Сергей Довлатов - Речь без повода... или Колонки редактора
Главное — оставаться самим собой. Как в большом, так и в малом.
«… Я решился позвонить. Мы говорили час с лишним. С каждой минутой ощущение беды надвигалось…»
В следующий раз звони по коллекту!
«Новый американец», № 33, 21–26 сентября 1980 г.«…Уважаемая редакция!
В шестом номере вашей газеты на стр. 19 допущена грубая ошибка. Интересной статье Л. Кафановой «Дети. Иметь?.. Не иметь?..» предпослан эпиграф: «Иметь детей — кому ума не доставало?» И подпись — А.С. Пушкин. Хотя всем известно, что эти строки принадлежат А. С. Грибоедову, автору бессмертной комедии «Горе от ума». Подобные вещи недопустимы. Пора с этим кончать…»
А. Моралевич, кандидат филологических наук
Уважаемый господин Моралевич!
Мы приносим Вам и всем нашим читателям свои извинения. Действительно, такие грубые ошибки — недопустимы. Действительно, пора такие вещи искоренять. В подтверждение сошлемся на классика:
«Пора, мой друг, пора!..»
(А. С. Грибоедов)Редакция полагает, что справедливость восстановлена. Литература продолжается…
«Новый американец», № 10, 11–17 апреля 1980 г.А также…
КР МЕСЯЦА ТРИ НАЗАД…
Месяца три назад я посещал ювелирные курсы. Там же занимался и английским языком. Преподавательница Кэтрин любила задавать неожиданные вопросы. Помню, она спросила:
— Как ты думаешь, будет война?
Я ответил:
— Война уже идет. Только американцы этого не знают.
— То есть как?
— Очень просто. В Тегеране захвачено американское посольство. А это — юридически — территория США. Кроме того, имеются 50 военнопленных.
— Что же нам остается делать? — спросила Кэтрин…
Я не дипломат, не политик и не генерал. И даже не американец. Я пытаюсь взглянуть на это дело с житейской точки зрения.
Поведение человека и поведение государства — сопоставимы. Самозащита и обороноспособность — понятия идентичные, разница в масштабах, а не в качестве.
Мои представления о самозащите формировались в лагерях. Там я понял раз и навсегда:
Готовность к драке означает способность ее начать. Если к этому вынуждают обстоятельства.
Можно и воздержаться. Уйти с побитой физиономией. То есть — капитулировать…
Увы, поражение в драке не означает ее конца. Тебя будут избивать систематически. И наконец уничтожат в тебе человека.
То же происходит и с государством.
Готовность к войне означает способность ее начать. Если к этому вынуждают обстоятельства.
Тито говорил:
— Мы будем сражаться до последнего!
Его не тронули. Прожил жизнь уважаемым человеком.
Нечто подобное выкрикнул и Чаушеску. Или намекнул. Его не трогают…
Я слышу разумные трезвые доводы:
— А если — война?! Это значит — конец?! Что может быть ужасней смерти?!
Ужасней смерти — трусость, малодушие и неминуемое вслед за этим — рабство.
Да и не рано ли говорить о смерти? Вон евреи освободили своих заложников, и ничего. Живы-здоровы. Едят мацу, танцуют фрейлахс.
Уметь надо…
«Новый американец», № 15, 23–29 мая 1980 г.КР КАК-ТО ШЛИ МЫ…
Как-то шли мы по улице с Женей Рубиным. Было это месяца четыре назад. Вдруг Женя говорит:
— Поздравь меня. Я еду корреспондентом на зимнюю олимпиаду.
— А где это? — спрашиваю.
Женя меня долго разглядывал с изумлением.
Увы, к спорту я абсолютно равнодушен. Припоминается единственное в моей жизни спортивное достижение. Случилось это на чемпионате вузов по боксу. Минуту сорок пролежал я тогда в глубоком обмороке. И долго еще меня преследовал запах нашатырного спирта…
Короче, не мое это дело.
А вот начала Московской олимпиады — ждал. И следил за ходом подготовки. Оно и понятно. Все прогрессивное человечество обсуждало идею бойкота.
