Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь
Во время моего пребывания здесь не было Роберта Лоуэлла, зато некоторое время со мной в больнице МакЛин пребывала Сильвия Плат.
Ну что такого в этих ритмах, куплетах и каденциях, что приводят собственных творцов к безумию?
Вокруг больницы тянулись обширные пространства, засаженные красивыми растениями и деревьями. Все они были ухоженные и идеально чистые, в том числе и потому, что нам нельзя было выходить на прогулки. Но иногда нас все же выводили туда группами на великий пир – на мороженое.
Группа обладала структурой атома: в самом центре ядро, то есть, тесно сбившаяся кучка шизиков, а вокруг него покрикивающие и нервно бегающие медсестры-электроны, ответственные за нашу безопасность. Либо, если кто желает, за безопасность обитателей городка Бельмонт.
Обитатели городка Бельмонт жили на уровне. Большинство из них занимало неплохо оплачиваемые должности инженеров и различного покроя технократов на строительстве шоссе номер сто двадцать восемь – «Текнолоджи Хайвэй» – многолетней городской инвестиции. Важным обитателем города был еще Берчер. Общество Джона Берча[2] находилось приблизительно на таком же расстоянии к востоку от центра города, как наша больница к западу. Оба этих заведения, с нашей точки зрения, взаимно дополняли друг друга – хотя, смею предположить, берчисты имели совершенно иное мнение по данному вопросу. В любом случае, они окружали городок с двух сторон. Инженеры это осознавали и заботились о том, чтобы во время нашего похода на мороженое не приглядываться к нам слишком нахально.
Слова о том, что мы передвигались с группой медсестер, совершенно не объясняет всего контекста ситуации. Дело в том, что существовала очень сложная система «привилегий», которая ясно определяла, сколько медсестер должно было сопровождать каждую пациентку, и кто первым мог покинуть территорию больницы.
Система начиналась с отсутствия каких-либо привилегий: рестрикция, запрет выхода в отделение. Подобная ситуация довольно часто случалась с Лизой, хотя иногда ее допускали ко второй ступени: два на одного. Это означало, что Лиза даже могла покидать отделение, правда, самое большее, в кафетерий или на терапевтические занятия, но под надзором двух медсестер. Несмотря на большое число медсестер в нашем отделении, привилегия два на одного чаще всего означала отсутствие каких-либо привилегий, то есть, запрет выхода в отделение. Ведь редко удавалось найти двух медсестер, у которых в настоящий момент не было каких-либо занятий, которые взяли бы Лизу под локотки и затащили в кухню на обед. Следующая ступень – это один на один; в этом случае медсестру и пациентку сцепляли словно сиамских сестер. Привилегия один на один была обязательной для некоторых пациенток даже на территории отделения; выглядело это так, как будто бы у такой пациентки имелся слуга, паж или нечистая совесть – это уже зависело от назначенной медсестры. При системе «один на один» отвратительная медсестра могла представлять серьезную проблему, но к счастью пары связывались на длительные периоды, так что у медсестры появлялась возможность понять свою подопечную.
Изменения степеней привилегий были воистину византийскими. Системы один на двоих (одна медсестра на двоих пациенток) уже создавали группу, полный состав котрой создавали три, четыре пациентки и одна медсестра. Хорошее поведение в группе могло премироваться тем, что называлось привилегией выхода по делу. Это означало обязанность позвонить старшей медсестре сразу же после прибытия на место, куда тебе было разрешено выйти; это было необходимо затем, чтобы сообщить ей, что до цели уже добрался. Затем следовало позвонить сразу же перед тем, как отправиться в обратный путь, чтобы медсестра смогла подсчитать время возвращения и воспрепятствовать возможному побегу. Другой привилегией был так называемый взаимный эскорт – когда две пациентки, скажем так, не совсем стукнутые, выходили на совместную прогулку. И наконец, на самой вершине находилась привилегия открытого пространства, означающая лишь то, что пациентка имела возможность самостоятельно прогуливаться по территории больницы.
Когда все эти последовательные станции пути на Голгофу исполнялись на территории больницы, за ее границами этот хоровод начинался по новой. Некто, кто в больнице подчинялся правилу взаимного эскорта, на время путешествия во внешний мир мог рассчитывать, скорее всего, только лишь на группу.
Посему, когда мы со свитой медсестер направлялись в кафе-мороженое Бэйли на Площадь Уэверли, структура атомов нашей молекулы была гораздо сложнее, чем это могло показаться инженерским женам, сидящим за окнами с чашечками кофе и вежливо притворяющимся, что нас не видят.
