Алексей Иванов - Ненастье
Поначалу Герман даже не рискнул затесаться в толкотню на улицах — побоялся, что потеряется. В гомоне толпы, сквозь кваканье клаксонов и рёв моторов звучали заунывные голоса муэдзинов из динамиков на минаретах. В каждой забегаловке выла экзотическая музыка, мяукали и пищали голоса индийских певиц, выводили рулады баритоны. Все стены были заляпаны яркими вывесками; как паруса, вздымались ржавые баннеры с рекламой фильмов Болливуда. Под ногами вертелись собаки, через толпу равнодушно брели коровы, над макушками людей торчали головы верблюдов.
Пахло так густо, словно запахи сюда накачивали особыми насосами: свежесть фруктов, сладкая гниль, жареное мясо, лимон, имбирь и лаврушка, аптечные химикаты, дым гашиша, псина и навоз, розовое масло, горелая резина, нежность плесени, благоухание и тухлятина, — всё сразу, как в борще.
«Тук‑тук» возил их по городу целый день. Рикша показал «сахибам» океанскую набережную с ржавыми фонарями; позеленевший под пальмами памятник — то ли какому‑то мореплавателю, то ли губернатору колонии; краснокирпичные казармы старого гарнизона; самый большой супермаркет Винараямпура (рикша назвал его «Мэл‑фэйр»); федеральный банк с белым яйцевидным куполом и муниципалитет с готической башней и шпилем; улицу чудодейственных аюрведических аптек, больше похожих на пивнухи; древний храм Сенгувалам, один из ста восьми святых дивья‑дешамов, — чёрную каменную пирамиду, уставленную множеством скульптур.
Рикша был счастлив, что клиенты арендовали его «тук‑тук» до вечера.
— Впечатлило? — спросила Даша, когда «тук‑тук» катился в Падхбатти.
Даша всё равно не могла удержаться от лёгкой насмешки над Германом.
— Впечатлило, — серьёзно подтвердил Герман. — Завтра повторим?
Они ездили в Винараямпур несколько дней подряд, будто на работу. Герман уже не сидел в «тук‑туке», а ходил по улицам: ему надо было узнать, какие тут люди, как с ними жить? А Дашу просто заинтриговало, чего ищет этот молчаливый человек, чужой на Малабаре, как монах на свингер‑пати?
Однажды Герман попросил Дашу завести его в какой‑нибудь обычный магазин. Даша удивилась и указала на ближайший супермаркет; его витрины были залеплены рекламой, и самостоятельно Герман не понял бы, что это за здание. Кондиционеры дышали прохладой. Все, кто встречался, радостно здоровались, будто ждали Германа. Для индийцев были одни стеллажи, для европейцев — другие. Для мужчин — кассы слева, для женщин — справа.
— В Индии, как везде в Азии, любят торговаться, но лишь тогда, когда дешёвый товар или местный формат торговли, — пояснила Даша.
— Да я же не за покупками, — ответил Герман.
Он примеривал, освоится ли в Винараямпуре тихая и несмелая Танюша. Вроде бы тут пёстро, шумно, суетно и непонятно — однако вовсе не страшно. На Малабаре как в мультике. Вечное лето для Вечной Невесты.
На улицах Винараямпура кипела жизнь. Мужчины — улыбчивые и тощие, как подростки‑акселераты; стаи хитрых собак; арабы в просторных белых балахонах; темнокожие полуголые старики в тюрбанах; глазастые девушки в длинных юбках; негры и китайцы; полицейские с бамбуковыми палками — в мундирах песочного цвета, с аксельбантами, в генеральских фуражках, но многие — босиком. На потрескавшемся асфальте сидели калеки, по ним как по деревьям лазали обезьянки на ремешках, прохожие кидали монеты в плошки из кокосовой скорлупы. Всюду бродили костлявые коровы, но не смиренные, как в России, а нагло‑унылые и, кажется, плотоядные.
Герман просил Дашу взять его под руку и вообще быть поближе (типа как он со своей женщиной), чтобы не смущать своим вниманием индианок. Они проходили мимо как букеты: в ярких сари из блестящих тканей, руки по локоть покрыты узорами из хны, огромные серьги, пирсинг, бусы, браслеты, цепочки, кольца — всё посверкивает, позвякивает, восхищает простодушных.
Здесь было множество молодёжи; компании торчали возле забегаловок и скверов: девчонки, стесняясь, глупо хихикали и сбивались в табунки, а парни — как в сёлах России — врубали погромче музыку на бумбоксах и хвастались мотоциклами, газуя вхолостую. В кассы полуподвальных кинотеатров стояли очереди: мужские — длинные, женские — покороче и за оградкой. Индусы в потных, расстёгнутых на груди рубашках жевали бетель — смесь из пряностей и фруктов — и плевались красной слюной, будто кровью; с непривычки это выглядело жутковато. Всюду попадались толпы школьников с учителями — мальчики отдельно, девочки отдельно. Сквозь шумную, улыбчивую толпу отрешённо и целеустремлённо двигались паломники в чёрных одеяниях.
