Самия Шариф - Река слез
Я до сих пор не упоминала одну фразу, поскольку она наполняет меня страданием. Ее произносили многие мужчины, в том числе и отец, а также моя мать: «Твои слезы — это всего лишь крокодильи слезы». Отец повторял ее во время наказаний, мой ненавистный супруг — когда насиловал меня. «Это фальшивые слезы, — говорили они, — на самом деле ты вовсе не страдаешь». Они заставляли меня мучиться молча и не лить слез, которые, по их мнению, были лживыми.
А что они думали на самом деле? Что я сделана не из плоти и крови, как они? Что у меня нет сердца? Что я вообще не являюсь живым существом?
Слишком много женщин страдает, не показывая слез. А зря! Пусть все знают, что слезы наши подлинные, они свидетельство той боли, которая разрывает наши сердца.
Однажды мой отец, типичный глава алжирского семейства, открыл мне одну сторону своей натуры, которая глубоко тронула меня. Это случилось во время единственного нашего с ним разговора после моего бегства из страны.
Зимой 2009 года моя младшая сестра сообщила, что отец находится на лечении в парижской больнице. Я позвонила ему туда.
Старый и тяжело больной, он в первый раз открыто проявил свои чувства. Голос у него был тот же, что и раньше, но говорил он без авторитарности и не без сожаления. Он повторил несколько раз: «Это мектуб. Это мектуб». Я догадывалась, что он хотел мне сказать: он, как того требовала традиция от каждого мужчины, взял на себя роль ответственного за семью, за дом и его обитателей. Мектуб — это судьба. Другими словами, общество ждало, требовало от него сурового обращения с теми, за кого он отвечает.
Он сказал мне: «Не плачь, дочь моя. Это я должен плакать, и уже давно. Я хотел бы, чтобы ты не сердилась на меня, чтобы простила за все. Единственное, о чем я тебя прошу: позаботься о себе самой и своих детях». Я испытала к нему жалость и поняла, что не смогу его ни в чем упрекнуть.
Потом я узнала, что он сказал матери: «Я переживаю за дочерей. Как они будут жить после моей смерти?» Мать очень рассердилась на него за это признание. В отличие от отца, она не является типичной алжирской матерью, любящей и доброжелательной.
Я должна признать, хотя мне это кажется очень странным, что самым большим моим желанием было, чтобы отец обнял меня хоть один-единственный раз в жизни.
* * *Пытаясь осмыслить свои отношения с мужчинами, я сделала следующий вывод: не бывает совершенно чистого и безоблачного счастья, если его здание воздвигнуто на грубом фундаменте. Всегда есть камни, за которые нет-нет да и зацепишься, как и всегда найдется деталь, которая омрачает жизнь и меняет первоначальный сценарий, созданный с надеждой на светлое будущее.
Прекрасный поворот судьбы
Еще во время моего романа с уроженцем Квебека я нашла работу в международном аэропорту Монреаля, в бутике, где торговали косметикой. Управляющий бутика взял меня на должность консультанта. Какая ирония судьбы! Мне будут платить за то, чтобы я помогала женщинам идти по той тропе, ступать на которую мне было заказано на протяжении многих лет. По меньшей мере странно было делать то, что когда-то было мне строго-настрого запрещено.
Родители внушали мне, что использовать косметику — это зло. Значит, начав предлагать другим это зло, я совершила поворот на 180 градусов. Кто бы мог предвидеть подобный кульбит? Только не я. Я улыбалась, представляя лица членов моего клана, наблюдающих за мной во время работы среди всей этой красоты, говоря другими словами, практически прислуживающей сатане.
Мне поначалу было трудно справляться с работой, не имея ни соответствующего образования, ни опыта, и, что самое главное, не зная ни слова по-английски. Когда я искала работу, мне было очень тяжело постоянно ходить в туфлях на высоких каблуках. Мне казалось, что мужчины находят меня странной. Женщины же, наоборот, демонстрировали мне свое презрение.
Что скрывать, не так-то легко мне было найти место под солнцем и добиться признания в мире, который я еще так плохо знала. Жители Квебека, в особенности их женская половина, с опаской относились к новичкам, заслужить их доверие было не так-то просто.
В бутике я проработала три месяца. Потом его закрыли. Мне было жаль, тем более что ходить в туфлях на каблуках мне нравилось все больше и больше. Они словно были залогом материального благополучия и придавали веры в свои силы. Впрочем, у меня уже были кое-какие планы на будущее.
