Вадим Крабов - Колдун. Из России с любовью.
— Ты чего в такую рань соскочил, — сонно спросила, зевая.
— Я жаворонок. У тебя покушать есть что-нибудь, а то голоден, как волк. Быка бы съел, — тренировка здорово нагнала аппетит.
— В холодильнике все твое, а я пошла в душ.
— Тебе разве не на работу? — прокричал я уже из кухни. — Опаздываешь.
— Не-а, отгул взяла. Сходим с тобой в поликлинику и в милицию.
— Давай в милицию завтра. Я пока еще братом твоим сыт. Да и вообще: я большой мальчик, я и в одиночку не заблужусь.
Мое мнение было проигнорировано.
— Завтра суббота, — после этих слов дверь в ванную захлопнулась.
— Тебе сколько яиц жарить? — быстро прокричал я, пока не зашумел душ.
— Два, — услышал в ответ. И сразу зажурчала вода.
"Кажется, я понимаю, почему от тебя ушел муж, — задорно подумал я. Настроение с утра установилось замечательное. — Ни накормить мужика, ни помыться вперед пропустить. От меня воняет, как от не знаю кого. От бегемота в жару наверняка приятней пахнет". — Я, разумеется, сильно преувеличивал. Мысленно дурачился.
Перед поликлиникой мы заехали на рынок, где Зина, после длительных препирательств, твердо пообещав истребовать с меня деньги, как только они появятся, накупила мне одежду по размеру.
Мне действительно было неудобно. Я пообещал и за продукты деньги вернуть, на что девушка сердито притопнула, как бы говоря: "Да сколько можно! Твой выпендреж меня уже достал!".
Психиатром оказалась объемная женщина в возрасте с массивной бородавкой на шее. Она переключала внимание на себя, черты лица женщины расплывались. Пьявку, присосавшуюся к кадыку врача, так и манило сорвать. Сходство с червем — кровопийцем усилилось, когда доктор заговорила: гибкий отросток на кадыке зашевелился, будто желая отвалиться, отпасть.
— Привет Зинаида. — Произнесла она покровительственно. Так обращаются к старым добрым, но оступившимся родственникам. — Привела своего Неизвестного?
— Здрасьте, Вероника Игоревна. Только он не мой.
— Рассказывай! Вся больница о вас шепчется.
— Сплетни все это! — покраснела девушка, — будто вы меня не знаете.
— Я-то знаю, а другим рот не заткнешь. Давай выписку и направление.
Этот разговор проходил при полном игнорировании моей персоны. Я прокашлялся:
— Простите, доктор, выписка и направление у меня.
И только теперь Вероника Игоревна обратила на меня внимание. Будто только-только заметила:
— Проходите, присаживайтесь. — Её голос плавно, почти незаметно изменился, превратившись в спокойный доброжелательным и даже "всепрощающий". — Дайте мне бумаги.
Я сел на стул напротив её стола, на котором не было ни карандаша, ни ручки, лежали только карточки и листы бумаги.
— Маша, заполни на него карту, — врач протянула выписку с направлением медсестре, сидящей в углу кабинета за отдельным столом. — Жалобы есть? — это уже мне.
— На потерю памяти и все.
Как вас зовут, какой сейчас год, сколько мне лет, где я нахожусь, что помни из детства, помню ли родителей, как сплю, нет ли головных болей и так далее. Вопросы сыпались, цепляясь друг за друга, их логика была трудноуловима. Я, стыдно признаться, немного запутался. Но линию на амнезию, как сам посчитал, выдержал твердо.
— Я выпишу вам витамины и ноотропы, пропьете. Возьмите направление к психологу и психотерапевту, это у нас в диспансере, Зинаида объяснит. Еще вопросы есть?
— Так сколько ему лет писать, Вероника Игоревна? — встряла в беседу медсестра.
— Пиши двадцать пять, правильно? — ответила, глядя на меня с тщательно замаскированным вниманием.
Я пожал плечами:
— Кажется. У меня еще вопрос. Вот, от милиции, на экспертизу направили — это к вам? — я вытащил из внутреннего кармана летней куртки направление и передал врачу.
— Молодой человек, — поморщилась она, — это не так просто делается. Пройдете обследование у психолога, психотерапевта и только после этого на комиссию, а её еще собрать надо. Попейте таблетки, сходите к специалистам и через неделю ко мне. Тогда и решим вопрос с комиссией. Мне еще и с Главным это вопрос обсудить придется.
— Спасибо, всего доброго.
— До свиданья, молодой человек. Зинаида, задержись на минутку, а вы в коридоре посидите.
Ждать пришлось минут двадцать. Я подсмотрел свободным сознанием: врач ей что-то втолковывала. Зина сначала оправдывалась, а под конец вспылила. Вероника махнула на неё рукой. В буквальном смысле.
