Vremena goda - Борисова Анна
Мангусты – зверьки, хоть и полезные, но склонные иногда выходить из-под контроля. Я читала, что в девятнадцатом веке плантаторы завезли на Гваделупу индийских мангустов, чтоб те уничтожили ядовитых змей и крыс, которые пожирали посадки сахарного тростника. Мангусты справились с задачей, но невероятно расплодились и вскоре истребили чуть не всю мелкую живность, нанеся природе острова непоправимый ущерб. Избавиться от пришельцев оказалось невозможно.
Не учла я и того, что неистовая жажда успеха в сочетании с узколобостью образует гремучую смесь. Что вызвало детонацию этого взрывчатого вещества, я узнала только впоследствии, когда ничего изменить было нельзя.
Была очередная годовщина, 5 января 1995 года. В течение полувека в этот день я исполняла нечто вроде ритуала поминовения. Рассматривала старые фотографии, вспоминала прошлое – настолько, насколько позволяет убогая логическая память, то есть очень бледно и неполно. У меня была давняя привычка: когда задумаюсь о чем-то, выводить на бумаги какие-нибудь буквы, цифры или геометрические узоры. В тот раз я всё писала на листке: 0501 0501 0501 0501. Эта мелочь, случайность стала причиной моей гибели.
Сейчас, когда я могу заглянуть в любой момент своего прошлого, мне легче всего восстановить последующие события в виде нескольких картинок. В свое время я очень долго выстраивала эту цепочку, совмещая логику с постепенно развивающейся эйдетикой.
Эпизод первый.
С тех пор, как я исписала цифрами листок и потом оставила его на столе, прошло два дня.
Мангуст рассказывает о результатах очередной проверки состояния моего здоровья. Он, помимо прочего, еще и мой домашний врач – сам когда-то на этом настоял, потому что я слишком ценна для науки, беречь меня его священный долг и прочее. В начале года он заставлял меня пройти полный курс обследований и сдать все возможные анализы. Я подчинялась. Меня даже трогала такая заботливость.
В этот раз помимо прочего мне сделали ангиографию. Наша городская клиника приобрела эту новинку медицинской техники, и Мангуст потребовал, чтобы я проверила состояние сосудов.
Он сидит передо мной, внимательно просматривает данные анализов. Говорит: «Тут всё хорошо… Тут всё отлично… Всё, как в прошлом году». Я скучаю, но веду себя паинькой.
Вдруг что-то в его лице меняется – он как раз взял в руки ангиограмму сосудов головного мозга.
– Что вы там такого страшного обнаружили? – лениво спрашиваю я.
– Страшного ничего. Просто, взгляните-ка… – Палец указывает на снимок. – Вы знали, что у вас вот здесь небольшая аневризма базиллярной артерии? Очевидно врожденная.
Я смотрю, пожимаю плечами.
– Пустяки. При резком скачке давления это могло бы создать проблемы, но с моими сто двадцать на восемьдесят беспокоиться нечего.
Во взгляде Мангуста снова что-то мелькает. (Не то чтобы я в тот миг это заметила. А заметила бы – не придала бы значения.)
Эпизод второй.
Тот же день, только не утром, а вечером.
Мы засиделись в лаборатории допоздна.
– Я заварил вам чаю. Крепкого, как вы любите.
Мангуст, моя прислуга за всё, ставит передо мной чашку. Я рассеянно благодарю.
– Что это за чай? Привкус какой-то.
– Вам не нравится? Это с вербеной.
– А-а. Нет, ничего. Что вы тут такое написали? Ну и почерк!
Эпизод третий. Следующее утро.
Я в ванной. Чищу зубы. Они у меня свои собственные, идеально здоровые. Что ж удивляться? Каждый день после чистки я трачу две-три минуты на гемоциркуляцию полости рта и особенно десен. То же самое делаю и сейчас.