Они завернули на рынок — как же на Востоке и без базара? Толпа текла сквозь кривые закоулки из палаток, навесов и прилавков: ворохи зелени, груды незнакомых фруктов всех цветов радуги, мычащая и блеющая скотина, связки кудахчущих куриц, вешала с библейски‑огромными рыбинами, стопы глиняной посуды… В ящиках с отбросами шныряли крысы, сразу воняло и благоухало, под ногами чавкало. Из толчеи откуда‑то снизу тянулись тёмные костлявые руки нищих; старики с лицами недогоревших на костре фанатиков перебирали связки костяных образков; дивными видениями сквозь сутолоку величественно плыли матроны, завёрнутые в лазурь и пурпур; маленькая девочка, блестя глазёнками, кусала ломоть папайи размером с полколеса.
— Тут свободно продаётся марихуана, — негромко подсказала Даша.
Она всё пыталась понять, что нужно Герману.
— Лучше ещё погуляем, — уклонился Герман.
И они снова шли гулять по переполненным улицам Винараямпура.
Торговали всем подряд, даже сигаретами врассыпную с лотков — как в России в девяностые. Через толкучку пробивались продавцы одежды; они тащили в руках вешалки с рубашками на плечиках и джинсами на держалках. Сноровистые парни распихивали толпу тачками, в которых истекали водой глыбы льда. На обочинах цирюльники стригли и брили клиентов, завернув по горло в малиновые с золотом покрывала. На газонах кучами лежали и курили мужики‑носильщики, готовый в любой миг сорваться на клич заказчика.
С крылечек лавчонок орали весёлые зазывалы (с ними категорически нельзя было встречаться взглядами — тотчас уволокут к себе), а сами хозяева магазинчиков сидели на стульях под навесами у витрин своих забегаловок возле выносных прилавков. В каждом закутке орудовали уличные кулинары: ловко выхватывали что‑то из вёдер с водой и листьями, потом на крошечных столиках что‑то лепили, резали и скручивали, намазывали какую‑то зелень на какую‑то снедь, а затем быстро раскладывали по тарелочкам на продажу. Словно завершая парад чудес, бродячий жонглёр шёл куда‑то сам по себе и вертел небольшие кольца — то их было всего два, а то восемь штук веером.
Герман и Даша обычно обедали в европейском ресторане: он находился на берегу океана, на бастионе старого португальского форта. Если удавалось, к ним присоединялся Шамс — офис его компании находился неподалёку, в деловом центре Винараямпура. Над зубцами невысокой стены форта взлетала водяная пыль прибоя. Индус в просторной одежде грабельками разравнивал красный песок на площадке бастиона. Чугунные пушки лежали на лафетах из брусьев и словно тянулись с поцелуями к далёкому горизонту Малабара.
— Рамиль, расскажи, как тут живут, а? Ну, вообще?
— А что рассказать, Немец? — улыбнулся Шамс. — Здесь просто радуются жизни. Например, у индийцев сразу несколько календарей, и они отмечают все праздники по каждому календарю. Новый год раз пять встречают, — Шамс засмеялся каким‑то воспоминаниям. — Из самых пропащих селений в диких джунглях сюда приезжают семьи с детьми — голытьба! Живут в садах при амбаламах, это здешние храмы; их тут же и кормят бесплатно. Все улицы вокруг для них увешивают гирляндами, музыка для них орёт. Днём эти оравы устраивают шествия, бьют в барабаны, поют; ночью у них фейерверки… Не дай бог им слона приведут — детишки умотают зверя. Это счастье, Немец.
— Я заметила, что здесь нет уличных часов, — добавила Даша. — Индусы всё делают сикось‑накось и тяп‑ляп. Что такое «вовремя», они не понимают.
— И это тоже, — согласился Шамс. — Европейцу трудно. Но не в том дело. В Индии живёт очень много народу. Очень много. Пойдёшь всем наперекор, не будешь ни с кем считаться — тебя просто затопчут, и не со зла, а в общем движении. Поэтому здесь дружелюбие, внимание к другим. Здесь мир.
Из Винараямпура в Падхбатти они возвращались не на «тук‑туке», а на автобусе. Салон был наполовину пустой; под потолком на поручне дружно раскачивались ременные петли; кондуктор скучал — он висел на подножке и что‑нибудь выкрикивал людям на обочине. В зарешеченные окна с океана поддувало свежестью. Герман и Даша сидели посередине салона на диванчиках лицом друг к другу: Даша, раскрасневшаяся от жары, находилась ещё на женской половине автобуса, а Герман уже на мужской. И почему‑то было приятно такое напоминание о природе людей.