У магической практики "свободного сознания" есть два серьезных недостатка. Во-первых, "бесхозное" тело, которое внешне напоминает спящего в неудобной позе человека, остается практически беззащитным. Убивай — не хочу. Во-вторых, для шпионских нужд оно далеко не идеально. Вместо разборчивой речи слышится какой-то сумбур, когда как остальные звуки, не несущие смысловой нагрузки, различаются прекрасно. Вместо карт с топографией и координатами видится откровенная галиматья, не говоря уже о надписях. Каракули обезьяны несут больше смысла! Вроде, кажется, буква. Знакомая, как "любимый" заусенец на ногте. И такая же противная: мешает, болит, а избавиться не можешь. И ножницами, и щипчиками, и зубами хватаешь в конце концов, то есть пытаешься вспомнить значение столь красиво начертанных линий, тебе, несомненно, известных, а никак! Поначалу бесит. Потом привыкаешь.
Моя личная теория по этому поводу такова: "свободное сознание" не воспринимает так называемую "вторую сигнальную систему" — один из важнейших признаков нашего отличия от животных. То есть речь, её производные и прочие абстракции. В ответ на это мое утверждение, мой друг и учитель Агнар, маг — теоретик, скептически пожал плечами, но не оспорил. Своего мнения, которое он считал бы лучше моего объяснения, у него попросту не было.
Зинаида выскочила из кабинета раскрасневшаяся и, не глядя на меня, буркнула:
— Поехали.
В машине нервно закурила.
— Егор, если у тебя тайны, то не рассказывай, я пойму, но не обманывай меня! Я больше всего это ненавижу! Все что угодно могу простить, только не ложь. Признайся только мне, я никому не скажу. Ты… выдумал амнезию? — сказала, умоляя, глядя прямо в глаза, с затаенной болью во взоре.
Боль где-то там, в глубине, тщательно скрываемая, становящаяся от того особо острой. Пристально прищуренные веки, за которыми ярко-карие радужки лишь только угадывались, усилили сходство девушки с типичной японкой. Или кореянкой. Ой, повторяюсь.
Я не отвел взгляд.
— Я не вру, — произнес раздельно, как можно более честно. — Мою жизнь словно перевернуло. Да не словно, а точно! Будто я умирал и родился заново.
Ответил завуалированной ложью, и от этого меня чуть не вывернуло наизнанку. На душе кошки скребли. Гигантскими стальными когтями. Обманывать доверяющего тебе очень мерзко. Словно в дерьмо залезаешь. Окунаешься с головой и плаваешь всласть. Но не в дурку же идти с рассказами о другом мире и магии? До больницы, конечно, скорей всего не дошло бы, но уважение в глазах Зины потерял бы точно. И ей было бы больно. Думаю, больнее, чем от обмана. Пусть несколько дней — недель до моего отбытия побудет счастливой…
Зина облегченно выдохнула и уперлась лбом в баранку. Улыбнулась. Длинный пепел с сигареты упал на пол. Она этого не заметила.
— Я так и знала, я была права! А она мне: мышление связанное, эмоции адекватные, мимика — моторика, жесты — шместы, жмурится — хмурится, глаза гуляют или стынут; он, дорогая моя, совершенно здоров. Симулирует, будь с ним осторожна, Зиночка, — пародировала, кстати, довольно похоже. — Что, говорю, так совсем-совсем не бывает при амнезиях? Она сразу замялась. Бывает, говорит, но очень редко. Когда-то, где-то она читала, что были единичные случаи полного здоровья при амнезии. Но в её практике у всех обязательно сопутствующие симптомы были. Короче, она тетка прагматичная и в сказки, в отличие от меня не верит. Но я была права! — Зина победно стукнула рукой по многострадальной баранке, — прокатимся с ветерком! Ты как?
— Я за! — весело согласился я с натянутой улыбкой. В этот момент я себя ненавидел.
Можно было признаться, можно! Толстая тетенька-врач в легкую меня вычислила, как учительница нашкодившего детсадовца! Но главное, она сказала Зине, что я здоров! Убедительно доказала. Зина бы после этого мне поверила. Теперь поздно… или? Нет. Как идет, так идет. Я на Земле ненадолго.
Мы мчались по полупустой загородной трассе, лихо обгоняя все попутные машины. Зина весело шебетала, смеялась, а я так и застыл с маской вместо лица.
— Заедем на "вертолетку"? — дошла до меня её последняя фраза.
— На что?
— Придорожное кафе популярное у наших бандюганов, там неплохо кормят. Отметим твое психическое здоровье. Ты как? Не боись, днем там никого не бывает.
— Давай отметим, я не против. Запишешь на мой счет. — Мне было безразлично. Я занимался самоедством.