Странно. Десны кровоточат, причем довольно обильно. Но все мои мысли заняты предстоящей работой. Просто полощу рот и сплевываю. Думаю, что пару дней не буду гонять кровь в это место. Пусть десны отдохнут.
Эпизод четвертый. Час спустя.
Я уже позавтракала, сижу в лаборатории у компьютера, просматриваю вчерашние записи. Стук. Входит Мангуст.
– Сегодня вторник, – говорит он. – Рукавчик закатите.
Дважды в неделю, по вторникам и пятницам, он вкалывает мне витаминный раствор для повышения порога утомляемости. Я давно к этому привыкла. Витамины никому никогда не вредили, и я действительно здорово устаю.
– Только побыстрее, пожалуйста. Морщусь от укола.
– Спасибо. Можете идти.
– Хорошо, мадам.
(Что это за нотка в его голосе? Волнение, торжество? Неважно. Мангуст прыгнул. Мелкие острые зубы уже впились в мое горло.)
Смотрю с изумлением на свои пальцы. Они дрожат, чуть не прыгают. Это еще что за новости? Пульсирующая головная боль. Не хватает воздуха. Перед глазами какая-то странная рябь. И холодно, очень холодно. Прямо колотит в ознобе.
«Все симптомы острого гипертонического криза, – говорю я себе. – Но с какой стати? Нужно вернуть Мангуста. Пусть срочно…» Голова кружится всё быстрее и быстрее. Я тяну руку к телефону и не могу нащупать трубку. Стул вдруг тоже начинает подо мной вращаться, сбрасывает меня на пол. Но падаю я не на линолеум, а в какой-то черный омут. И медленно, медленно опускаюсь на дно.
Эпизод пятый, последний.
Так же медленно, постепенно выплываю обратно сквозь тяжелую и темную толщу воды. Мало-помалу она становится светлее. Вот поверхность уже близка. Мелькают блики, тени, доносятся смутные голоса.
– …То что вы говорите крайне печально, дорогой коллега. Но с вашими выводами, увы, нельзя не согласиться, – слышу я знакомый баритон.
А, это доктор Паскье, главный врач городской клиники.
– Я тоже с вами согласен. Безусловно, это кома. Никаких сомнений.
Второй голос мне тоже смутно знаком. Профессор Ланьон, невропатолог из университетского госпиталя, вот это кто. Третий участник консилиума – Мангуст.
– Картина совершенно ясна. Резкое повышение артериального давления вызвало разрыв аневризмы. Я предупреждал мадам Канжизэ, что это опасно. Мы буквально два дня назад вместе обсуждали данные ангиографии. Но, вы знаете, мадам так упряма. И вот результат. Кома. Ужасно!
«Я не в коме! Я вас слышу!» – хочу крикнуть я, но не могу пошевелить ни единым мускулом. Голосовые связки мне не подчиняются.
– Смотрите! – восклицает доктор Паскье. – Она открыла глаза.
Надо мной склоняются три головы. Огромный палец открывает и закрывает мне веко.
– Видите? Глазное яблоко не двигается. Движение век вызвано непроизвольным сокращением мускулов. Вы ведь знаете, что даже при полном параличе, в стопроцентно коматозном состоянии веки часто сохраняют подвижность.
– Конечно, коллега, – поддерживает Мангуста профессор. – У меня было множество подобных случаев.
«Они ошибаются! Я в сознании!»
Головы исчезают из моего поля зрения. Для Ланьона и Паскье мнение Мангуста авторитетно. Он – парижская штучка, специалист совсем иного уровня, и к тому же мой личный врач.
– Какой удар для нашего города! – вздыхает Паскье.
– Это удар для всей науки. Мадам занималась исследованиями, значение которых трудно переоценить, – скорбно подхватывает Мангуст.
Я лежу, слушаю эти надгробные речи и начинаю закипать от ярости.
Ау! Черт бы вас подрал, коллеги! Я не в коме! Это псевдокома! Сделайте энцефалограмму, идиоты!
