Исабель Альенде - Дочь фортуны
- Ай, сынок, ты словно не мог выбрать худшего момента, - вздохнула Ромпеуэсос, но сама была слишком больна, чтобы как-то противиться, потому и дала свое разрешение, прозвучавшее все же среди нескончаемых жалоб.
Эстер поделилась накопившемся со своими компаньонками, потому что не хотела входить со всем этим в свою новую жизнь, и без особых формальностей, сопровождаемая лишь Томом Без Племени и Элизой, этими единственными здоровыми людьми из всей компании, в тот же самый день вышла замуж. По обеим сторонам улицы двойным рядом выстроились ее бывшие клиенты, между которыми шла сама пара, отовсюду слыша выстрелы в воздух и бурные аплодисменты. Спустя некоторое время двое устроились в кузнице, преобразованной в домашний очаг, помогающий забыть прошлое. И все же приходилось проявлять немалую сноровку, чтобы ежедневно посещать дом Джо, принося с собой для больных горячую пищу и чистую одежду. Элизе и Тому Без Племени выпала нелегкая задача заботиться об остальных жителях дома. Деревенский доктор, молодой человек из Филадельфии, который не один месяц предупреждал о том, что вода заражена отходами шахтерской деятельности, происходящей в верховье реки, и это уже точно известно, объявил карантин на всей, занимаемой Джо, огороженной территории. Никакие денежные средства не разрешили бы ситуацию, и избежать голода удалось лишь благодаря Эстер и подаяниями от неизвестных, которые загадочно появлялись у дверного порога: мешок фасоли, несколько фунтов сахара, табак, кошельки с золотым порошком, кое-какие деньги. Чтобы помочь своим друзьям, Элиза прибегла ко всему, чему научилась от Мамы Фрезии еще в детстве и к тому, что почерпнула от Тао Чьена в Сакраменто. Применяла к несчастным все что могла, пока, наконец, один за другим люди не стали поправляться, хотя и далее немалое время у них все еще наблюдалась шатающаяся походка на фоне помутненного сознания. Вавилонянин, Злой, мучился больше остальных, его туловище настоящего циклопа никак не могло смириться с ухудшением здоровья, худело все больше и обвисало настолько, что теряли свои очертания все его татуировки.
На днях в местной газете опубликовали краткую заметку о некоем чилийском или мексиканском бандите, каком именно – не уточнялось, по имени Хоакин Мурьета, о ком уже ходила определенная слава вдоль и поперек всей Вета Мадре. На ту пору в местах залежей золота нередко происходили случаи насилия. Разочарованные, люди смекнули, что наскоро сколоченный капитал, скорее являвшийся неким чудовищным посмешищем, как правило, доставался крайне немногим. Американцы, за исключением самих себя, обвиняли всех подряд в непомерных жадности и стремлении к обогащению в обход процветания страны в целом. Ликер и отсутствие ответственности за содеянное подзуживал их применять суровые меры, которые в силу присущей людям изворотливости давали им же ощущение могущества и безумной власти. За преступления, совершенные любым американцем против представителей других рас, никогда не выносили приговор последнему, хуже того, зачастую преступивший закон белый мог выбрать собственный суд присяжных для рассмотрения своего дела. Расовая неприязнь сменилась ярой и слепой ненавистью. Мексиканцы не допускали даже возможной потери своей территории в начатой войне, и тем более не смирялись с изгнанием самих себя с собственных же ранчо и шахт. Китайцы молча сносили различные беззакония, никуда не исчезали и продолжали обследовать места с залежами золота за ничтожную плату, делая все необходимое с таким бесконечным упорством, что зернышко к зернышку, глядишь, и уже становились далеко не бедными. Множество чилийцев и перуанцев, прибывшие сюда первыми, когда о золотой лихорадке только-только стало известно, решило вернуться к себе на родину, потому что гнаться за мечтой в подобных условиях посчитало ничтожным времяпрепровождением. В этом самом 1850 году законодательство Калифорнии ввело налог на горную промышленность, направленный исключительно на защиту прав белых. Негры с индейцами убирались восвояси, за исключением трудящихся на положении рабов, а всех чужаков обязали заплатить по двадцать долларов и ежемесячно подтверждать свое право пребывания в этих краях, что на деле оказалось совершенно невозможным. Люди не могли покинуть прииски просто чтобы целые недели путешествовать по городам лишь во исполнение закона, однако в случае их отказа «шериф» собственной персоной занимал шахту и все права на нее передавал очередному американцу. Управление столь эффективными мерами возлагалось на правительство, которому шла зарплата из всевозможных налогов и штрафов, считающихся отличным, стимулирующим коррупцию, средством. Данный закон применялся лишь по отношению к темнокожим иностранцам, несмотря на то, что у мексиканцев было право получить американское гражданство, закрепленное в договоре, положившем конец войне 1848 года. Согласно другому декрету прекратилось зверское убийство этих граждан: отныне собственность ранчо, где люди жили целыми поколениями, должна была быть ратифицирована военным судом Сан-Франциско. Стоящий целое состояние процесс длился годами, и вдобавок сами же судьи и градоначальники захватывали земельную собственность. Учитывая тот факт, что защиты от правосудия ждать излишне, кое-кто проворачивал свои дела обходным путем, чрезмерно вживаясь в роль злоумышленника. Кто ранее довольствовался кражей скота, ныне в открытую нападал на шахтеров и одиноких путешественников. А определенные банды даже становились знаменитыми на всю округу благодаря своей жестокости, что побуждала не только обворовывать своих жертв, но и развлекаться, мучая последних перед тем как убить окончательно. Поговаривали о некоем особо кровожадном разбойнике, которому среди прочих нарушений законов приписывалась и ужасающая смерть двух молодых американок. Со временем нашли и их привязанные к дереву тела с такими следами, будто в девушек целились ножами. Также у обеих вырвали языки, выкололи глаза и содрали кожу, после чего чуть живыми оставили бедняжек медленно умирать. Округа называла преступника Джек Три Пальца, и поговаривали, что он был правой рукой самого Хоакина Мурьета.
