Владимир Корнев - Нео-Буратино
Забравшись в ванну, ослепленный белым кафелем стен и пола, Гвидон долго перебирал маленькие флакончики на раковине, пытаясь прочитать, в каком же из них шампунь. Наконец нашел и «shampoo», и «conditioner». Он собрался было включить душ, но здесь его подстерегала очередная неожиданность: с краном горячей и холодной воды он еще кое-как разобрался, а вот извивающуюся металлическую змею «приручить» не мог. Вертел, как крыловская мартышка, и так и сяк, но нигде не было подобия переключателя с крана на душ, и это Гвидона разозлило: «Как же они там пользуются душем на „диком“ Западе? Такое впечатление, что смеситель с распылителем никак не связаны, — маразм!» В итоге все-таки пришлось набрать ванну и мыться в ней. Гвидон запахнулся в халат и решил посушить волосы феном. Он воткнул вилку в розетку, посмотрелся в зеркало и, взяв фен правой рукой, щелкнул переключателем — эффект был нулевой! Дальше возиться не стал — повесил фен на крючок. «Что немцу хорошо, то русскому смерть», — перефразировал Гвидон старинную пословицу и в изнеможении опустился на импортный унитаз. Осторожно проверил, работает ли слив, — мало ли что еще выдумала лишенная тормозов западная мысль? Слив был привычный, как дома. Гвидон блаженно расслабился, и тут взгляд его упал на телефонную трубку прямо над левым плечом на стене. Он набрал номер квартиры на Пушкарской, чтобы узнать, как дела с дележом жилплощади и вообще что новенького. В Питере трубку сняла сама бабушка Светлана Анатольевна. Узнав Гвидона по голосу, она, всхлипывая, сообщила ему сногсшибательную новость:
— Ди-Ди… му-му… Диму задавила машина…
Гвидон и не знал, что сказать в ответ:
— Как задавила?!
— Насмерть… — И опять в трубке захлюпало.
Старушка искренне оплакивала погибшего зятя.
— Сосед пошел за лопатой. Сейчас пойдем хоронить во дворе.
Соображая, что у бабушки, видимо, не все в порядке с головой, Гвидон нашел в себе силы сказать:
— Ничего пока не предпринимайте. Я сам разберусь. Будьте на месте.
В трубке раздались короткие гудки. Счастью Гвидона не было предела: «Вот это, что называется, поперло. Умер, тюремщик несчастный! Нет, Бог определенно есть где-то! Правда, если бабушка свихнулась, то справка о дееспособности становится недействительной, и нельзя будет оформить брак… Но жениться-то вроде теперь и не надо: я единственный наследник! А если и старушка скоро умрет (не до ста лет же она, действительно, проживет?), то обе комнаты мои!!! Да что там — вся квартира моя будет!» Откуда ни возьмись, у робкого артиста появилось упрямство, и он позвонил еще в одно место: знакомому милиционеру в отделение, узнать, давно ли выпустили Диму. Знакомый сказал, что его день продержали в КПЗ, а затем освободили, взяв с него подписку, что он обязуется не шантажировать Гвидона.
— Все складывается в твою пользу, — радостно поведал мент.
Гвидон, пошатываясь, выбрался в прихожую, прошел в комнату. Стол был накрыт по его заказу, бутылка шампанского стояла в круглой коробке, которая оказалась своеобразным ведерком для льда. «Теперь есть повод пировать!» — возликовал Гвидон и отметил очередную удачу.
Утром Гвидон протер глаза, и взгляд его сразу упал на гравюру под XIX век, изображавшую, как он понял, Тверскую пушкинской эпохи. Это была довольно милая с виду провинциальная улица с каланчой вдалеке. По тротуарам фланировала публика в сюртуках и декольтированных платьях, в цилиндрах и чепцах. По булыжной мостовой катил гужевой транспорт. Артист попытался мысленно сопоставить современную Москву с прежней — выходило с большим трудом. Наконец он вскочил, прогоняя остатки сна, и с удовлетворением отметил, что не «переспал»: таймер показывал 10:00. Гвидон хлебнул замороженного шампанского из горлышка: единственное, что оставалось на убранном расторопной консьержкой столике от вчерашней трапезы — початая бутылка вина, но лед в ведерке был заменен, словно не растаял накануне. Гость открыл настежь окно и перегнулся через перила своеобразного балкончика, хватая ртом свежий воздух (загазованная Тверская шумела внизу, как бы в ином измерении). Гвидон рассчитал, что до встречи с Хорном еще вполне успеет позавтракать (теперь как-нибудь выкручусь!) и заодно посмотреть на театр, где предстоит играть, находящийся, как объяснял немец, поблизости от отеля.
Приведя себя в порядок, Гвидон спустился в вестибюль и, поздоровавшись с новой портье, спросил, где он может позавтракать. Повторяя приемы своей сменщицы, девица тем же голоском проворковала:
— Завтраки в ресторане «Самобранка».
