Кен Кизи - Пролетая над гнездом кукушки
В семь тридцать возвращаемся в дневную комнату. Большая Сестра смотрит через специальные очки, всегда отполированные до такой степени, что ты не можешь сказать, есть ли они на ней, кивает, тянется и отрывает лист от календаря, на один день приближая свою цель. Она нажимает кнопку и дает сигнал. Слышу, как где-то начинает дребезжать большой лист тончайшей жести. Все приходит в порядок. Острые: сидите на своей половине дневной комнаты и ждите, когда внесут карты и монополию. Хроники: сидите на своей стороне и ждите паззлы из коробки Красного Креста. Эллис: отправляйся на свое место у стены, поднимай руки, чтобы получить укол, и писай себе в штанину. Пете: тряси своей головой, словно марионетка. Скэнлон: клади свои узловатые руки на стол перед собой, собирая воображаемую бомбу, чтобы подорвать воображаемый мир. Хардинг: начинай говорить, маши в воздухе своими голубиными руками, потом лови их, суй в подмышки, потому что большие мальчики не машут руками таким вот образом. Сефелт: начинай рыдать над тем, что у тебя болят зубы, и над тем, что у тебя выпадают волосы. Все вместе: вдохнули… выдохнули… в безупречном порядке; сердца бьются в ритме, предписанном карточками ежедневных назначений. Звук хорошо подогнанных цилиндров.
Словно в мультфильме, где фигурки, плоские и обведены черным, разыгрывают какую-то дурацкую историю, которая могла бы быть по-настоящему забавной, если бы картонные фигурки не были настоящими парнями…
Семь сорок пять. Черные ребята движутся вдоль линии Хроников, ставя катетеры тем, кто все еще ими пользуется. Катетеры представляют собой использованные презервативы со срезанными кончиками; они примотаны пластырем к трубкам, которые проходят под штаниной к пластиковому мешку, на котором написано: «НЕПРИГОДНО К ПОВТОРНОМУ ИСПОЛЬЗОВАНИЮ». Моя работа — выливать их и мыть в конце каждого дня. Черные ребята приделывают презервативы, прилепляя их пластырем к волосам; у старых катетерных Хроников волос нет, они безволосы, словно младенцы, — все выдраны пластырем.
Восемь часов. Стены жужжат и гудят во всю силу. Громкоговоритель на потолке голосом Большой Сестры объявляет: «Лекарства». Мы смотрим в стеклянный ящик, где она сидит, но ее рядом с микрофоном нет; на самом деле она находится в десяти футах от микрофона, обучая одну из маленьких сестер, как правильно приготовить поднос с аккуратными таблетками — чтобы все они были разложены в нужном порядке. Острые выстраиваются у стеклянной двери: А, Б, В, Г, потом — Хроники, потом — Колесики (Овощам выдают лекарства, смешанные с чайной ложкой апельсинового соуса, позже). Парни идут гуськом и берут капсулы в бумажной чашечке, забрасывают их в глотку и получают стаканчик с водой от одной из маленьких сестер, чтобы запить таблетку. В редких случаях какой-нибудь дурак может спросить, что ему назначено глотать.
— Подожди минутку, дорогая, что это за две красные пилюли вместе с моими витаминами?
Я его знаю. Это большой, властный Острый, который уже заполучил себе репутацию нарушителя спокойствия.
— Это лекарство, мистер Табер, очень полезное для вас. Ну же, выпейте сейчас.
— Но я хочу знать, что это за лекарство. Господи Иисусе, я вижу, что это — пилюли…
— Просто проглотите их все, ведь мы так и сделаем, мистер Табер, — просто ради меня? — Она быстро смотрит в сторону Большой Сестры, чтобы убедиться, что ее маленькая хитрость с флиртом оценена положительно, потом смотрит опять на Острого. Он все еще не готов проглотить нечто, о чем он и понятия не имеет, даже если и ради нее. — Не расстраивайтесь, мистер Табер…
— Расстраиваться? Все, что я хочу знать…
Но Большая Сестра уже подошла — она спокойна, кладет ладонь ему на руку и парализует ее до самого плеча.
— Все в порядке, мисс Флинн, — говорит она. — Если мистер Табер хочет вести себя как ребенок, с ним и надо обращаться подобным образом. Мы старались быть с ним добры и внимательны. Очевидно, это не нашло должного отклика. Враждебность, враждебность — вот и все, что мы получили в благодарность. Мистер Табер, вы можете идти, если не хотите глотать ваши лекарства.
— Все, что я хотел, — это узнать, для чего…
— Вы можете идти.
