Сергей Кузнецов - Хоровод воды
Сдетонировало.
Помост взлетел в воздух гигантской ракетой. Взрывной волной выбило все стекла, лошади и люди повалились на землю – убитые, контуженные, раненые.
Гриша выбежал на площадь. Чья-то окровавленная рука лежала на земле.
Когда человеческую конечность отрывает взрывом, некоторое время она еще живет и двигается, как безголовая лягушка, присоединенная к электрогенератору.
Пальцы руки шевелились.
Оглушенный взрывом, Гриша ничего не слышал. Между тем ржали лошади, истошно кричали люди. Незнакомый мужчина кинулся к нему, а потом рухнул на колени и повалился лицом в землю.
Стреляя из двух револьверов, прискакал Орловский, а с ним еще двое всадников.
Гриша стоял на пороге дома. «Что стоишь, уходи!» – закричал почти в самое ухо Пильский, но Гриша не тронулся с места.
На земле билась лошадь. Ноги ее были поломаны. Всадник был еще жив и по-прежнему сжимал коленями круп. При падении лошадь придавила ему левую ногу, и он пытался вытащить ее из стремени. Лошадь билась в судорогах. Всадник, придавленный к земле, достал наган и выстрелил животному в голову. Лошадь дернулась и затихла. Человек с трудом выбрался из-под трупа и, став на одно колено, открыл огонь. Гриша не видел, в кого он стреляет и попали ли пули в цель.
На стрелка налетел на своем коне Фомин, стреляя сразу из двух револьверов, подобно Орловскому.
Человек выпустил наган из рук и упал на лошадиный труп. Наверное, одна из пуль Фомина попала в цель.
С момента, как Гриша спустился на площадь, прошло едва ли пять минут. Дым от взрыва рассеялся, к Грише вернулись звуки.
Площадь была усеяна телами убитых и раненых. Гриша поискал глазами тело Белоусова, но не нашел.
Из отряда Брисова Гриша видел только Фомина. Тот направил коня к опрокинутой тачанке. Из-под перевернутой телеги виднелись чьи-то затылок и плечо. Человек зашевелился – он был еще жив.
Фомин вскинул револьвер и тут же опустил, матернувшись.
«Это же барышня!» – сказал он и нагнулся, чтобы помочь девушке выбраться из-под обломков.
На Украине Гриша не раз слышал рассказы о комиссаршах, махновских анархистках и атаманшах, таких как знаменитая петербургская этуаль Маруся. Гриша считал, это пустые россказни, которым не следует верить.
И вот теперь на его глазах молодая женщина выбиралась из-под обломков. Платье на ней было разорвано, но по покрою и материи можно было узнать красивое и когда-то дорогое платье.
«Сударыня, – сказал Фомин, подавая ей руку, – какая приятная неожиданность встретить столь прекрасную девушку в этом аду!»
Женщина улыбнулась. Ее светлые волосы слиплись от крови, лица почти не было видно за слоем пыли. Фомин присмотрелся к ней по старой привычке опытного сердцееда. С этим характерным выражением – оценивающим и одновременно галантным – он и умер: женщина выстрелила, и Фомин даже не успел удивиться.
Лошадь понесла, труп Фомина повис на стременах.
Гриша вскрикнул испуганно – и женщина повернулась к нему.
«А ты что тут делаешь, сучонок?» – спросила она, поднимаясь. Пистолет дымился в руке.
Гриша онемел. Что он должен ответить? Действительно: что он тут делает?
«Всех положили, суки, всех! – сказала женщина. – Ну ничего, ты-то свое получишь».
В такие минуты время замедляется. Гриша ясно видел, как поднимается ее пистолет: черный кружок дула вот-вот окажется вровень с его головой – гремит выстрел, Гриша кричит, но не чувствует боли, а потом видит, как женщина валится на землю.
Гриша обернулся и услышал слабый голос: «Сюда… сюда… подойди!» Орловский, весь в крови, приподнялся на локте, сжимая дымящийся револьвер.
Гриша подбежал.
«Кончаюсь я, – сказал Орловский, – но хоть тебе-то Юлий сказал, что это? Войсковая казна, да?»
«Нет, – ответил Гриша, – это царский клад. В золотых монетах, драгоценных камнях и ювелирных изделиях. Честное слово, седьмая часть – ваша».
«Хорошо», – улыбнулся Орловский и закрыл глаза.
Со стороны колокольни доносился редкий стук пулемета. Гриша вынул из мертвой руки Орловского наган, выгреб у него из карманов горсть патронов и перезарядил барабан.
Остатки банды выбирались из деревни дорогой, ведущей к колокольне. Там у треноги пулемета лежал Брисов, дожидаясь, пока враги подойдут ближе. Патронов было мало, и Брисов хотел стрелять наверняка.
Считается, чем позже пулеметчик обнаруживает себя, тем выше его шансы.
