Кемаль Бильбашар - Турецкая романтическая повесть
Прошла суббота, за ней воскресенье, а Мастан все не возвращался. В деревне заметили его отсутствие, но никому и в голову не пришло побеспокоиться о нем. Напротив.
— Опять какую-нибудь пакость нам готовит, не иначе… — с тревогой говорили крестьяне.
А потом пришло известие, что Мастан арестован в Алашехире. Вот это была новость! Вся Караахметли, весь Кесикбель радостно гудел, как улей. Разорвись сейчас в деревенской кофейне бомба, люди не были бы так удивлены.
— Вот так так!
— Накрутили ему все-таки хвоста!..
Выяснялись подробности. Какой-то алашехирец заложил Мастану свой виноградник за триста лир. Вовремя долг выплатить не сумел. Мастан и прибрал виноградник к рукам. В субботу встречает этот человек Мастана в Алашехире, выкладывает ему денежки.
— Отдай мой виноградник.
А Мастан ему:
— Поздно, мой дорогой.
— Пожалей, хозяин. Я бедный раб аллаха. Кроме этого виноградника, ничего у меня больше нет.
— Я у тебя денег на большой дороге не отнимал.
— Аллах наградит тебя. У тебя земли — конца-края не видать.
— Деньги кончились — лавка закрылась. Ступай-ка восвояси!
Тот чуть не задохнулся от гнева.
— Не толкай меня на зло, хозяин. Тебе же хуже будет.
Сцепились они. Мастан взял да и подал на него жалобу в суд. Посадили человека, а против него ни бумаг, ни свидетелей. Подержали да отпустили. Сидит раз Мастан в кофейне, в нарды играет со своим адвокатом. А человек тот и входит туда — разыскал-таки Мастана. Входит он в кофейню — Мастан к нему спиной сидит, — выхватывает нож, а адвокат:
— Берегись, Мастан!
Мастан обернулся, выхватил у этого человека нож с серебряной ручкой, да его же и пырнул тем ножом… Насмерть. После этого и забрали Мастана в полицию.
Рассказ будоражил людские головы, как праздник, как свежий ветер. Если бы не было того проклятого адвоката, который крикнул Мастану: «Берегись!»…
Наконец-то он получит по заслугам! Теперь ему не выкрутиться, не вернуться в Кесикбель, не вылезти змее из-под камня. Находились, правда, и скептики.
— Освободят Мастана. Не он первый напал. Убил человека, обороняясь…
Таким горячо возражали:
— Ну и что же! Закон как говорит? Доброму — добро, злому — зло. Там не будут разбираться: оборонялся ли, нападал ли.
Отсутствие Мастана сослужило службу и молодым влюбленным. Они встречались теперь каждый день.
Хасан привез из города алый бархат. Он весь переливался. Такой и сказочной королевне в пору носить. Хасан, сияющий от удовольствия, поглаживал материю рукой.
— Вот тебе бархат.
Он расстелил ткань у девушки на коленях.
— Какой красивый! — ахнула Алие. — Где ты нашел такую прелесть?
Она со счастливой улыбкой поглядывала то на Хасана, то на бархат, прислушиваясь, как материя тихо шуршит под ее пальцами.
Хасана томила непонятная, необъяснимая тревога. Ему все казалось, что вот-вот появятся какие-то злые силы и разрушат его счастье. Он подолгу глядел на огромные красные цветы, что росли по берегам речки. Нежнее и красивее этих цветов здесь не найти. Но они всегда на волоске от гибели. Хлынет дождь, сорвет их с хрупких стебельков, сбросит в реку. После каждого дождя плывут по ней эти измятые, искалеченные цветы. Хасан вспомнил, как отец говорил ему: «Лучше на сухой земле чертополох выращивать, чем цветы на берегу реки». Вот и он, Хасан, такое же семя, брошенное в землю на берегу реки. И Алие тоже! Нужно спасать ее как можно скорей, пока не налетит на них бешеным потоком, не погубит их Мастан. Скорее бы скосить, обмолотить, провеять хлеб, продать его, а там видно будет.
Забравшись на чердак сторожки — отсюда хорошо видна дорога, — Хасан ждал Алие. Сердце его билось нетерпеливо. Девушка все не шла. Чтобы протянуть время, Хасан стал разбирать корявую надпись на подоконнике слухового оконца. Начало прочитал легко: «Предназначается высокочтимому…» Из последующего можно было только понять, что автор «послания» хочет жениться на дочери Османа Кебира. Заканчивалось послание бранью в адрес Кебира. Должно быть, какой-нибудь крестьянин написал. Захотел жениться на дочери богатого горожанина. И такой же бедняк, как Хасан. Не подписался. Ясно, не от страха. Просто сплетен не хочет. Уж Хасан-то его хорошо понимает. Он еще раз внимательно и сочувственно прочитал корявые строчки. Потом взор его опять устремился на дорогу.