Он отходит, ворча, и проводит утро, слоняясь около уборной и гадая насчет этих капсул. Я один раз исхитрился с теми же самыми красными капсулами, спрятал их под язык, сделал вид, будто проглотил, а потом раздавил в кладовке. Через некоторое время, пока все не превратилось в белую пыль, я увидел миниатюрные электронные схемы, как те, которые я помогал устанавливать в корпус радара, когда служил в армии, — микроскопические проволочки, сетки, транзисторы. Они рассыпались при контакте с воздухом…
Восемь двадцать. В дело идут карты и головоломки…
Восемь двадцать пять. Кто-то из Острых сказал, что обычно подглядывал за своей сестрой, когда она купалась; трое ребят, которые сидят вместе с ним за столом, чуть не передрались из-за того, кто запишет это в амбарную книгу…
Восемь тридцать. Двери отделения открылись, и рысцой вбегают два техника, от которых разит вином. Техники всегда двигаются или быстрым шагом, или рысцой, потому что их так наклоняет вперед, что приходится двигаться быстро, чтобы устоять на ногах. От них пахнет так, словно они стерилизуют свои инструменты в вине. Они захлопнули лабораторную дверь, и я придвинулся ближе, чтобы подслушать их разговор.
— Зачем нас позвали в такую рань?
— Мы должны установить контур пресечения любопытства одному шумному симулянту. Срочная работа, она говорит, и я даже не уверен, что у нас есть в запасе один.
— Мы могли бы поручить IBM сделать это за нас — было бы быстрее; дай я посмотрю в снабжении…
— Эй, будешь возвращаться, притащи бутылку чистой зерновой: без нее я не могу установить самой простой трахнутой детали, мне нужна живительная влага. Ну, это все-таки лучше, чем работать в гараже…
Их разговор похож на крутящуюся в быстром темпе пластинку или диалог из комедийного мультфильма. Отхожу раньше, чтобы меня не застукали за подслушиванием.
Два больших черных парня ухватили Табера у сортира и тащат его в матрасную. Он хорошенько пнул одного по ноге. Он вопит о кровавом убийстве. Вижу, каким беспомощным он выглядит, когда они скрутили его, словно стянули обручами из черного железа.
Они толкнули его лицом на матрасы. Один сидит у его головы, а другой стягивает штаны, открывая его спину, и стаскивает одежду до тех пор, пока персикового цвета задница Табера не оказывается в рамке измятой салатной зелени. Он изрыгает проклятия в матрас, а черный парень, который сидит у его головы, повторяет: «Все в порядке, мастер Табер, все в порядке…» Медсестра прошла через холл, смазывая вазелином длинную иглу, потом закрыла за собой дверь, так что на секунду все они исчезли из виду, затем вышла оттуда, вытирая иглу о лоскут от штанов Табера. Она оставила банку с вазелином в комнате. Прежде чем черные ребята закрыли за ней дверь, я увидел того, который все еще сидел у головы Табера, смазывая его клинексом. Пробыли там довольно долго, прежде чем дверь отворилась снова. Они вышли и потащили Табера через холл в лабораторию. Его зеленые штаны теперь сорваны, и он прикрыт отсыревшей рубахой…
Девять часов. Молодые практиканты в кожаных нарукавниках пятьдесят минут расспрашивают Острых, что они делали, когда были маленькими мальчиками. Большая Сестра с подозрением оглядывает хорошо подстриженные головы практикантов. Те пятьдесят минут, пока они находились в отделении, нелегкое время для нее. Пока они здесь, механизм начинает заедать, и она хмурится и делает пометки, чтобы проверить личные дела этих мальчишек, не было ли транспортных происшествий и тому подобное…
Девять пятьдесят. Практиканты ушли, и машина снова заработала гладко. Сестра осматривает дневную комнату из стеклянной будки; сцена перед ней снова обрела стальную ясность и упорядоченное движение смешного мультфильма.
Табера вывозят из лаборатории на каталке.
— Нам пришлось сделать ему еще один укол, когда он начал приходить в себя во время пункции, — сообщают ей техники. — Что вы скажете, если мы отвезем его прямиком в первый корпус и обработаем электрошоком, раз уж мы за это взялись, — а то жаль лишней дозы секонала.
— Думаю, это превосходное предложение. А потом мы отправим его на энцефалографию и проверим его голову: возможно, над его мозгом следует поработать.
Техники рысцой убегают, толкая перед собой каталку с пациентом.
Десять часов. Приходит почта. Иногда ты получаешь надорванный конверт.
Десять тридцать. Приходит этот тип, Связи с общественностью, за ним следует целый женский клуб. Он хлопает в жирные ладони в дверях дневной комнаты.
— О, привет, ребята. Держитесь молодцом, держитесь молодцом… Посмотрите вокруг, девочки; разве тут не чисто, не светло? Это — мисс Рэтчед. Я выбрал это отделение, потому что это — ее отделение. Она, девочки, здесь словно мать. Я, конечно, не имею в виду возраст, но вы, девочки, понимаете…