С нами не было Лизы. После третьего побега Лиза никогда уже не вышла за систему «один на один». Система «один на один» относилась так же и к Полли, но не затем, чтобы поддерживать над нею надзор, но лишь для того, чтобы гарантировать ей чувство безопасности. Полли охотно с этим соглашалась. Я с Джорджиной должны были ходить в группе, но, поскольку кроме нас мало кто относился к привилегии группы, мы, собственно, подчинялись системе «один на двоих». Подобной системе подчинялись еще Цинтия и девушка Мартиана, в связи с чем можно было бы подумать, будто бы я с Джорджиной шизануты в той же самой степени, что и они. Но это было неправдой, и иногда даже неприятно обижало нас. У Дэзи была привилегия полностью открытого пространства, как на территории больницы, так и вне ее. Никто из нас так и не смог понять: почему.
Шесть пациенток, три медсестры.
Это была десяти– или же пятнадцатиминутная прогулка вниз по склону холма, вдоль ряда розовых кустов и величественных деревьев нашей прелестной больницы. По мере удаления от отделения медсестры все сильнее начинали нервничать. К тому моменту, когда мы уже добирались до улицы, они молча стискивали губы и окружали нас тесным кольцом, приняв мину вечного безразличия, означавшую приблизительно следующее: «Я вовсе даже и не медсестра, эскортирующая шестерых лунатичек в кафе-мороженое Бэйли».
Но ведь они были такими медсестрами, а мы были теми самыми шестерыми лунатичками, поэтому мы и вели себя как лунатички.
Нет, мы не творили чего-то особенного. Совсем наоборот, каждая из нас вела себя точно то же и делала то же самое, что и в отделении; плакала, жаловалась, погыркивала или презрительно бурчала себе под нос. Дэзи раздавала всем пинки, а Джорджина всем жаловалась на то, что она вовсе и не шизанутая как Цинтия и девушка Мартиана.
– Ведите себя нормально, – все время напоминали нам медсестры.
Иногда, пытаясь нас успокоить, они щипались или, словно Дэзи, пихали локтями под ребра. Мы вовсе не протестовали, а они не сердились на то, что мы остаемся самими собой. В конце концов, только это у нас и оставалось: правда. И медсестры прекрасно об этом знали.
МОРОЖЕНОЕ
Был чудный весенний день. Подобные дни приносят людям надежду: приятный ветерок, в воздухе тонкие запахи, бьющие от теплой земли. Самоубийственная аура. Неделю тому назад Дэзи покончила с собой. Скорее всего кто-то посчитал, что нам следует немного развеяться. Без Дэзи наша численность уменьшилась: пять пациенток на три медсестры.
Мы направлялись вниз по склону холма, проходили мимо магнолий, уже постепенно теряющих свои цветки, на которых розовость переходила в коричневатую гниль на концах лепестков. Мы прошли мимо засохших нарциссов, затем рядом с лавровыми деревцами с липкими листьями, которые могли украсить наши виски или же отравить нас. В тот день медсестры были на улице не такими нервными, как обычно. Возможно это весенняя горячка вызвала то, что они проявляли больше беззаботности, а может просто почувствовали себя уверенней в связи с улучшившимися количественными пропорциями.
Полы в кафе-мороженом Бэйли вызывали во мне уже известное беспокойство. Они представляли собой черно-белый шахматный узор, сложенный из крупных плиток, побольше тех, которые я видела в супермаркетах. Если бы я всматривалась исключительно в белые плитки, все, возможно, было бы и не так плохо; только ведь нельзя было не видеть других – черных. Этот контраст мне дико мешал. В кафе-мороженом Бэйли я всегда чувствовала раздражение. Полы говорили мне: «да», «нет», «то», «это», «вверх», «вниз», «день», «ночь» – то есть, выражала все сомнения и противоположности, которые в самой жизни были совершенно невыносимыми, так что не было необходимости акцентировать еще и на полу.
Нас обслуживал какой-то новый паренек. К стойке мы подвалили всей кучей.
– Восемь порций в вафельных стаканчиках, – сделала заказ одна из медсестер.
– Ну конечно, пожалуйста, – ответил паренек, беря стаканчики. У него было симпатичная, прыщеватая мордашка.
Понадобилось какое-то время, пока все не выбрали себе мороженое с любимым вкусом. Это всегда забирало массу времени.
