Не суди по оперению - Брисби Зои
– Простите меня.
– За что? Ты же в этом не виноват.
– Так значит, вы едете посмотреть Брюссель? На экскурсию?
Максин посмотрела прямо в глаза молодому человеку.
– Тебе лучше не знать.
9
– Это почему же мне лучше не знать?
– Слушай меня. Ради твоего же блага.
Алекс искоса посмотрел на нее, вдруг что-то заподозрив. Он вспомнил, как она предлагала ему наркотики. Вообще говоря, он о ней почти ничего не знал. Он подытожил про себя те немногие сведения, которыми располагал:
Вышла из дома престарелых. Означало ли это, что она действительно там жила?
Ехала в Брюссель. Что она собиралась там делать?
Семьи у нее не было. По ее словам.
Ее муж был психиатром. Погуглить.
Любит музыку в стиле техно. Подозрительно.
Смотрит много, даже чересчур много, репортажей.
Ничего особо криминального в этом не было. Но осторожность никогда не помешает.
– Вы, по крайней мере, не совершаете ничего незаконного?
Надо было написать в профиле, что он не хочет пассажира с криминальным прошлым.
Хуже всего было то, что «преступница» лишь загадочным образом пожала плечами.
– Вы хотя бы не в бегах?
Хорошенькое дело! Не иначе, как нарвался на Бедовую Джейн[13] в кардигане из чистой шерсти!
– Да нет!
Она отмахнулась.
– Значит, торгуете наркотиками. Наверняка. Я смотрел передачу – не вам одной их смотреть – где рассказывали, что наркомафия использует пожилых людей для провоза наркотиков. У таможенников не возникает подозрений, и груз уходит как по маслу.
Он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Максин.
– Послушайте-ка. Я не желаю участвовать в ваших темных делишках. Я отвечаю за свою «Твинго». Да она и не выдержит полицейской погони. И вообще, тюрьма – это не для меня. Я псих, и в конце концов огребу по полной, мы все знаем, чем это заканчивается. Нет уж, у меня и без того куча проблем…
Старая дама положила руку на плечо Алекса, чтобы остановить его.
– Хватит нести всякий бред, лучше смотри на дорогу, а то попадем в аварию. Ты этого хочешь? Лично у меня нет желания умирать. Во всяком случае – сейчас и вот так.
Они молча смотрели какое-то время на бегущее им навстречу шоссе. Монотонно мелькающие разделительные полосы в конце концов немного успокоили их.
– Ну? – спросил Алекс.
– Что ну?
– Вы скажете мне?
– Что я должна сказать?
– Зачем вы в Брюссель-то едете? Я начинаю психовать из-за этого.
– Я уже объясняла – лучше тебе этого не знать. Поверь, что иначе ты еще больше распсихуешься.
– Вы не наемная убийца, по крайней мере?
Он взглянул на Максин и спохватился:
– Да нет, это было бы смешно!
– А почему это было бы смешно? – нахмурилась старушка.
– Потому что… м-м-м…
Алекс неуверенно очертил ее рукой в воздухе.
– Потому что я слишком древняя, да? В КГБ, представь себе, есть агенты и постарше меня.
– Так вы из КГБ?
От изумления он сделал резкий поворот, но тут же пришел в себя и взялся покрепче за руль.
– Ты чокнулся? Ты же нас убьешь!
– Так вот что! Вы из КГБ…
Максин наслаждалась повисшим в воздухе напряжением. Ей доставлял удовольствие полученный эффект. Но это не могло продолжаться вечно, ей надо было признаться.
– Нет.
– Что значит «нет»: вы не из КГБ или вы не можете мне ничего сказать, иначе вам придется меня убить?
Максин рассмеялась:
– Ты слишком много смотришь телевизор. Нет, я не из КГБ.
– Так зачем же вы меня уверяли в обратном?
– Я никогда не говорила тебе, что я агент КГБ. Это все твой психоз виноват. И заметь, что я никак не отреагировала на твое замечание, что я слишком стара для наемной убийцы. А это было очень обидно.
– Так вы и есть наемная убийца, да?
– Опять нет.
– Кто же вы, наконец?
– Я Максин, но ты можешь звать меня Макс.