В результате кто-то едет, кто-то не едет. Не будет японских гимнастов. Не будет американских метателей. Не будет кого-то из ФРГ…
Вот так прогрессивное человечество реагировало на захват Афганистана. Плюс — частичное зерновое эмбарго. Да еще какой-то научный симпозиум отменили. Или перенесли. Какой-то шведский джаз (саксофон, рояль, ударные) в Москву не едет…
Короче, дали отповедь захватчикам. Рубанули сплеча. Ответили ударом на удар. Прихлопнули бандитов моральным остракизмом…
У писателя Зощенко есть такая сцена. Идет по улице милиционер с цветком. Навстречу ему преступник.
— Сейчас я тебя накажу, — говорит милиционер, — не дам цветка!..
Вот так и мы сидим, гадаем, как они там без нашего цветка?..
Да советские вожди плевать хотели на моральный остракизм!
Советские вожди догадываются, что их называют бандитами. Они привыкли. Они даже чуточку этим гордятся. Им кажется, лучше быть сильным, чем добрым. Сильного уважают и боятся. А добрый — кому он нужен, спрашивается?
Тем более что слабость издали неотличима от доброты…
Советские начальники знали, во что им обойдется Афганистан. Уверен, что заранее подсчитали цену этой акции. И знают теперь, во что им обойдется следующая. Их устраивает такая цена.
Хапнут завтра Советы какую-нибудь Полинезию. А мы в припадке благородного негодования отменим симпозиум. Какой-нибудь биологический форум по изучению ящериц. Да что там — экспорт устриц приостановим. В общем, не дадим цветка! Пусть мучаются…
С унынием гляжу я на прогрессивное человечество. Паршивую олимпиаду бойкотировать — и то не могли как следует договориться. А если война?
«Новый американец», № 23, 11–16 июля 1980 г.КР Я ЗНАЮ, ЧТО ВСЕ НАРОДЫ РАВНЫ…
Я знаю, что все народы равны. Знаю, что все они достойны счастья и благоденствия. Да и вообще, какие тут могут быть сомнения?..
Разумом все понимаю. А в сердце живут какие-то необъяснимые пристрастия. И что гораздо хуже — неприятные мне самому антипатии.
Мне трудно избавиться от предубеждения к немцам. Может быть, фашизм тому виной? Но ведь, строго говоря, фашизм итальянское блюдо. А предубеждения к итальянцам — нет. Вот и разберись…
Видимо, есть такое понятие — лицо народа, облик народа. А лица бывают разные. Бывают обаятельные лица, бывают — так себе.
Что же такое — обаяние? Откуда эта способность — без всяких усилий привлекать человеческие души?..
Поляки мне нравились с детства. Даже не знаю — почему. Возможно, благодаря Мицкевичу, Галчинскому, Тувиму…
Что еще вспомнить? Мазурки Шопена? Фильмы с Цыбульским? Смешные карикатуры в журналах? Не знаю. Очевидно — все разом. Обаяние нации…
Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили видную местную интеллигенцию. В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича.
Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились верноподданнические здравицы и тосты. Громыко выпил польской сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно подвернувшемуся Ружевичу и говорит:
— Где бы тут, извиняюсь, по-маленькому?
— Вам? — переспросил Ружевич.
Затем он поднялся, раскинул ладони и громогласно воскликнул:
— Вам?! Везде!..
Есть у поэта Бориса Слуцкого такая метафора:
Для тех, кто на сравненья лаком,Я истины не знаю большей,Чем русский стих сравнить с поляком,Поэзию родную — с Польшей!
Так до поры не отзвенело,Не отшумело наше дело,Оно, как Польска, не сгинело,Хоть выдержала три раздела…
Действительно, есть что-то общее в этих трагических судьбах. Уж как душили русскую поэзию! Как только ее не увечили! Дуэли, войны, лагеря, цензура… Казалось бы, уже и нет ее. И вдруг рождается Бродский!
Так и с Польшей. Делили ее, калечили, топтали. Казалось, сломлен польский дух. Все безнадежно, серо и мертво.
И вдруг такое дело…
«Новый американец», № 30, 3–8 сентября 1980 г.КР ИТАК…
Итак, президентом стал мистер Рейган. Заметьте, наша газета еще в июле предсказывала это событие.
Цитирую:
«…Я уверен, что президентом будет Рейган. Мне кажется, именно такого президента требует время…» («НА», «Колонка редактора», № 24, 1980).
Накануне выборов я спрашивал знакомых американцев:
— За кого будете голосовать?
Как правило, мне отвечали:
