Анатолий Иванов - Повитель
Когда Петр взял баян и пошел из дому, Григорий не вытерпел и спросил, кивая головой на инструмент:
— Веселишь девок?
— Бывает, — нехотя и уклончиво ответил Петр.
— Бывает, и дурак загуляет! Тому ума не прогуливать, ему все равно, что у него за компания…
Петр поморщился, поднял глаза и спокойно сказал:
— Зря ты, батя, все…
… А между тем снова сходились пути Поленьки Веселовой и Петра Бородина.
* * *Как-то, еще в. прошлом году, Евдокия Веселова вернулась с рыбалки промокшая до нитки и свалилась в постель. Работать в рыболовецкой бригаде было ей невмоготу, но она молчала, из гордости не хотела просить у Бородина другой работы.
Поленька посиневшими руками мочила в холодной воде полотенце и прикладывала к горячему лбу матери.
После болезни Евдокия по требованию Бородина опять поехала на лов в ветреный дождливый день и снова слегла.
— Что, не можешь? С гнильцой оказалась, хе-хе, — дребезжал Григорий, неожиданно завернув на другой день в их дом. — А может, симулируешь? Все вы такие. И Андрюха, бывало…
— Не трожь Андрея… Сволочь ты, Бородин. Не можешь его и мертвого в покое оставить…
Приподнявшись на посмели, Евдокия ненавидяще смотрела на него. Григорий невольно попятился, взялся за дверную скобу.
— Ты меня не сволочи… А вот, коли не хочешь сама работать в рыболовецкой бригаде, дочку на твое место назначаю.
Евдокия откинулась на подушки. Лежа на спине, чувствовала, как горячая испарина покрывала лоб.
— Она-то чем тебе дорогу перешла? Не детское дело мокрые сети ворочать. Душегуб ты…
— Я пойду, мама, работать в бригаду. А ты… дядя Григорий, ты не ходи к нам больше! — неумело стукнула кулаком по столу Поленька.
— Не велико удовольствие… в хоромы ваши ходить, — усмехнулся Бородин, обводя бесцветными глазами избу, и вышел.
На другой день рано утром Поленька засобиралась на озеро.
— Не ходи, доченька, — попросила Евдокия. — Я вот поправлюсь — сама тогда…
— Пойду, мама, — помолчав, проговорила Поленька. — Не сердись. — И тихо добавила: — Пусть не думает, что нам так плохо… что взял верх над нами…
— Глупышка ты еще, доченька. Кто взял верх над нами? Бородин? Да скорей земля провалится.
— Но ведь вздыхаешь ты вон как тяжело… Я же вижу…
— Ладно, иди уж… Тогда осторожней на лодке, доченька… Перевернуться в озеро недолго.
Выздоровев, Евдокия стала работать на току. Хотела было вернуться в рыболовецкую бригаду, но Поленька ласково и решительно проговорила:
— Нельзя тебе на озеро, мама, опять сляжешь. А я — видишь — привыкла уже.
Поленька действительно очень скоро привыкла к сырым ветрам, к тяжелым холодным брызгам, к промокавшей во время работы одежде. Она еще более вытянулась, похудела, стала гибкой и сильной.
Прошел год, а дребезжащий смешок Бородина, обращенный к ее матери: «Что, не можешь? С гнильцой оказалась, хе-хе…» — не забывался. Поленька часто задумывалась, что же все-таки надо Бородину, за что он мстит матери? Мать говорит — за отца. Что он сделал Бородину?
Своего отца Поленька помнила смутно. Давно-давно, перед самой войной, возвратясь из школы, она без запинки рассказала ему стихотворение про белку, которая щелкала золотые орехи. Отец улыбнулся, сказал, что она, Поленька, молодец и что если окончит на «отлично» второй класс, то он купит ей настоящий велосипед.
Это было самое яркое Поленькино воспоминание об отце.
Еще помнит она, но уже более туманно, как однажды вечером отец долго читал газеты при свете керосиновой лампы, хмурил всегда ласковое, в крупных оспинах лицо. Потом посадил ее к себе на колени, крепко прижал большими жилистыми руками к груди…
Из рассказов матери она знала, что раньше отец жил у кого-то в работниках, а как нагрянули колчаковцы, ушел в лес и организовал партизанский отряд. Позже, до самой войны работал председателем колхоза.
Но мать никогда ничего не рассказывала про Бородина. За что он ненавидит ее отца? Почему мстит за него матери?
Ночами, уставшая после трудной работы, долго не могла уснуть и смотрела часами в темноту. Вспоминались почему-то далекие-далекие синие вечера — с комариным звоном и прохладным запахом мяты, густые зимние туманы над еще не замерзшим Алакулем. Она слышала даже беззаботные детские голоса, которые звонко раздавались над горой, спускающейся к самому озеру.
Однажды ей показалось, что думает она все время вовсе не о Григории Бородине, а о его сыне Петре. Мысль эта пришла так неожиданно, что Поленька испуганно приподнялась на постели и долго сидела, не понимая, что же с нею произошло. Чувствуя, что сейчас расплачется, она быстро соскочила с кровати и зажгла свет. При свете кое-как успокоилась.
