Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины

Боречка выдержал кроткую, печальную паузу.

— Как в прошлый раз, — потупился он, присаживаясь на край стула и потирая раздвоенный подбородок. — Только — другие. Теперь. Напали.

— Представляешь? Разве Барыбину можно такое говорить? — Сашка обернулся к Цахилганову. — Затащили его в подвал и нашыряли. А потом стали деньги за наркоту требовать. Барыбин не знает, учти… Ну, что скажешь?

Цахилганов пожал плечами,

от Боречки он ззабирался в панцирь молчания неизменно.

— Ещё раз предлагаю тебе, Борик: давай — в милицию! — настаивал Сашка.

Парень потупился ещё больше.

— Убьют, — покорно сказал он, склоняя голову ниже. — Они на трассе машины грабят. Оружие у них. И милиция — своя.

— Погоди. Ты же говорил, те — на трассе грабят. Первые. Прежние.

Парень смутился, но лишь на мгновенье.

— Эти — тоже! — страдальчески поморщился он. — На другой. Трассе.

Сашка озадаченно крутил головой.

— Что же ты дома-то не сидел?! — не понимал он парня. — Бросил бы лучше техникум. Или справку бы я тебе достал у Сафьянова. Для академической задолженности… Они его, Андрей, по дороге из техникума ловят, представляешь? Каждый раз!

— Расплатиться надо сначала, — твёрдо сказал парень. — А то они опустить обещали. В общем… нельзя. Без расплаты.

Нельзя — без — расплаты — без — расплаты — им — троим — никак — нельзя — без — какой — расплаты?..

— Ладно. Здесь они? Опускальщики?

Боречка утвердительно мотнул головой:

— Они немного, дядь Саш, просили… Пятьсот баксов всего.

Парень, шмыгая носом, уныло глядел в сторону двери и, казалось, не надеялся ни на что.

Распахнув сейф, Самохвалов долго примерялся к пачкам долларов. Потом вытащил из одной пять бумажек.

— Спасибо, дядя Саш, — весьма торопливо подскочил обрадованный парень. — Папе только не говорите.

— Обещай, что из дома больше не выйдешь! — строго погрозил пальцем Сашка. — Отдай им, а сам — сюда, сразу. Домой вместе поедем.

— Вы на машине? — деловито осведомился Боречка.

— Нет. На автобусе тебя нынче доставлю.

Лицо у Боречки вытянулось. Он расстроился.

— Я думал, вы на машине… — удручённо протянул он. И заторопился. — Ну ладно, тогда я пойду.

— Да мы с тобой вместе выйдем! — встал Сашка.

— Зачем? — криво улыбнулся парень от порога. — Я сам уеду.

— Погоди же ты! Борик!..

— Боря! — надрывался Самохвалов.

Угнаться за парнем по лестнице было, однако, невозможно,

— Боречка — мчался — вверх — по — ступеням — сломя — голову —

и когда Сашка и Цахилганов выбрались из подвала, то увидели только, как тот пролазит, ловко извиваясь, сквозь дыру в заборе.

— Куртку порвёт, — беспокоился Сашка. — Видал, какую куртку я ему купил? Канада… Боюсь, не догоним.

Однако взрослые проделали всё же этот путь,

по скользкой подмороженной грязи,

минуя помойную яму,

едва различимую теперь.

Выбравшись через дыру на пустырь, они вместе вглядывались во тьму.

— …Ёлки-моталки! — озадаченно проговорил Самохвалов. — Он же с деньгами в степь уходит, а не домой. Гляди, вместе с ними! С теми!

— В какую степь? — уже давно всё понял Цахилганов. — Они от развилки влево рванут, в Копай-город. Там наркотой торгуют.

Из темноты доносились возбуждённые молодые голоса, ругательства,

— кто-то — из — парней — расхохотался — истерически — визгливо — скверно — таким — же — визгом — ответил — ему — другой —

резкий свист вспорол ночь и улетел в небо, истаяв в равнодушной высоте.

Вскоре стало видно, как вся стая трусцой устремилась к развилке,

вместе с живо бегущим Боречкой,

минуя слабо освещённую автобусную остановку.

Сашка, не замечая того, топтался и топтался в мелкой луже, поблёскивающей льдистыми краями.

— Так что же он?.. Отдал бы им деньги — выпил бы у меня чаю и ушёл домой, если со мной ехать не хочет… Да что же он — с ними? Боречка! Борька-а-а! — закричал Сашка во тьму, что было силы. — Борик! Вернись сейчас же!!! Иначе я звоню в милицию, слышишь меня?!..

Толпа услышала, приостановилась на мгновенье —

она замешкалась,

— на — самом— краю — света —

однако всё снова пришло в движенье. С развилки, стремительная, похожая на свору одичавших псов, толпа ушла влево.

К Копай городу.

И исчезла во тьме.

