Братья - Чен Да
Я стал замечать, что мои коленки предательски дрожали, когда я проходил мимо нее. Когда мне было лет одиннадцать, случилось нечто: как-то ночью, лежа в постели, я предавался грезам о Лили так безоглядно, что они закончились пугающим, сладостным оргазмом, после которого я до утра не сомкнул глаз.
Тысяча девятьсот семьдесят второй год выдался особенно тяжелым для юго-восточных провинций Китая. Наводнение, продолжавшееся четыре месяца, разрушило плотину, снесло дома, уничтожило урожай. Сотни тысяч людей умерли от голода и холеры, и все понимали, что если не подоспеет помощь, то жертвы будут расти. Каждый новый день приносил очередной слух о случаях людоедства. Председатель Мао впал в паранойю: голодная толпа — опасная толпа. Его приказ доверенным лицам был прост: «Накормите их, иначе они сожрут нас».
Лон, мой всемогущий дедушка-банкир, получивший образование в Оксфорде, немедленно составил план, где взять средства, чтобы помочь голодающим провинциям: он предложил выпустить облигации долгосрочного займа на один миллион юаней. В стране, где не у каждого был свободный доход, издали указ, обязательный для всей нации. Из зарплаты госслужащих, то есть у восьмидесяти процентов населения, автоматически отчислялась определенная часть на так называемые Патриотические облигации. Таким образом, не составило особенного труда собрать миллион юаней.
Как-то вечером я спросил у дедушки Лона, какие гарантии дает государство по этим облигациям. Он нахмурился и гордо ответил:
— Печать Банка Китая с моим именем. Пока я живу, они равноценны золоту.
Я без слов кивнул и больше к этой теме не возвращался. Я задал свой вопрос, потому что, казалось, никто не относился к облигациям всерьез и не верил, что облигации будут иметь какую-то ценность после даты погашения. Дети в школе играли с ними, как в карты, и меняли на какие-то безделушки.
На следующий день я опустошил свою копилку, куда складывал карманные деньги, купил на них самых разных игрушек и притащил мешок в школьную раздевалку. На доске объявлений я повесил небольшое сообщение о том, что меняю игрушки на облигации. От желающих не было отбоя. Мальчишки и девчонки выпрашивали их у родителей и несли их мне. Дело пошло так хорошо, что мне пришло в голову проехать на велосипеде по соседним улицам и предложить поучаствовать в сделках и местной детворе. Откликнулись многие. Я даже привлек своих школьных приятелей и рассылал их с заданиями по окрестностям, расплачиваясь с ними такими же игрушками. В течение трех месяцев я настолько увлекся этой затеей, что даже стал пренебрегать уроками музыки. Зато каждый день моя школьная сумка исправно наполнялась ценными бумагами, которые я аккуратно перекладывал в свой сундучок из красного дерева и надежно прятал его под свою кровать.
В конце каждого вечера каллиграфическим почерком я заносил данные в специальную тетрадь и счастливый, с улыбкой На лице, засыпал, строя всевозможные планы, как распоряжусь деньгами, когда наступит срок. Я мечтал о путешествиях, в первую очередь на Карибы — чудесные солнечные острова, где обитали пираты и о которых часто рассказывал дедушка Ксиа. Потом о Северной Америке — Йелоустоун-парке, Аляске, Скалистых горах. Мою душу согревала мечта о том, чтобы поступить в один из тех знаменитых заокеанских университетов, что входили в Лигу Плюща. Оксфорд уже вышел из моды, и тон в образовании задавала Америка: Гарвард, Йель, Коламбия. Я справился в словаре, что стоит за этим названием — Лига Плюща, — и точно понял, что если я хочу стать знаменитым не только в Китае, то мне нужно приобщиться к одному из этих заведений.