Однако далеко не все происходящее напоминало о бытующих там диких нравах; наряду с ними развивались города, и возникали новые населенные пункты, здесь обживались семьями, зарождались газеты, образовывались театральные труппы и оркестры, строились банки, школы и храмы, прокладывались дороги и улучшались средства связи. Процветали услуги старателей, к тому же бесперебойно работала почта. Сюда прибывали женщины, благодаря которым расцветало человеческое общество, упорядоченное и с нормами элементарной морали, тем самым уже не считаясь прежним сбродом холостяков и начинающих проституток, напротив, в него стремились внедрить законы и возвратить к забытой в бредовой погоне за легким золотом цивилизации. Деревня стала носить почтенное имя, присвоенное ей в ходе торжественной церемонии с участием группы музыкантов и целого шествия, на которой помогала Джо Ромпеуэсос впервые одетая женщиной и всячески поддерживаемая своей компанией. Недавно прибывшие сюда супруги вздрагивали, едва завидев «этих проституток», но помня про себя, что Джо с девочками спасли немало человеческих жизней за время эпидемии, тактично помалкивали насчет характера деятельности последних. Что же касается другого борделя, против него развернулась целая бессмысленная война, потому что до сих пор на каждые девять мужчин приходилась одна женщина. Под конец года Джеймс Мортон радушно приютил в своем доме пять семей квакеров, которые пересекли весь континент в запряженных волами повозках и приехали сюда не столько из-за золота, сколько привлеченные необъятностью этой целинной земли.
Элиза пребывала в растерянности и уже не знала, по какому следу стоит идти дальше. Хоакин Андьета словно растворился в сумятице нынешних времен, к тому же на его месте стал вырисовываться некий бандит со схожим описанием чисто внешних характеристик и вроде бы даже и именем. Все же девушке было почти невозможно сопоставить его с некогда благородным молодым человеком, которого любила всей душой. Автор страстных писем, что хранила при себе точно единственное сокровище, просто не мог быть тем, кому приписывали столь свирепые преступления. У мужчины всей ее жизни никогда не будет ничего общего с каким-то бессердечным типом наподобие Джека Три Пальца, так размышляла девушка. Однако данная уверенность рассеивалась как дым и особенно по ночам, когда в одном из множества своих разных обличий появлялся Хоакин, принося своей возлюбленной крайне противоречивые известия. На утро просыпалась, дрожа всем телом, еще долго преследуемая бредовыми призраками собственных ночных кошмаров. Ведь уже не могла по своему желанию входить в мир сновидений и выходить из него, как тому учила ее Мама Фрезия еще в детстве. Также не удавалось расшифровывать видения и символы, что, не переставая особенно по утрам, кружились в голове, создавая собой грохот катящихся камешков, подталкиваемых течением реки. Придя в себя, неутомимо заносила происходящее в дневник, надеясь, что когда-нибудь отгадает суть всплывавших в сознании образов. Перечитывала дорогие сердцу любовные письма строчка за строчкой и чуть ли не по слогам, ища там сколько-нибудь понятные знаки, однако ж, подобное неизменно приводило девушку в еще бóльшую растерянность. Все эти письма представляли собой единственное доказательство того, что возлюбленный жив, и чтобы не помешаться окончательно, она цеплялась за них чуть ли не мертвой хваткой. Искушение впасть в полнейшее безразличие, считая последнее способом избежать мук продолжительного поиска, было, как правило, крайне невыносимым. Уже дошла до того, что сомневалась практически во всем: а было ли это – пылкие объятия в комнате со шкафами, месяцы добровольного заточения в винном погребе судна и ребенок, который покинул чрево с большим количеством крови.