– Вы намерены ее перевезти к нам? Или отправите в Париж? – спрашивает профессор. – Знаете, у нас превосходный уход за коматозниками.
Мангуст не может справиться с горем, откашливается.
– Я… Мы тут приняли решение оставить мадам на месте. В конце концов, это только справедливо. «Времена года» – ее творение. Переоборудуем ее кабинет в палату. Кто позаботится о нашей дорогой Александрине лучше, чем мы?
Остальные растроганы такой преданностью. Жмут Мангусту руку, говорят прочувствованные слова. Я не могу поверить, что консультация уже закончена.
– Полагаю, у меня больше опыта в обращении с подобными пациентами, – говорит профессор. – Мой вам совет: наложите ей повязку на глаза. Постоянный свет в сочетании с нарушением моргательной функции может повредить роговицу. А еще лучше наложить на веки скобки. Мы ведь с вами хорошо понимаем, что в девяносто лет из комы не выходят. Глаза бедной мадам Канжизэ больше не понадобятся…
Я впадаю в панику. Не надо зашивать мои веки! Вы с ума сошли!
Слава богу, Мангуст с Ланьоном не соглашается.
– Погодим пока. Энцефалограмма свидетельствует о смерти коры головного мозга, но, знаете, бывают и чудеса…
Что-то я не пойму? Так ты уже делал энцефалограмму? И не понял, что мой мозг жив?
Всё разъяснилось минуту спустя, когда те двое попрощались и вышли.
Я не слышала, о чем они переговаривались в дверях. Вся моя воля была сконцентрирована на том, чтобы направить кровоток в разрушенный сосуд. Но сразу начало темнеть в глазах, вступило головокружение, и я поняла, что делать этого ни в коем случае нельзя – тогда я уж точно окажусь в коме. Базиллярная артерия повреждена бесповоротно. Паралитический процесс необратим.
Скрип пола.
Надо мной наклонился Мангуст.
На лице никакой скорби – одно торжество.
Шепот:
– Вы очнулись? Я понял по зрачкам. Но этим болванам знать ни к чему. Мигните, если меня слышите.
Я мигаю. Потом еще раз – вопросительно. «Какого черта? Что это значит?»
Он улыбается. В жизни не видывала более отвратительной улыбки.
– Знаете, я хотел, чтобы вы сдохли. Или впали в настоящую кому. Но когда сделал энцефалограмму и увидел, что функция мозга сохранена, ужасно обрадовался. Это подарок судьбы! Есть вопросы, на которые мне без вас не ответить. Я открыл ваш сейф, теперь весь запас препарата в моем распоряжении. Я испытал на себе его действие. О, теперь я понимаю, как вам удалось сохранить такую форму. Эффект фантастический! Но этого мало. Мне известно, что вы вели подробные записи. Где-то должно быть полное описание метода. Где вы его храните? Отдайте мне документацию. Конечно, я не глупее вас, и много образованней. Я могу проделать всю эту работу заново, но на это уйдут годы. Послушайте, вам эти записи больше не понадобятся. Синдром «локд-ин» не излечивается. Вы умрете. Но с таким здоровым сердцем ваши мучения будут длиться очень долго. Предлагаю сделку. Вы сообщаете, где спрятаны бумаги, а я помогаю вам быстро и безболезненно уйти. Мы отлично всё устроим, я приготовил листок с буквами алфавита и даже цифрами на случай, если досье запрятано в каком-нибудь банковском хранилище. Четверть часа похлопаете ресницами – и навеки свободны. Соглашайтесь!
Я закрываю глаза, чтобы его не видеть. Невыносимая мука – испытывать такую яростную ненависть и быть не в состоянии даже пошевелиться.
– Не упрямься, старая ведьма, – доносится шелест. – Тебе никто не поможет. Ты в полной моей власти. Времени у меня сколько угодно. Открой глаза.
Не дождешься, мразь!
– Ладно. Загляну завтра. А вы, мадам, пока полежите, подумайте. Выбора у вас нет.