Опаздывает что-то Алие!
Он распахнул окошко. Сердце его заныло от дурного предчувствия. А вдруг Алие испугалась бед и напастей, которые подстерегают их в будущем? Вдруг она решила, что лучше выйти замуж по воле отца, чем скитаться с Хасаном в чужих краях, жить без денег, в постоянных лишениях? Она ведь не привыкла ни в чем себе отказывать, ей такая жизнь и во сне не снилась. Дочка Мустафы, которого звали Сорок Зубов, сто раз бы уже пришла к нему на свидание. Давно уже заглядывается она на Хасана. Он мысленно поставил ее рядом с Алие, сравнил. Слов нет, Алие во всем превосходила соперницу. Хасан устыдился собственных мыслей. Как он мог с кем-то сравнивать Алие!
Никогда она так не запаздывала. Всегда хоть на минутку прибежит, предупредит, что не сможет посидеть с ним. Они ведь теперь настоящие муж и жена, только пока без документа.
Хасан захлопнул оконце и решительно направился к выходу по утоптанной белой глине дворика, примыкавшего к сторожке. Дольше ждать было бесполезно. Все сроки прошли. Надо идти. Сердце его заныло с новой силой. Может быть, случилось самое ужасное — все открылось? Сейчас он пойдет по деревне, а в спину ему понесется:
— Вон он!
— Голодранец! Кем себя вообразил?
— Задумал с хозяйской дочкой на винограднике любовь крутить…
Весь Кесикбель поднимет его на смех. Даже деревенские собаки будут смеяться.
— Землю проворонил, а туда же, за хозяйской дочкой!..
Хасан очнулся. Как, он все еще стоит на пороге сторожки! Да разве можно без толку проводить время! А если с Алие что-нибудь стряслось? От злости на свою глупость он с силой ударил себя в грудь тяжелыми, словно молоты, кулаками и со всех ног помчался в деревню. Ворвался в кофейню — здесь в первую голову любую новость узнают. Нет, все как обычно. Он облегченно сел, облокотился на стол, чтобы отдышаться.
— Мастан приехал! — услышал он.
У Хасана дрогнула рука, на которую он опирался. Локоть чуть не соскользнул со стола.
— Что ты сказал?
— Гроза Кесикбеля вернулся, вот что, брат.
С другой стороны послышалось осторожное покашливание.
— Пожалуй, это даже к лучшему.
Хасан повернул к говорившему пылающее лицо.
— Это почему же тебе лучше будет, дорогой?
Человек опять осторожно покашлял.
— А как же с семенами-то?
— «С семенами…» — машинально повторил Хасан.
— Нечего ждать от Мастана добра, — говорили в другом углу. — Для наших ран он мази не даст.
— Ничем их не научишь, — поддержал чей-то бас. — Хоть кол им на голове теши!.. Поглядите только: опять Мастан стал их благодетелем!..
Все эти разговоры доносились до Хасана, словно из-за стены. «Вон оно что, вон оно что! Приехал», — вертелось у него в голове. Он плюнул на пол и вышел.
Многие в деревне с надеждой ждали возвращения Мастана. Кому сына женить, кому в армию провожать, кому дочь выдавать замуж, а денег-то нет. Может, выручит Мастан? Почему бы не выручить? Ему от этого только прибыль.
— Эх, вы! — негодовал Сердер Осман. — Опять Мастан хорош стал?
Хорош ли, плох ли Мастан — земля не спросит. Ей нужны семена. Отсеется крестьянин, замаячит перед ним надежда на хороший урожай, на счастливую жизнь, которая придет вместе с этим урожаем. Да ради этого крестьянин теперь готов простить бы Мастану не только конфискацию, но и убийство собственного отца. Лишь бы дал денег, не прогнал от своих дверей.
— Выходит, кроме Мастана, на всей земле и обратиться не к кому? — Сердер Осман навалился всем телом на стол. — А банк на что?
Вся кофейня так и загудела, так и заходила ходуном.
— Думаешь, дадут?
— Дадут, конечно.
— Для правительства все равны.
— Молодец, что надоумил. Обязаны дать!
— А как же! Всем дают, а нам — нет?
— Клянусь аллахом, напишем самому главному паше! Я знаю одного писаря. Он за две с половиной лиры хоть в Анкару напишет. Однажды…
— И напишем!
— Если ребенок не заплачет, ему молока не дадут.
— Не дают!
— Идем сейчас же!
— Расскажем, как живем. Тогда…
— Клянусь аллахом, смягчатся их сердца!
— Пусть только не дадут!
— Тогда сразу к тому паше…
— Мы так ему распишем…
— А писарь-то на днях…
— Что?
— «Пусть, — говорит, — зайдут ко мне караахметлийцы».
— Отчаянная голова!
— «Я, — говорит, — одним письмом разделаюсь с вашим Мастаном».