Все эти мечты были неразрывно связаны с размышлениями о поджидающих меня барышах. Что за отличная схема: ты спишь или играешь, а денежки растут. Согласно условиям, напечатанным на обратной стороне облигаций, дата их погашения должна была наступить через семь лет. Условия я выучил наизусть — еще бы, я приобрел облигации, стоимостью один доллар, по центу за штуку! А это означало феноменальную стократную прибыль. Просмотрев книги по облигациям в дедушкиной библиотеке, я понял, что, когда наступит срок погашения, я заработаю столько, сколько еще никому не удавалось. Я аккуратно пометил день в календаре — первое мая тысяча девятьсот семьдесят девятого года — день, когда я официально стану миллионером. Согреваемый этой мыслью, я исполнял пьесы Шопена с особенным чувством, удивляя мать и восхищая ее до слез.
К двенадцати годам Лили превратилась в прекрасную молодую особу, первую танцовщицу в классе и солистку хора. Она была мне ровней по всем предметам, только в математике пальма первенства явно принадлежала мне. Но мои попытки привлечь внимание длинноногой красавицы были безуспешными. Далекая, как луна, и холодная, словно вода в осеннем пруду, она даже не смотрела в мою сторону, постоянно находясь в окружении подружек. А это только распаляло мои чувства.
Однажды я заметил, что она украдкой бросает на меня взгляды. Мое тело охватила дрожь. В тот же день у нас был урок гребли на озере, и меня случайно определили к ней в пару, чего никогда раньше не случалось. Нам предстояло соревноваться с другими парами.
Мы отправились в живописный пригород Пекина, где среди бескрайних полей пшеницы, окруженных высокими ивами, затерялось озеро. Когда мы садились в лодку, Лили как-то смущенно улыбнулась. Сердце мое подскочило к горлу, я едва мог дышать. Я впервые в жизни оказался так близко от нее, почувствовал ее тепло. Вблизи она казалась еще прекраснее: точеная фигурка с осиной талией, каскад длинных волос, огромные выразительные глаза и… удивительно прекрасный запах.
Мы сидели неподвижно, ожидая, пока все приготовятся. Затем раздался свисток учителя физкультуры, и все принялись отчаянно грести, подымая веслами тучи брызг и пугая гусей. Пытаясь произвести на Лили впечатление, я орудовал веслами со всей силой, на какую был способен, а она совсем не напрягалась, не пытаясь даже попасть в ритм. Наша лодка стала отставать, пропуская вперед более слабые команды.
— Да в чем дело? Поторапливайся же! — кричал я.
— Я не могу. — Она улыбнулась.
Несмотря на все мои усилия, мы отставали уже метров на двадцать.
— С тобой все в порядке? — не унимался я.
Лили просто покачала головой, и ветер разметал ее волосы. Лодки скрылись за поворотом. Неожиданно девушка повернулась ко мне лицом.
— Я так давно хотела это сделать, Тан, — произнесла она, поигрывая прядкой волос. — Пожалуйста… — С этими словами она нагнулась ко мне и поцеловала прямо в губы. Я выронил весло и обнял ее. Лишь на мгновение она податливо прильнула ко мне, но потом оттолкнула, а я так и остался сидеть с закрытыми глазами, с ощущением райского блаженства. В тот же миг она качнула лодку, и я отправился принимать холодную ванну. Над озером разнесся ее веселый смех. Я наклонил лодку в другую сторону, так что теперь пришел ее черед окунуться. Мы обнимались в воде, пока подоспевший к нам учитель не вытащил нас.
До конца семестра мысли о Лили не отпускали меня ни на миг. Все, что я делал, было для нее: писал песни и любовные письма, а она отвечала скупыми строчками, в которых было больше остроумия, чем нежности. На людях она делала вид, что не знает меня. Только однажды, когда мы оказались наедине, она позволила мне подержать ее за руку. Ее высказывания обо мне в записках были едкие, критические, без единого намека на восхищение и любовь. Порой я настолько терялся от невозможности понять мою загадочную Лили и чувствовал себя таким одиноким, что рыдал ночами, не в силах заснуть. Меня мучили предположения, что у нее роман с каким-нибудь старшеклассником, гораздо более подходящим для нее юношей, или что она вообще не думает обо мне.
Я посылал приятелей следить за ней после школы. Содержание отчетов не менялось: она жила в доме министра, к ней приходил специально нанятый учитель танцев и занимался с ней хореографией. По утрам она брала в саду уроки музыки, и ее нежное пение разносилось в умиротворенной тишине этой части Жон Нань Хаи.