Из кровавой мясорубки деревенской площади выбрались чуть меньше двадцати конников. По единственной свободной дороге они мчались прямо на колокольню, преследуемые Пильским, который направо и налево разил своей шашкой.
Брисов начал стрелять, когда остатки банды Волков поднялись на бугор. Он насчитал минимум восемь всадников, полетевших из седел на зеленую траву.
Тут пулемет заклинило.
Брисов подергал заевшую ленту, прикинул, не разобрать ли машину, и осторожно выглянул вниз.
Оставшиеся в живых гарцевали вокруг колокольни. Стоило Брисову высунуться, затрещали выстрелы – похоже, револьверам Волков не хватало дальнобойности, но Брисов решил не рисковать.
Поднявшись на колокольню, Брисов запер изнутри все двери, вряд ли их удалось бы высадить быстро.
На колокольне Брисов был в безопасности.
Но и о том, чтобы спуститься, не могло быть и речи.
Внизу оставались человек двенадцать бандитов. Если в деревне все прошло благополучно, сейчас появятся Орловский с его всадниками, да еще и Белоусов с Механиком в придачу. Впрочем, вполне достаточно двух-трех человек, чтобы отвлечь бандитов от входа на колокольню.
Время шло, никто не появлялся, и Брисов понял, что его товарищи убиты. Скоро бандиты поймут, что деревня в их распоряжении.
За себя Брисов не беспокоился: у него были два нагана с запасом патронов. Кроме того, за час он мог успеть починить пулемет. Штурм колокольни был бы для Волков чистым самоубийством.
Бандиты по-прежнему скакали вокруг колокольни. Вероятно, они надеялись, что сейчас подойдут их раненые товарищи.
Через пять, в лучшем случае десять минут они поймут, что их никто не преследует, подумал Брисов, и тогда вернутся в деревню, чтобы отомстить.
И значит, все сегодняшние смерти будут напрасны.
На минуту Брисов задумался, потом перезарядил оба нагана.
Если он не ошибся в подсчетах и будет стрелять метко – у него есть шанс.
Садиться на лошадь Гриша побоялся – задыхаясь, он бежал, держа в каждой руке заряженный револьвер и повторяя про себя: «Оружие не только продолжает руку человека, но и само продолжается в нем».
На полпути к пригорку он увидел Пильского. Лошадь его была убита, сам Пильский лежал, положив голову на ее круп. Услышав Гришин голос, сказал: «А, малой! Жив? Ну хорошо».
«Что с вами?» – спросил Гриша.
«Умираю, – ответил Пильский, – три пули в живот… почти в упор… может, в хорошем госпитале и сделали бы чего, но не здесь. Из наших жив кто остался?»
«Брисов, наверное, – ответил Гриша и тут же испугался, что опоздает. – Я к нему иду… помогать… если понадобится».
«Это правильно, помогать, – сказал Пильский. – Ты мне только помоги сначала, хорошо? Брисов и сам справится. Достань мне из седельной сумки револьвер, а я полежу пока».
Седельную сумку отбросило в сторону. Гриша достал наган и передал Пильскому.
«Спасибо, – прошептал Пильский, – а еще… вон там… гнедой конь и всадник… не посмотришь?»
«Что посмотреть?» – не расслышал Гриша.
«Посмотри – я его… до седла разрубил?» – слабеющим голосом прошептал Пильский.
Гриша на секунду замер над трупом лошади и всадника.
«Ну что?» – просипел Пильский.
«До седла!» – ответил Гриша, а сам подумал: «Сейчас меня вырвет!»
«Ну хорошо тогда, – сказал Пильский. – Если Брисов жив – передай ему, что он мерзавец! А если нет – сам скажу».
«Ага», – крикнул Гриша, и почти одновременно забили колокола на холме, а за спиной грохнул выстрел.
Уцелевшие Волки не сразу поняли, что происходит. Сначала раздался колокольный звон, потом – тишина.
Через несколько минут с верхушки колокольни полетела веревка от колокола, и по ней заскользила мужская фигура. Бритая голова блестела на солнце, Брисов придерживал веревку левой рукой, в правой сжимая наган.
Так, спускаясь, Брисов расстрелял весь барабан. Из семи пуль пять попали в цель.
Он бросил на землю ненужное оружие, выхватил из-за пояса второй револьвер и продолжил стрельбу.
Если бы на месте Юлия Брисова был мой любимый актер Чоу Юнь-Фат, думает Мореухов, у него был бы не семизарядный револьвер, а, скажем, «Беретта 93R» с магазином на двадцать патронов – и тогда, не вынимая изо рта свою коронную зубочистку, он перестрелял бы всех Волков. А если бы все-таки Чоу погиб, в небо над колокольней взвились бы белые голуби Джона Ву.
И вообще, думает Мореухов, если бы это была в самом деле «Великолепная семерка», Брисов остался бы жив, как оно и положено.