На входе в ресторан иностранцы (русской речи Гвидон не слышал) называли по-английски свой гостиничный номер и проходили в зал. «Внешне я за иностранца сойду, а там — чем ч… не шутит!» — Гвидон шел на обман. Метрдотель вопросительно посмотрел на него. «Fifteen six. Six. Fifty… Five hundred…[9]», — процедил сквозь зубы «иностранец» что-то маловразумительное. «Перепил вчера», — решил видавший и не такое метрдотель и отвел посетителя к столику. Гвидон увидел на нем карточку с цифрой «156».
К столику наконец подошла чистенькая официантка и спросила (на этот раз по-русски), что он будет пить — чай или кофе? Гвидон изобразил мистера Твистера и, жестикулируя, произнес, ломая язык:
— О да! Конэчно, каффе! Каффе-экспрессо! Good!
Он упивался всем с завидным аппетитом, только с яйцом вышел конфуз: оно лопнуло у него на губах и желток испачкал выходной костюм. Гвидон сгорал от стыда, заметив, что интуристы, сидящие рядом, зашептались, едва удерживаясь от смеха. В кратком переводе было сказано следующее: «Ох уж эти русские! Мало того что притворился американцем, так еще не умеет есть вареные яйца. Он, кажется, страшно голоден, бедняга… Откуда тогда деньги на дорогой отель? Вот она, вечно непонятная, загадочная русская душа, господа!» Русский, и не подумав о счете, поспешно убежал в туалет, где кое-как замыл костюм, и, решив больше не вспоминать об этом приключении, вышел на улицу.
Дорогу к театру Гвидон примерно знал: нужно было свернуть в ближайший переулок и еще раз у церкви направо по первой же улице. За углом его чуть не сбил «мерседес», гордо ведомый звездой кино и театра (того самого, где ставили «Паратино»), блондинкой в серой норковой шубке, и «следопыт» понял, что на правильном пути. Гвидон остановился возле средних размеров здания, построенного, наверное, в начале века. Он сразу ощутил какой-то таировский дух классицистического модерна. Театр был окрашен в салатовый колер, а над окнами — белые театральные маски. Над двумя входами выразительные, с лукавинкой сатира, лепные лики. Гвидон без удовольствия отметил, что они напоминают самого Хорна: «Неприятные физиономии. Как я мог такому типу довериться?» Ознакомился с афишей: «Варвар и еретик», «Город миллионеров», «Мистификация — брат Чичиков» и все в том же духе. «Репертуар тенденциозный какой-то — черная мистика, — волновался Гвидон. — И почему нет афиши моей пьесы?» Он посмотрел на часы: оставалось еще время прогуляться по столичному центру, и гость решил спуститься к опекушинскому Пушкину — это место в Москве Гвидон особенно любил.
Выбравшись на простор Страстной площади (в памяти Гвидона она все еще оставалась «Пушкой»), он понял, что, пожалуй, зря его сюда понесло. Здесь все было ново, крикливо, резало глаз и ухо, и в какой-то момент Гвидон даже засомневался, не заблудился ли, но нет — Пушкин свысока взирал на толпу, правда, теперь уже с горьким сожалением, а не благодушно, как казалось раньше. Бедолаге Гвидону предстояло возвращаться в гостиницу по Тверской: очертя голову он окунулся в этот бешеный водоворот. Все фасады были залиты искусственным светом. Гвидону захотелось даже надеть темные очки. Больше всего ему не понравились бесконечные ряды ларьков с «fast food» а-ля рюсс: пирожками, расстегаями, блинами, среди которых, впрочем, попадались «интернациональные» хот-доги, гамбургеры и пиццы. Ну вот, наконец-то дом 26 — «Марриотт».
«Скорее в номер! Еще есть время до встречи с Хорном, чтобы отлежаться, отдохнуть от этого сумасшествия!» В номере Гвидона ожидал приятный сюрприз — на столике возле торшера стояла огромная коробка. Он осторожно поднял крышку и увидел мечту сластены — торт с меренгами, цукатами, взбитыми сливками, а главное — надписью кремом: «С днем рождения!» «Ну и чудеса! — У артиста дыхание перехватило. — Черная полоса в жизни прошла — вот она, белая! Может, у меня теперь каждый день будет с подарками? Посыплются как из рога изобилия!» Однако долго мечтать не пришлось: таймер на телевизоре показывал 13:05. Прихватив с собой торт, Гвидон помчался к лифту. Мозг незадачливого служителя Мельпомены пылал: «Опоздал!» Увидев запыхавшегося гостя из 566-го номера, портье поспешила его остановить:
— Только что вам звонил из «Марриотт Ройал» господин Хорн. Он ждал вас там. Вышла досадная ошибка — номер на ваше имя был заказан в другом отеле нашей системы.