* * *Когда мы были узниками, запертыми в кладовке, я для поднятия духа обещала девочкам свободу, хотя в душе по-настоящему не верила, что это возможно. Казалось, что для меня нереально покинуть ту страну, тот сплоченный клан, но я понимала, что должна бежать оттуда как можно дальше. Как это ни парадоксально, я знала, что все равно сделаю это. Мои дочери заслуживали лучшую жизнь, я должна была оградить их от моральных и физических мучений.
Я строила радужные планы, успокаивала детей рассказами о светлом будущем.
— Обещаю вам: мы уедем далеко отсюда, будем жить свободными и счастливыми втроем. Никто больше не поднимет на вас руку, не будет навязывать свои взгляды. Никто больше вас ire унизит.
Нора думала, что заключение превратило меня в одержимую, переставшую понимать, где границы реальности. Умоляла меня спуститься с небес на землю.
— Ты прекрасно знаешь, что эти люди способны содрать с нас кожу. Не хочу больше слушать твои россказни. Лучше подумай, что будет, если ты не захочешь возвращаться к этому человеку, которого я никогда не назову отцом.
Время от времени, когда на Нору накатывали мрачные мысли, она пыталась возражать или даже провоцировала меня, но я стояла на своем. Я хотела жить, несмотря на мрачную реальность. Я не могла принять то, что в столь юном возрасте моя дочь стала такой пессимисткой. Я повторяла ей:
— Вот увидишь, Нора, все образуется. Однажды мы уедем далеко, и я напишу про нас повесть, в которой поведаю людям обо всех ужасах, пережитых нами.
* * *Через несколько лет после нашего переезда в Квебек настало время воплотить свое обещание в жизнь, прежде всего ради моих дочерей, а также ради всех женщин, жизнь которых невыносима. Словом, я начала писать повесть.
«Паранджа страха» была издана и, к моему удивлению, заняла неплохую позицию в книжных рейтингах. У меня отняли право на образование, как и у многих моих современниц, обо мне никто не заботился, меня унижали близкие, и вот теперь меня поздравляли, обо мне писали в средствах массовой информации, у меня просили интервью для газет. Мои слова услышали не только в Квебеке, но и во всем мире. Мною заинтересовались люди разных национальностей.
«Паранджа страха» была переведена на восемь языков. В России и, в особенности, в Украине ее очень хорошо приняли, как и во Франции и Испании. Голландцы, чехи, итальянцы, немцы и португальцы с пониманием отнеслись к моей истории. Только англоязычные издатели до сих пор пренебрегают моей автобиографической книгой. Мой мир по-настоящему преобразился. У меня открылось второе дыхание.
Сразу после появления «Паранджи страха» меня словно закрутило в пестром водовороте. Я слышала в свой адрес и похвалу, и критику, а случалось, что и угрозы. Похвала заставляла меня двигаться дальше и не опускать руки, угрозы воскрешали старые страхи и принуждали держаться как можно дальше от тех, от кого они исходили.
Меня и любили, и ненавидели. Когда в 2006 году в книжном салоне в Монреале к стенду с моими книгами подошли четыре молодых алжирца, я не смогла сдержать нервной дрожи. Но они стали громко выкрикивать «браво» и хвалить меня за мужество. Самый высокий, крепко сложенный парень сказал мне:
— Я прочел книгу несколько раз и каждый раз плакал. Я хочу обнять тебя.
Мотом он добавил:
— Разбей оковы, сестра!
В том же салоне год спустя две женщины с закрытыми вуалью лицами сказали мне, что я просто «грязная, порочная девка».
Еще один повод для беспокойства — это то, что после публикации повести мое имя как имя предательницы несколько раз упомянули в мечетях. Еще серьезнее то, что исламские активисты знают школу, которую посещают мои дети. Добавьте к этому угрозы, присылаемые по почте.
До каких пор они будут меня преследовать? Или я должна была скрывать правду и притвориться без различной, чтобы взамен получить покой и возможность дышать полной грудью, не испытывая страха?
Но я думала о том, что наступит день, когда под грузом невысказанной правды я задохнусь. Другого выхода у меня не было; я должна была либо кричать во все горло, либо умереть. И вы уже знаете, какой выбор сделала я: кричать, закрыв лицо вуалью. Вот почему я и мои дочери встречали представителей средств массовой информации с закрытыми лицами.