— …Пропал парень, — сказал Сашка. — Finis.

— Да что ты каркаешь? «Пропал! Пропал!»… — вдруг сорвался Цахилганов. — Выпутается как-нибудь. Не девка всё же!.. Пусть или соображает, как за себя постоять, или… туда ему и дорога.

— Парень — это не девчонка! — повторил он.

Сашка посмотрел на Цахилганова — и промолчал понимающе. Только зажал уши от ветра.

Продрогшие, они вернулись вниз.

— Зачем ты с ним возишься? — с неприязнью сказал Цахилганов про Боречку. — Пока не бросишь его в воду, мужик сам плавать не научится.

Сашка хотел развязать тесёмки и закатать рукава, но не справился с узлами

и оставил нелепые свои банты в покое.

— Знать бы, кто за этими наркоманами стоит, — принялся размышлять он. — Сами они по себе, или…

Или на Боречку целенаправленно насланы они сильными мира сего, не договорил прозектор.

Цахилганов промолчал.

— …Видишь ли, — озабоченно морщился Сашка, открывая новую бутылку водки. — Есть люди, которым надо, чтобы Мишка Барыбин в деньгах всё время нуждался! В больших деньгах…

Чтобы — брал.

Поддерживать этот разговор Цахилганову решительно не хотелось. Но Самохвалов чесал переносицу и говорил с мензуркой в руке:

— В руках Мишки — жизнь и смерть человеческая. А чья-то жизнь и чья-то смерть — это товар, к которому рвутся… посторонние. Теперь всё — товар! Этого нельзя не учитывать. Так что, ты на мальчишку не сильно-то кати.

Сашка задумался, и Цахилганов знал, о чём.

— Они же…

— Я понимаю, — кивнул Цахилганов. — Не вздыхай.

— …Они же на детишек неподкупных отцов либо напускают изощрённых, эстетствующих пидеров,

для полного, так сказать, порабощающего совращенья,

либо тех, кто на иглу подсаживает…

— Известное дело! — сказал Цахилганов. — Но этот Боречка, по всему видать, сам весьма охоч да кайфа… Ты хоть сейф запирай! Всё содержимое на виду. Кстати, откуда у тебя такие деньжищи? Прямо залежи зелёные,

вечнозелёные…

Сашка немного оживился.

— Откуда деньжонки?.. Сами попёрли. Лавиной.

— …Нет, я тоже всю жизнь делал деньги, старик. Но мне любопытно…

— Ты работал на бесполую Ботвич! — наливал Самохвалов. Я понимаю, из чистого упрямства, но — всё-таки: на кого-то! А для меня это — ничто. Поэтому они и валят…

— Да, так получалось, что всё у этой суки и оказывалось, — невесело признался Цахилганов. — Я ведь её никогда не любил. А как выходило…

— Ну, как? Выходило — как?

Цахилганов, задумавшись, почесал затылок.

Сначала у Ботвич, холодно мерцающей глазами из-под чёрной чёлки, упала с плеча какая-то лямка…

На берегу утреннего озера,

где жарили шашлыки и пили сухое вино,

отворачивающаяся Ботвич

всё время оказывалась рядом с Цахилгановым.

И шёлковая полоска ткани всё падала,

— и — обнажался — всё — обнажался — нежный — как — вишнёвая — косточка — сосок — на — плоской — почти — мальчишеской — груди —

до самой ночи под звёздными небесами.

— Как?.. Да никак, — ответил Сашке Цахилганов. — Сдуру.

— Долго же фирма «Чак» на её наряды пахала, — наконец-то засмеялся Сашка, взбираясь на стул и открывая форточку. — Чтоб тебе покойниками тут не пахло… И на бриллианты её, конечно, вкалывали твои люди, как каторжные.

— …Вернётся она ещё! — вдруг расслабленно сказал Цахилганов. — Ко мне. Посадят этого волчару за решётку, и вернётся. Только она мне больше на дух не нужна! Сука плоскогрудая. Пусть только попробует. Наливай…

— Ну, богаче Гоши Соловейчика на сегодняшний день нет человека в Карагане, — усевшись снова, покосился на сейф Сашка. — Он любой суд купит. Так что, не вернётся…

Соловейчика — она — не — скоро — разорит…

— Вернётся! — грубо крикнул Цахилганов. — Ты ничего не понимаешь.

Сашка хмыкнул — и выпил в одиночку.

— … Она, Ботвич, очень сложная женщина, — начал доказывать Цахилганов, горячась. — Очень! И только я знаю, как именно ей бывает хорошо.

Сашка молчал и всё усмехался.

— А этот Соловейчик… Их в в комсомоле таким тонкостям не учили, — толковал Цахилганов. — С женщинами они привыкли наспех, в перерывах между прениями! Вот. Но с Ботвич… так нельзя. И если бы я не уехал в Москву!.. Ты прикинь: я же её просто уступил!