Екатерина Мурашова - Одно чудо на всю жизнь
Ошеломлённый нарисованной картиной Владик машинально отпустил Витька. Витьку очень хотелось сразу убежать, но он понимал, что это будет нехорошо, и поэтому встал между Владиком и Капризкой. Владик задумчиво смотрел поверх Витьковской головы (о самом Витьке он тут же забыл, ибо больше одной мысли в его коротко стриженной голове не помещалось) и долго подбирал слова для ответа Капризке. В конце концов, так и не придумав ничего достойного, махнул пухлой рукой, сказал:
— Да ну вас, придурки! — и ушёл, косолапо переваливаясь и дожёвывая пятый пирожок.
— Спасибо, — сказал Витёк Капризке.
— Сам дурак, — ответила Капризка и неожиданно разревелась. Словами Витёк утешать не умел, но отдал ей свои бутерброды и купил в буфете полоску[15]. Всё это Капризка молча съела вместе со слезами. Она всегда была тощей, но ела много и быстро, гораздо больше Витька. Куда только в неё помещалось?
В пятом классе Капризка вдруг с Витьком раздружилась. Когда он к ней подходил и пытался заговорить, она только фыркала и отворачивалась к девчонкам. А потом они все вместе над чем-то смеялись противным скрипучим смехом. Витёк полагал, что скорее всего — над ним. Кому это надо? Витёк решил, что он тоже с Капризкой больше не дружит, но на всякий случай попробовал спросить у мамы, что, собственно, случилось.
— Не бери в голову! — ответила мама. — Тоже мне — сокровище нашел. Раздружилась — и слава Богу. Будешь с другими девочками дружить.
Витёк не хотел дружить с другими девочками, потому что больше половины жизни дружил с Капризкой и как-то к ней привык, но спорить с мамой не стал, потому что вообще спорить не любил и по-настоящему заводился только тогда, когда речь шла о задачах по математике. А Капризка и её неожиданная враждебность — это хотя и задача, но не по математике. И Витёк отложил её решение на потом. Когда-нибудь.
А вскоре Витёк заметил, что и другие девочки в классе, которые с мальчиками дружили, с ними раздружились, и решил, что это — алгоритм. Чего и думать? И стал Витёк ходить в школу с Борькой Антуфьевым или вообще один. Сначала без Капризки было скучно, потому что она всегда что-то придумывала, а потом ничего — привык. Даже лучше — идёшь себе спокойно и задачки решаешь.
И вот теперь получалось, что без Капризки ему никак не обойтись. Ведь Аи — девочка. Рассказать о ней кому-нибудь из мальчишек? При мысли о том, что именно скажут в ответ пацаны-одноклассники, как они будут ржать и на что намекать, Витёк почувствовал, как у него заледенели пальцы. И ещё какой-то противный звук — ах, это он сам зубами скрипит. Нет, мальчишкам рассказывать нельзя. То есть некоторым можно, конечно. Альберту или Варенцу, например. Эти смеяться не будут. Но чем они помогут? Кроме интернета своего, ничего не видят и не знают, скоро друг с другом через модем общаться будут. Да и сам Витёк не лучше, даже не представляет, что этой самой Аи нужно. Еда, конечно, одеяло… У неё же совершенно ничего нет. И из одежды. Свитер и брюки витьковские подойдут, но ведь надо ещё… бельё же у девчонок совсем другое… в этом месте своих размышлений Витёк неожиданно задохнулся и зажмурился так крепко, что заболели веки.
После уроков он решительно подошёл к стайке девчонок, столпившихся у раздевалки. Они что-то обсуждали в кругу, и, чтобы обратить на себя внимание, Витьку пришлось постучать Капризку по спине. Все девчонки разом обернулись и уставились на Витька одинаковыми круглыми глазами.
«Как совы в зоопарке», — подумал Витёк.
— Капризка, давай отойдём, — сказал Витёк, глядя на девчонок снизу вверх, потому что почти все они были выше его ростом. — Разговор есть.
«Пошлёт ведь, непременно пошлёт. Это ж Капризка! — мелькнула паническая мысль. — Что ж тогда делать-то?!»
Девчонки, опомнившись, начали потихоньку подхихикивать, как будто заводились моторы игрушечных мотоциклов: «Хи. Хи-хи. Хи-хи-хи-и…»
— Пойдём, — внимательно оглядев Витька с головы до ног, сказала Капризка. — Сейчас я куртку в раздевалке возьму и пойдём. Подержи сумку.
Глава 2
Братья Лисы
— Ну, Андрей Палыч, чем сегодня богаты? — Виктор Трофимович дожевал домашний пирожок, вытер уголки губ носовым платком и взглянул на молодого милиционера безо всякого интереса.
— Опять двух алкашей обработали.
— Живы?
— Один жив, в больницу отвезли, а другой лежал головой в луже, то ли сам захлебнулся, то ли…
— Ясненько-колбасненько, мир его заблудшей душе…
— Я не понимаю, Виктор Трофимович, чего они там думают! — в голосе милиционера неожиданно зазвучали смешные капризные нотки. — Это же пятнадцать случаев за полгода! Надо что-то делать!
