Артем Белоглазов - Сборник "Русская фантастика 2010"
Но на сей раз, очевидно, группировка подкрепление не вызывала. Бульдозерист прибыл собственной волей. И всех терзала мысль: против кого? За кого? Если б он пошел на таран, трамвай, может быть, и выстоял бы, но водила не такой дурак и, в отличие от собрата в трамвае, способен на маневр.
В считаные мгновения сомнения разрешились.
Сиплый голос возгремел в морозном воздухе:
– Что, Вован, думал, тачку сменил, добрые люди тебя не найдут?
И ковш бульдозера, словно драконья пасть, рухнул на один из внедорожников. Вероятно, его владелец когда-то нанимал бульдозериста, но не расплатился за услуги. Теперь платить приходилось ему. Нарочито заостренные зубы вонзились в металлическую плоть. Хозяин джипа на тот момент находился снаружи благодаря инциденту с пушкой, и ему следовало бы благодарить всех святых за этот неудачный тактический прием. Он, однако, склонен был извергать не столько благодарения, сколь проклятия, наблюдая, во что превращается его прекрасная боевая машина.
Полностью пробить броню и сжевать внедорожник железные зубы не смогли, однако бульдозерист не склонен был останавливаться на достигнутом. Ковш выпустил жертву, но лишь для того, чтобы водила имел возможность изменить наклон. Новый захват последовал не сверху, а снизу. Титаническим усилием он оторвал джип от земли и метнул туда, где табунились гопстерские тачки. Далеко зашвырнуть тяжелую машину он был не в состоянии, но и без того сумел добиться жертв и разрушений. Лязг и грохот намного превзошли те, что слышались при прошлом раунде стычки. К ним примешивались крики раненых. Одно из «ведер с болтами» вспыхнуло, озаряя окрестности рыжим инфернальным светом, и прочие гопстеры кинулись к своим тачкам, отгоняя их подальше, пока пламя не охватило и другие машины. Работяги в трамвае приветствовали происходящее радостными криками, не очень думая, что огонь может перекинуться и на вагон.
– Ну, козел, ты попал! – кто-то из деловых, выхватив волыну, выстрелил по кабине бульдозериста.
До сих пор все шло по неписаным правилам прирельсовых стычек, когда сражавшиеся воздерживались от стрельбы, но с появлением бульдозера картина изменилась, и владелец пострадавшего джипа не снес такого надругательства над честью группировки.
Попал ли стрелявший, узнать не удалось. Ответом на его выстрелы была череда других, причем не одиночных. Вслед за ними раздался вой, от которого закладывало уши даже у самых нечувствительных.
– Атас, понты!
Гопстеры, уже сидевшие, на свое счастье, по машинам, дали по газам. Деловые, у гордости которых тоже был предел, кинулись к джипам. Связываться с понтами не хотел никто.
Понты – дорожная полиция, выделившаяся из общего класса ментов, работая в экстремальных условиях, – сразу открывали огонь на поражение. Им было все равно, работяги перед ними или гопстеры, деловые или цивилы, автомобилисты или пешеходы, мужчины или женщины. Для них это был не столько бой, сколько охота. Причем, следуя примеру какого-то своего легендарного героя, бабам они старательно целили в голову, а мужикам – в пах. Объяснялось это суровым здешним климатом, при котором легко отморозить что угодно.
Поэтому работяги тоже не стали дожидаться понтов. Тут и копьеметалка не помогла бы. Надо было уходить, и как можно скорее, благо машины гопстеров, преграждавшие пути, исчезли. Правда, оставались еще обломки пушки, но с помощью особого щитка их можно было толкать перед собой до тех пор, пока трамвай не удалится на безопасное расстояние. Тогда ребятушки снова смогут выскочить и очистить пути. А пока – уходить, и все.
– Осторожно, двери закрываются! – проорал водитель древний клич, хотя двери были давно закрыты, и вагон с громыханием покатился прочь на всей возможной для трамвая скорости. Пассажиров швыряло во все стороны, при том что они цеплялись за сиденья и поручни, но никто не выражал возмущения по этому поводу.
Когда стало ясно, что погони нет, напряжение отпустило. У кого-то оказалась при себе фляга с самогоном, у кого-то под сиденьем была припрятана бутыль бражки. На проходной действовал антиалкогольный контроль, но вечерней смене обычно делали послабления. Там небось тоже люди, с пониманием. Поэтому пили без опаски, да и разве напьешься в дороге-то? Так, для сугреву только.
