Том Вулф - Голос крови
– Погодите-ка, – говорит сержант Маккоркл. – Секунду. Ладно, вот он на палубе, там, и он проходит все расстояние оттуда досюда. Вы не пытались его остановить? Никто не пытался?
Джонатан отводит глаза и с тяжким вздохом поясняет:
– Ну, штука в том… нам показалось, он псих. Понимаете? И у него могло быть, как бы, оружие – понимаете? – револьвер, нож. Откуда мы знали?
– Понятно, – сказал Сержант. – Он казался психом и, может, имел оружие, вы этого не знали, и вы не попытались его остановить, никто не попытался его остановить.
Сержант не спрашивает, а повторяет за собеседником… излюбленное полицейское каменнолицее ерничество.
– Ээ-э… именно, – мямлит упитанный Мажор.
– Как же он залез на мачту? – недоумевает сержант. – Вы сказали, у него сбилось дыхание.
– Там идет линь, вон видите, вдоль мачты. Наверху блок и беседка. Садишься внизу в беседку, и тебя затягивают линем наверх.
Сержант Маккоркл тычет рукой вверх.
– И кто его затаскивал?
– Ну, он… там можно самому подняться по веревке, если понадобится.
– Это, наверное, не так уж быстро, – замечает сержант. – Вы не пробовали его задержать? Никто не пробовал?
– Ну, я говорю, нам показалось…
– …что он псих, – сказал Маккоркл, договаривая за собеседника. – И, может, прячет оружие.
Сержант медленно кивает: полицейская издевка, маскирующаяся под сочувствие. Потом переводит взгляд на Нестора, чуть приподнимает брови, как бы говоря: «Ну и чмошники, а?»
О благодать! Для Нестора в этот момент такой взгляд равносилен ордену Почета! Сержант признал его одним из храброго братства копов – не просто стажером, годным только путаться под ногами.
Радио с центрального пульта… «Парень заявляет, что диссидент… На мосту полно кубинцев, требующих, чтобы ему предоставили убежище. Сейчас это не имеет значения. Сейчас нужно, чтобы вы его оттуда сняли. На эстакаде восемь полос движения, и все стоят. Какой ваш план? Кью, кей, ти».
Большего не требуется. Для любого майамского копа, особенно копа вроде Нестора или сержанта, этого достаточно, чтобы взять на себя… мужика на мачте. Несомненно, досюда, прямо в бухту Бискейн, его доставили кубинские контрабандисты на борту какого-нибудь быстроходного судна типа сигаретницы, которая делает семьдесят миль в час, а тут выпустили – или вышвырнули в воду около берега, развернулись и дунули обратно на Кубу. За такую услугу ему, наверное, пришлось заплатить что-то в районе пяти тысяч долларов… это в стране, где средняя зарплата врача триста долларов в месяц. В общем, в следующий миг он барахтается в волнах. Видит лесенку на корме шхуны и влезает, видимо полагая, что шхуна стоит у причала, поскольку она не движется, и надеясь сойти с нее на берег или, может, надеясь, что шхуна доставит его хотя бы до моста. Это все, что нужно сделать кубинцу: ступить на американскую землю или на любое строение, отходящее от американского берега, например на мост – тогда убежище обеспечено… Любому кубинцу… Никаким другим беженцам такой привилегии не дано. Кубинцам достался статус самых приветствуемых мигрантов. Если кубинец ступил на американскую землю (или строение), он подпадает под категорию «сухоход» и остается в Штатах. Но если его перехватили на воде или в воде, то отправят назад, на Кубу, если только он не убедит дознавателей из береговой охраны, что дома его ждет «реальная угроза», например политические преследования. Человек на мачте сумел выбраться из воды – но на корабль. И значит, к моменту прибытия Нестора с сержантом формально он остается «в воде» и считается «мокроходом». Мокроходам не фартит. Береговая охрана отвозит таких в Гуантанамо, где их, по сути дела, просто выпускают в лес, как ставшую ненужной собаку.
Но в эту минуту высшее полицейское начальство такие тонкости не заботят. Все равно, сухоход это или мокроход, кубинский нелегал или заблудившийся монгол. Все, что их сейчас волнует, – это снять парня с мачты и восстановить нормальное движение на эстакаде.
Сержант отворачивается и останавливает взгляд на воображаемой точке в небольшом отдалении. И застывает, кажется, навечно.
– Ладно, – говорит он наконец, снова глядя на Нестора. – Как думаешь, Камачо, сможешь влезть на мачту? Этот парень не говорит по-английски. Но ты сможешь ему объяснить. Скажи, что мы не собираемся его арестовывать и отсылать обратно на Кубу. Просто хотим снять его оттуда, пока он не свалился и не сломал себе шею… или не вскипятил нам мозг.
