не желаешь о няньках… Пол, не слишком-то ты обо мне заботишься.
— Вот как? — переспросил муж. — А ты обо мне заботишься? Думаешь, мне приятно: вернешься из офиса усталый как собака, а дома со стола не убрано, посуда не вымыта, постели не застланы да еще и книги раскиданы по всей квартире. Вот, наверняка твоя, — он схватил лежавшую перед ним на столике книгу, помахал ей, словно в подтверждение своих слов, и демонстративно выронил. Книга с гулким стуком упала на деревянный пол.
— Когда мы обсуждали этот вопрос, — спокойно произнесла Барбара, — то, как мне кажется, договорились, что я буду заниматься домашними делами в конце дня, когда закончу писать. Почему ты тогда не сказал мне, как к этому относишься?
Но Пол, кажется, не воспринимал ее доводы, как будто то, что ему подвернулась лежавшая не на месте книжка, оправдывало все его нападки.
— Раньше ты относила мои рубашки в прачечную, — гнул свое он. — Теперь мне приходится делать это самому. Ладно — рубашки, Барбара, но что стало с едой? Куда подевались говядина с жареной картошкой, луковый суп, салат «Цезарь» с твоей фирменной заправкой? Раньше тебе нравилось готовить, а что теперь? Разонравилось или ты позабыла, как это делается?
Барбара промолчала, предпочитая не отвечать на его упреки.
— И раз уж мы затронули эту тему, — продолжал распалившийся Пол, — то что, скажи на милость, стало с обедами для партнеров. Ты ведь помнишь, не правда ли — мы вместе решили, что для меня это лучший способ добиться положения партнера. Добиться того, чтобы я сам отдавал распоряжения, а не выполнял чужие. Мы с тобой это обсуждали, и тогда ты сказала, что я могу на тебя рассчитывать. Теперь ты толкуешь, будто это слишком хлопотно, но тогда согласилась со всеми моими доводами. «Это нерушимо», кажется, тогда ты употребила ту же самую фразу, что и сегодня, говоря о своем семинаре. А мы оба знаем, что ты щепетильно относишься к словам и употребляешь их в точном значении.
Она положила на стол бумаги, которые до сих пор держала в руках.
— Барбара, раньше ты уверяла, что все это важно и для тебя, — промолвил Пол, когда она повернулась и направилась к выходу из комнаты. Вспышка, похоже, закончилась, и теперь его голос звучал спокойнее. — Я думал, что женился на женщине, которая любит готовить, ценит домашний уют и спокойную семейную жизнь. Мне казалось, что мы с тобой хотим от жизни одного и того же. Ты гордилась своим умением подать на стол, умением занять гостей. Мы ведь из одного круга и даже росли по соседству. А сейчас я просто не понимаю, что с тобой происходит. Я тебя не узнаю! Ты поразительно изменилась — я имею в виду изменилась внутренне. А я остался прежним. Меня привлекает то же, что привлекало раньше. Хочу, чтобы кто-то меня любил, заботился обо мне и моем ребенке. Чтобы кто-то радовался моим успехам. Не знаю, как это объяснить, но, начав ходить на свой семинар, ты стала совсем другой. И дело не в твоей писанине, а в тебе самой, в твоей личности. Может быть, те, с кем ты там встречаешься, слишком сильно на тебя влияют… Барбара, мне недостает того, что было у нас раньше. И той женщины, на которой, как мне казалось, я женился. — Он умолк и через некоторое время тихо добавил: — Я люблю тебя. Мне дорога та жизнь, которая у нас была. Я просто не понимаю, что происходит.
Всю его гневную тираду Барбара выслушала с полнейшей внешней невозмутимостью, но последние, тихие и нежные слова о любви растрогали ее до такой степени, что она почувствовала, как глаза наполняются слезами. Почувствовала, но не стала вытирать их, надеясь, что он ничего не заметит.
— Прости, если огорчил тебя, — сказал между тем он, — но мне пора идти. После того довольно вялого отзыва, который получил на прошлой неделе, я не могу позволить себе ссориться с партнерами из-за хоккейного матча. Сегодняшний вечер слишком важен для моего… для нашего будущего. — Пол достал из шкафа хоккейную сумку и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