Молодой человек совершенно растерялся. Он больше не понимал, с кем имеет дело.
– А зачем вы едете в Брюссель?
– Ты правда хочешь это знать?
– Да.
– Чтобы умереть.
10
– Ладно, я понял. Вы меня разыгрываете. Я уже немного вас знаю. Неплохая шутка. Мрачноватая, правда, но удачная.
Алекс хлопнул себя по ноге, как будто похлопал по плечу приятеля, рассказавшего о классном приколе. Но его веселье продолжалось совсем недолго. Ровно до того момента, как он заметил выражение лица у своей попутчицы, точнее – всякое его отсутствие. Она больше не улыбалась ему с задорным видом, как прежде, а была серьезна и словно застыла, дожидаясь, чтобы он все понял сам.
Хотя Максин и казалась абсолютно спокойной, ее все-таки тревожило, какова будет реакция Алекса. Она впервые говорила с кем-то о планируемой эвтаназии. Конечно, она обсуждала это с врачами, но то не в счет. Они смотрели на нее не иначе, как на обреченную пациентку, как на один случай среди прочих, в то время как этот милый юноша видел ее живой, такой, какой она была на самом деле. И теперь она боялась, что он станет смотреть на нее иначе.
Однако она должна была объяснить ему свое решение, ей необходимо было раскрыть кому-то причины, побудившие ее положить конец собственной жизни.
– Ты думаешь, что твои страдания настоящие. И сейчас для тебя это так и есть. И я уважаю твое горе. Но на самом деле ты не знаешь, что такое настоящее страдание, и я надеюсь, что узнаешь это как можно позже. Моя мама часто повторяла: «У каждого возраста свои проблемы». У маленького ребенка маленькие проблемы, но для него они самые настоящие. В твоем возрасте главные проблемы – это любовные огорчения.
– А в вашем?
– В моем? На этот вопрос ответить очень сложно. Когда состаришься, то, на мой взгляд, сложнее всего согласиться с тем, что у тебя нет никакой перспективы. Нет больших планов, нет цели в жизни, нет мечты. Есть лишь одна задача – сделать так, чтобы неизбежное случилось как можно позже и как можно безболезненнее.
– Так вот в чем ваша проблема: вы состарились?
У Алекса мелькнула надежда: старушка вовсе не самоубийца, она просто хандрит из-за того, что время проходит.
– Нет, с этим я давно смирилась. Но что я никак не могу принять, так это потери.
– Потери чего?
– Потери людей, которых я любила. И себя – той, какая я на самом деле. Я ведь понемногу разрушаюсь. Я растворяюсь внутри себя и вскоре исчезну. Мне уже не удается обманывать свой мозг, чтобы внушить ему, будто я счастлива. Я слишком долго его обманывала и теперь расплачиваюсь за эту ложь.
– Вы больны?
– У меня Альцгеймер.
Страшное слово сорвалось наконец-то с ее губ, и ей, как ни странно, стало легче, как будто теперь, после того как она осмелилась произнести его вслух, ей удастся изгнать из себя чудовище.
У нее был Альцгеймер. Она точно знала. От того, что она с кем-то этим поделилась, ей действительно стало лучше. Она держала это в себе как секрет, в котором стыдно признаться. Груз на душе давил гораздо сильнее, чем ей казалось. Признаться было очень больно. Щипало так сильно, будто ей прижгли рану спиртом. Но пережить эту боль было необходимо, и теперь она это четко понимала.
Мозг у Алекса закипал. Это уже чересчур! Последняя капля переполнила чашу его эмоций. Ему бы со своей депрессией разобраться, а теперь придется еще и отговаривать от самоубийства больную дамочку! Плюс к тому, он уже успел оценить эксцентричную старушку. И от новости о ее неизлечимой болезни сердце у него сжималось.
Не мог он позволить ей совсем отчаяться. Разрешить ей прикончить себя, как какое-нибудь несчастное животное на бойне. Необходимо было действовать. Но ему требовалось разузнать о ней побольше, чтобы заставить ее передумать.
– Вы совершенно уверены, что у вас Альцгеймер?
М-да, он, конечно, мог бы придумать что-то поумнее или хотя бы потактичнее, но главное – начать. Максин, судя по всему, не рассердилась.