Все это чистая правда. В Управлении копов прямо инструктируют не соваться в дела с нелегалами. Это забота федерального правительства, Иммиграционной и таможенной полиции, ФБР и береговой охраны. Но у Нестора Камачо теперь забота своя, и даже не одна: забраться на семидесятифутовую мачту… и уговорить какого-то щуплого и насмерть перепуганного кубинского беднягу спуститься с этой треклятой мачты вместе с ним.
– Ну, сможешь, Камачо?
Честными ответами были бы «нет» и «нет». Но единственно возможными – «да» и «да». Просто немыслимо сейчас ответить: «Ну, сказать по совести, сарж, я практически не говорю по-испански – уж точно не смогу никого ни от чего отговорить». Нестор – типичный кубинский иммигрант второго поколения. Он понимает испанский, поскольку родители дома всегда говорили только по-испански. Но в школе, несмотря на все толки о двуязычии, почти все говорят по-английски. Испаноязычных радиостанций и телеканалов больше, чем англоязычных, но на англоязычных самые лучшие передачи. Лучшие фильмы, блоги (и порно в Интернете), видеоигры, самая забойная музыка, свежие фишки для айфонов, блэкберри, андроидов, компов – все это появляется на английском. И очень скоро ты чувствуешь себя ущербным… в большом мире… если не знаешь английского, не говоришь и не думаешь по-английски, то есть не владеешь разговорным языком наравне с любым англо. Не успеваешь заметить – это понимаешь всегда внезапно – и ты утратил любой испанский сложнее того, что в учебнике для шестого класса. Такие мысли проносятся в голове Нестора. Но как такое объяснить этим американос? Гнилые отговорки – более того, трусливые! Наверное, просто кишка тонка для такой работенки. И разве можно сказать: «Ой, не знаю, смогу ли я туда забраться?»
Категорически невозможно! Вариантов у Нестора было только два: исполнять и справиться… или исполнять и с треском провалиться. А тут еще сбивает с толку дикая толпа на мосту. Они его травят! С той самой секунды, как сержант с Нестором поднялись на борт шхуны, гомон толпы становится все громче, злее, истеричнее, исступленнее. То и дело до Нестора доносится:
– ¡Libertad!
– ¡Traidor!
– ¡Comemierda, hijo de puta![11]
Лишь только Нестор полезет вверх по мачте, они ему устроят – а ведь он сам кубинец! И это они обнаружат довольно быстро, еще бы! Ничего не выйдет, дело ясное! С другой стороны… Нестор секунду стоит в отупении, глядя на мачтового мужика, но уже не видя его. Будто откровение, в его голове звучит вопрос: «Что такое стыд?» Стыд – это газ, а газы рассеиваются, чего не скажешь о вышестоящих офицерах. Эти уж если вцепятся зубами, не отстанут, как бульдоги. Возможное неодобрение кучки соплеменников совсем не так пугает Нестора, как недовольство этого рыжеватого синеглазого американо, сержанта Маккоркла, который и так уже практически готов зарубить Нестору испытательный срок и обернувшись к которому Нестор отвечает:
– Смогу, сарж.
Теперь, сможет он провернуть этот трюк или нет, обратного хода не будет. Нестор мерит мачту взглядом. Откинув голову, смотрит вверх. Там… там… там в вышине – Господи! Солнце выжигает глаза, очки – не очки. С Нестора бежит пот… ветер – не ветер! Господи, как оно нестерпимо – жариться на палубе шхуны посредине бухты Бискейн. Мужик на мачте цветом, величиной и бесформенностью – точь-в-точь какашечно-бурый пластиковый мешок для мусора. Он по-прежнему вертится и раскачивается… там, в вышине. Опять протягивает руки; деталей не разглядеть, но, несомненно, пальцы опять умоляюще сложил в форме чаш. Должно быть, его крепко трясет там, на беседке: Нестор видит, как бедолага вываливается вперед, а потом откидывается обратно, будто бы перекрикиваясь с толпой на мосту. Господи, как высоко лезть до вершины! Нестор опускает взгляд, оценивая толщину мачты. В месте соединения с палубой проклятая штуковина толщиной почти с его торс. Обхватывая ее ногами, он будет карабкаться целую вечность… по дюйму, по дюйму, цепляясь, как котенок, к семидесятифутовой мачте… слишком долго и слишком унизительно, и думать нечего… Постой-ка! Веревка, линь, по которому какашечно-бурый затаскивал себя наверх, – вот он, тянется к верхушке мачты, выходя из веревочной лужицы на палубе. На другом конце веревки сам беглец, колотящийся в своей беседке о верхушку мачтового дерева.
:::::: Я забираюсь на пятнадцатиметровый канат без ног,::::: напоминает себе Нестор,::::: и я мог бы лезть и дальше, если бы у Родригеса в «Н-н-не-э-э-т!!! Вот так зал!» был потолок повыше. Но семьдесят футов… Боже!.. Нет? Вариантов не осталось.:::::: Как будто уже не сам Нестор руководит собой, а его нервная система. Не успев и вспомнить, как это делается, он подпрыгивает, хватается за линь и лезет – без помощи ног.