Через несколько дней Поленька искала вечером отставшую от стада корову. С севера наползали черные тучи, отчего сумерки сгущались особенно быстро.
Дождь хлынул сразу так, будто за стеной леса была запруда и вдруг ее прорвало. В несколько секунд Поленька промокла до нитки.
Поняв, что коровы ей сегодня уже не найти, она, озябшая, побежала в деревню. По небу, настигая ее, тяжело прокатывался гром, и жесткие струи, как прутья, хлестали по голым ногам. Пробегая мимо тракторного вагончика, она хотела завернуть в него и переждать непогоду, но, вспомнив, что Петр работает теперь трактористом и, наверное, находится сейчас здесь, обошла вагончик и прижалась к стенке с подветренной стороны, ожидая, пока хоть немного стихнет ливень.
За стенкой слышались смех и голоса, кто-то неумело пиликал на гармонике. Один раз ей показалось даже, что она уловила голос Петра. Испугавшись, хотела бежать дальше… Но в это время рядом, сквозь пелену дождя, как сквозь плотный занавес из толстого грязноватого шпагата, просунул тупой квадратный нос трактор, и вслед за тем она услышала шум работающего мотора.
Трактор остановился, из кабины выпрыгнул Петр и побежал в вагончик.
Заметив Поленьку, остановился и в первую секунду не мог даже вымолвить ни слова.
— Ты… зачем здесь мокнешь? — спросил он наконец.
— Дождь… — растерянно произнесла Поленька.
Он не понял или не расслышал ее бессмысленного ответа, подошел к ней, тоже прижался к стене и опять спросил, уже не с удивлением, а с тревогой:
— Что ты здесь делаешь? Случилось что-нибудь?
— Нет… Я шла… корову искала. А тут дождь хлынул.
В неловком молчании прошло минуты три. «Ну зачем я тут остановилась, дура?» — подумала Поленька про себя, а вслух почему-то сказала:
— Ты хорошо играешь на баяне… Я мимо клуба шла недавно, слышала…
Петр Бородин, сам еще не зная отчего, стал медленно краснеть. Затем, не соображая, что делает, шагнул вперед, под дождь, но так же неожиданно остановился.
— Ну и ладно! — крикнул он, оборачиваясь. — Дался вам этот чертов баян!.. Витька тоже вон однажды: «За баян продался…»
Поленька смотрела на него, ничего не понимая. Петр вдруг вернулся, подошел к ней почти вплотную. Она отшатнулась.
— А ведь никто не знает… — проговорил Петр. Но тут его будто оставила решимость, он тяжело махнул рукой. — Э, да что!..
— О чем ты говоришь? — изумленно спросила Поленька.
— О чем? — переспросил он и медленно поднял на нее глаза. Она смутилась и отвернулась. Прядка мокрых волос выбилась у нее из-под платка и прилипла к щеке. Петр, забыв о ее вопросе, долго смотрел на эту прядку, словно что-то припоминая. Наконец вместо ответа проговорил как-то виновато:
— Вечером скучно… Вот иногда и играю в клубе. А ты почему не ходишь в клуб?
— Так… С работы всегда поздно возвращаюсь. Куда уж…
— Я тоже теперь работаю…
— Трудно тебе? — после некоторого молчания тихо спросила Поленька.
— Как тебе сказать… Людей вижу и… окрепнуть стараюсь.
Впервые за много лет они встретились вот так, с глазу на глаз, и оба чувствовали, что говорят совсем не о том, о чем следовало бы.
Стало уже совсем темно, а дождь все цедил и цедил, не ослабевая. Поленька поежилась и проговорила:
— Корову не нашла, только зря вымокла…
Тогда Петр пошел к трактору, достал из кабинки дождевик и дал Поленьке:
— На, одень… А то в самом деле простынешь…
— Спасибо, — прошептала она.
Надев дождевик, Поленька быстро согрелась. Закрыв капюшоном лицо, она слушала монотонный шум дождя и улыбалась, сама не зная чему.
— Ты, Поленька, скажи честно, что думаешь обо мне? — вдруг спросил Петр, глядя в сторону.
— Я?! — растерянно воскликнула она, и снова ее охватило волнение. Она проговорила, будто оправдываясь: — Что ты, Петя!.. Я ничего не думаю…
— Неправда это…
И впервые глаза их встретились. Поленька смотрела на него из-под капюшона приветливо, чуточку испуганно. Петр — виновато, как-то грустно и устало. Он отвернулся первым. Осторожно опустился на землю возле сухой стенки и проговорил:
— А ведь у меня дома… все так же… Ты понимаешь? — Поленька хотела что-то ответить, чуть дотронулась до его плеча, но тотчас отдернула руку, словно обожглась… — Сейчас вот работаю… Знаешь, лучше как-то, — продолжал Петр. Он встал и еще раз посмотрел на нее. Теперь в его глазах лучилась робкая, едва заметная нежность. Но Поленька разглядела ее, почувствовала и так же робко и несмело улыбнулась в ответ. — Это хорошо, что мы встретились, — сказал Петр, наглухо застегивая пуговицы дождевика на Поленьке, и повторил: — Это очень хорошо. Ну, иди, не промокнешь теперь…