Расслабились, то и дело пересказывая друг другу во всех подробностях недавнюю стычку – как будто не сами участвовали и не сами наблюдали. Ржали, вспоминая, как разлетелась пушка и как бульдозерист поддел машину делового. Пересчитывали, кто какие боевые отметины получил.
Мишаня хвастался своей геройской раной – дырой в ватнике.
– Нашел чем хвалиться, – говорили ему. – Если бы ты с бабой не подрался, то и выручать тебя не пришлось бы. Проехали бы мимо и на смену не опоздали. А так из премии вычтут.
– А что баба, что баба, – отвечал обиженный Мишаня. – Бабы тоже разные бывают. Раньше, до понтов еще, на дорогах как раз специальный отряд и орудовал, из одних баб. И такие они были свирепые, что власти им даже оружия не давали, только ломы. С тех пор и говорят: «Против лома нет приема».
– Врешь ты все, Мишаня.
– Вот и не вру! У них и форма особая была – жилетки оранжевые. Чтоб издали видели и боялись.
– Да? А мне отец говорил – эти… как их… белые колготки…
Спорили, однако, без злобы. Все было хорошо. Они победили, ну, не без помощи бульдозериста и понтов, но это не считается. Никто не погиб, и даже есть надежда не опоздать на смену.
Трамвай удалялся в темноту. Это был обычный рейс. До завода, где собирали автомобили.
Александр Григоров
Класс млекопитающие
На ступенях перед входом в Палеонтологический музей искусства собралась ватага подростков. Пацаны пили пиво, курили и резались в карты; девочки тоже потягивали сигаретки и хихикали о своем, о женском. От кучки игроков послышался мат — кто-то проиграл. Из будки вылез охранник — в черной форме, с дубинкой на поясе. Отобрал карты, дал по затылку первому попавшемуся горе-катале и велел ждать тихо: скоро пойдете. Получив в спину очередь из неприличных жестов, ушел. Его догнал мальчишка, который все это время сидел за колонной и листал электронную книгу. Ростом он был выше сверстников, но сложен неладно: худой, высокий, да еще и шагал так, будто готовился выйти на сцену или арену цирка — неестественно выпятив грудь и выгнув спину.
Вслед пронеслось:
— О, Чудаков побежал мента доставать! Теперь ему не до нас. Сдавай, Лёха.
Спрятав книгу в поясной чехол, Чудаков спросил охранника:
— Господин сержант, а сколько длится экскурсия? В среднем. Охранник ответил, глядя поверх головы Чудакова:
— Я не засекал — оно мне нужно? Грят, были случаи, люди по несколько суток сидели. Всех не упомнишь: вошел посетитель, а когда вышел — кто его знает.
— А я думал, на ночь из музея всех выгоняют…
— На последний этаж вход обслуге запрещен. Туда только директор заходит и научные сотрудники. Там все заблудшие и сидят.
— Почему же директор оттуда никого не выгоняет?
Охранник выглядел немногим старше Чудакова, но форма и дубинка позволяли чувствовать себя мудрее:
— Я сам недавно служу, но начальник охраны грит, мол, директор только рад, что на последнем этаже есть люди. Его, кстати, недавно достроили: вишь, кладка свежая.
Чудаков оглянулся на ступени перед входом. Одноклассники по-прежнему дурачились в ожидании экскурсовода.
— А сами-то вы на экскурсии были? — спросил Чудаков, рассматривая дубинку.
— Не-а, — сержант повернулся спиной. — Как по мне, кино лучше.
Возле входа началось шевеление — класс обступил учительницу. Чудаков поспешил занять место в строю, пахнущем косметикой и перегаром.
— 12-й «Б», вам повезло — экскурсию будет вести сам директор музея. — Учительница кивнула в сторону щуплого очкарика.
Двери открылись, подростки потянулись в нутро музея, оставляя за собой пустые бутылки, пакеты от чипсов и окурки. Чудаков заходил последним и, пока не закрылась дверь, успел посмотреть на охранника. Тот тасовал отобранную колоду карт, пожевывая спичку. Махнул Чудакову рукой — на прощание.
В холле висели картины, возвышались статуи и бюсты, фоном звучала классическая музыка. Экскурсовод вывел класс на середину зала и стал в центре живого кольца, под прицелом глумливых взглядов.
— Здравствуйте, дети.
— Привет, ботаник, — отозвался из круга оцепления двоечник Подорванный.
Класс заржал, повинуясь условному рефлексу — раз штатный юморист что-то брякнул, надо смеяться. «Ботаник» ответил ровным
— Тогда лучше историк.
— Что — историк? — Подорванный не привык получать сдачи ни на словах, ни в драке, потому к продолжению разговора оказался не готов.