— Надо, — равнодушно согласился Виктор Трофимович и почесал лысину. — Пирожок хочешь? Ещё один с капустой остался. Ангелина вчера пекла…
— Да не хочу я пирожок! — молодой милиционер явно заводился. — Пусть они бомжи, пусть алкаши, но ведь — тоже люди. Граждане, в конце концов. А старушки, у которых пенсию отбирают? Закон-то для всех един!
— Чего ты от меня-то хочешь, Андрей? — рассудительно спросил Виктор Трофимович. — Я — участковый. Я сто раз сигнализировал, десять раз ориентировку давал, всё, что знал, рассказывал всем, кто спрашивал. Дела, сам знаешь, не я завожу, не я веду.
— Но ведь вы знаете, я знаю, все знают…
— И ты знаешь? Ну хорошо, тогда расскажи мне, старому, что с этим делать. Или хотя бы как сделать так, чтобы они все под суд пошли. А я потом, так и быть, следователю с опергруппой перескажу…
— Да ведь на каждый случай по десятку свидетелей!
— Чего свидетелей? Как кто-то кого-то бил? Ну и что с того? Опознать-то эту рвань наверняка всё равно никто не может. Они же в темноте все одинаковые. Да и боятся люди. Они же — стая. А у всех — жёны, дети…
— Господи, бред какой-то! Сами же первые должны быть заинтересованы, чтобы эту погань извели…
— Ты что, Андрюша, осуждаешь кого? Не знаешь, как люди живут?
— Да не жизнь это вообще, если так!
— Ну, ты молодой, попробуй в Финляндию эмигрируй. Там, рассказывают, всё как у нас, только спокойно… Выучишь финский язык, женишься на финке, нарожаешь финчат, будешь им на ночь «Калевалу»[16] читать…
— Да прекратите вы издеваться, Виктор Трофимович, без вас тошно! Неужели ничего с этими… этими… сделать нельзя?
— Отчего же нельзя? Можно. Пробуем помаленьку. Рано или поздно сделается.
— Да откуда они вообще взялись на нашу голову?!
— Кто? Лисы? Бригада их? Дак они местные, ниоткуда не взялись. Младший вообще тут родился. Ну, а то, что вокруг них, так это, сам понимаешь, по-разному. Кто из посёлков, кто — наша голытьба, а есть, говорят, и из Питера…
— А началось-то с чего? Когда?
— Началось, Андрюша, когда тебя здесь ещё не было. Ты тогда ещё в школе своей учился. Когда точно — не помню, потому что и мы не сразу въехали. Беспризорников-то у нас с начала перестройки хватает, да и прочие всякие шалили всегда. Вон, у перекрестка, где семнадцатое училище, да «тройка»[17], да техникум сельскохозяйственный, — редкое воскресенье, чтоб кому-нибудь башку не проломили или ещё чего похуже. А братья Лисы — это особая история.
— Сколько их всего-то? Я разное слышал.
— Всего их трое. Из наших клиентов — один, Старший Лис. Второй подрастает — Младший.
— А ещё кто? Средний?
— Не. Ещё есть Большой Лис.
— Запутался. Кто ж из них старший-то?
— Старший — Старший и есть. Большой Лис — больной, умственно отсталый. А Старшего ты живьём видел?
— Нет, на карточке только. Я ещё подумал, что он на зверька какого-то похож. Злобного.
— Впечатляющее зрелище, я на суде видал.
— Так суд был?!
— А ты как думал? Совсем милиция мышей не ловит? Полтора года назад. Все фигуранты — несовершеннолетние. Лисы — это вообще песня. В Питере огромная статья была, в «Комсомолке», кажется. Называлась: «Дети платят за грехи отцов».
— Ну, и чем кончилось?
— Да ничем. Какое-то количество в колонию пошло. По Старшему Лису ни одного эпизода доказать не удалось. Следствие на пупе извернулось, привязали что-то. В колонию его не взяли, сунули в больницу. Большого Лиса — в интернат. Младшего — в детдом.
— А потом?
— Потом — Старший из больницы сбежал, отрыл где-то заначку, или грабанул кого по дороге. Выкупил Большого из интерната. А Младшего они совместно из детдома попросту украли. Ну, он сам не шибко сопротивлялся, потому что братья…
— А почему — Лисы?
— Так они и вправду — Лисы. Фамилия такая — братья Лис. Немцы они по отцу. Ты не знал? А как их зовут — знаешь? Генрих, Вальтер и Иоганн. Вот так. Папаша ихний один из первых предпринимателей был в нашем Озерске. Ресторан держал, и бензоколонку на въезде, и ещё что-то. К лесу подбирался, расширяться хотел, тут что-то и застопорилось. Пересеклись интересы, то ли с питерскими бандюганами, то ли вообще с международниками[18]. Кокнули его вместе с женой, дай Бог памяти, году в девяносто втором… Убийц, ясненько-колбасненько, не нашли…