Маша Трауб - Плохая мать
– Кому? Гоше валерьянку?
– Нет, вам.
– Доктор, вы все шутите...
– Я не шучу.
Каждые три часа Александр Маркович будил жену, прикладывал сына к ее груди. Она срывалась:
– Я не могу больше! Я не свиноматка! Не хочу! Мне больно!
– Мусичка, ну тихо, тихо... Что ты? Испугаешь нашего мальчика... давай я тебе подушечку подложу... так будет удобнее...
– Ты хотел ребенка, ты его и корми!
– Не кричи, ты его испугаешь. Покорми, и мы пойдем... Да, мой хороший? – агукал Александр Маркович с Гошей на руках. – Пусть мамочка поспит...
Он перенес кроватку в гостиную, где сам спал на узком продавленном диване.
Моя мама к тому времени давно переехала в общежитие института (она все-таки поступила на юрфак) – там было спокойнее... После квартиры Александра Марковича общага показалась маме тихим райским уголком.
– Я вас провожу, – сказала певица, когда доктор пришел к ним в очередной раз.
Александр Маркович даже обрадовался, решив, что жена хочет еще раз обсудить с врачом проблемы ребенка.
– Скажите, доктор, если женщина перестанет кормить, с ребенком все будет нормально? – спросила она.
– Да, он будет находиться на искусственном вскармливании, – ответил врач, – никаких проблем. Конечно, ценность грудного молока...
– А вы не могли бы сказать моему мужу, что у меня мало молока или что оно плохое? – перебила она врача. – Поймите меня, я больше так не могу. Ни физически, ни морально. Он мне не поверит, а вас послушает.
– Я вас отчасти понимаю... но не могу взять на себя такую ответственность. Молока у вас много, Гоша растет здоровенький. Да и вам будет тяжело. Грудь может болеть. И в будущем это может спровоцировать заболевания...
– Доктор, будущее меня мало волнует. А сейчас, если я не выпью вина, кофе и не съем колбасы, то сойду с ума. В любом случае я вас предупредила – кормить больше не буду.
– Только сначала сцедитесь и в этот день ограничьте себя в жидкости. Если грудь будет болеть – капусту приложите, – сказал врач и сел в машину, – я ничего не знал о вашем решении...
– Спасибо.
В очередной раз, придя в спальню к жене, Александр Маркович увидел, как та перематывает грудь эластичным бинтом.
– Что ты делаешь? – испугался он.
– Все. Хватит. Пусть смесь ест.
– Ты – преступница, – процедил Александр Маркович.
– Давай я сделаю вид, что ничего не слышала, а ты сделаешь вид, что ничего не говорил, – прошептала певица. В этот момент Александр Маркович понял, что потерял ее навсегда.
Жена быстро восстановилась и вернулась к прежнему образу жизни – с работой, репетициями, дружескими посиделками, поездками за город...
Александр Маркович несколько дней с женой не разговаривал, а потом решил, что в ее отказе от кормления больше плюсов, чем минусов.
Самому себе он мог признаться – он дико ревновал Гошу к матери, когда она кормила грудью. В тот момент, когда Гоша хватал материнский сосок, а она прижимала его, чтобы было удобнее, Александр Маркович понимал, что мать и ребенок – одно целое. И про связь на всю жизнь через пуповину понимал. «Как можно от этого отказываться?» – думал он, пытаясь понять жену.
А теперь Гоша был только его. Александр Маркович кипятил бутылочки, дырявил раскаленной иголкой соски, разводил смесь и кормил. Гоша окончательно «переехал» к отцу в гостиную. Жена не пыталась вмешиваться, за что Александр Маркович был ей благодарен.
– Тебе нужно высыпаться и не нервничать, – сказал он ей, забирая из спальни оставшиеся детские вещи.
Первая осознанная улыбка сына досталась ему. Александр Маркович в четыре утра наклонился над Гошей, чтобы поменять пеленку. И в этот момент мальчик улыбнулся. Александр Маркович еще долго стоял около окна, держал на руках ребенка, тихо плакал и знал, что этот момент и ощущения – четыре утра, серость за окном, холодный пол и тепло маленького тела – он запомнит на всю жизнь.
Утром он разбудил жену.
– Мусичка, он улыбнулся мне. Гоша, улыбнись маме. Это мама. Ну?
Мальчик беспокойно крутил головой.
– Наверное, он просто голодный. Потом он тебе обязательно улыбнется, – пообещал он жене.
– Что случилось-то? – спросила жена.
– Я же тебе говорю, – опешил Александр Маркович, – Гоша улыбается. Он мне улыбнулся.
– Хорошо. Я рада.
– Нет, он совершенно осознанно, а не рефлекторно, – тараторил в радостном запале Александр Маркович, – он меня увидел и узнал. Точно.
– Хорошо, чего кричать-то? Я поняла – улыбнулся...
– Ты просто еще не видела, поэтому не радуешься, – обиделся Александр Маркович.
– Я радуюсь...
Александр Маркович в течение дня еще несколько раз подносил Гошу к матери.
– Улыбнись мамочке, – просил он, – вот наша мамочка. Мамочка у нас красивая. Надо ей улыбнуться.
Но Гоша улыбаться не хотел. И тогда Александр Маркович решил, что Гоша больше любит его, и был совершенно счастлив.
Обстановка в доме перестала быть благостной, когда Гоша отказался засыпать на руках у матери. Тогда как на руках отца тут же затихал.
– Это ты виноват, – сказала жена, пытаясь укачать плачущего и вырывающегося сына, – с рук не спускаешь, вот он и просится. А приучил бы засыпать в кроватке, всем было бы проще.
Александр Маркович кивал, соглашаясь, но не мог скрыть радость – Гоша без него не может, Гоше он нужен.
– Мусичка, не тряси его так. У него голова даже свешивается. Дай мне, – попросил он.
– Так, я мать или кто? – возмутилась жена уже всерьез. – Я что, своего собственного ребенка не могу уложить?
Через пять минут она сдалась – Гоша продолжал истерично кричать и вырываться.
– На, держи, – сказала она Александру Марковичу.
Гоша почти сразу уснул.
– Конечно, столько кричать, уснешь... – прокомментировала жена.
Александр Маркович видел, что она обиделась, не мог не видеть. И понимал, что так нельзя. Но ничего не мог с собой поделать.
Серьезный конфликт возник очень скоро. Александр Маркович пошел на молочную кухню, где договорился, что будет покупать грудное молоко. Было дорого, но Александр Маркович готов был платить сколько угодно.
– А у вашей супруги пропало? – спросила бабуля, которая работала на «молочке».
– Да, – ответил он.
– Бедная, страдает небось бедняжка. Вот ведь как бывает – у одной хоть залейся, в ванную сцеживают, а у другой – кот наплакал.
Эта же бабуля и предложила покупать грудное молоко. Александр Маркович позвонил врачу, который поддержал идею. Но жене он сказать не решался. Сам не понимал почему.
– А что это в бутылке у нас? – спросила жена. В холодильник она заглядывала редко.
– Молоко Гошино, – ответил Александр Маркович.
– Что-то оно пахнет, как грудное...
– Оно и есть грудное.
– Как это? Откуда?
– Покупаю на молочной кухне.
– Что значит – покупаю? Там его что, в пакетах продают, как коровье? Ты в своем уме?
– Мусичка, что ты разнервничалась так? Что такого?
– Как что такого? Женщины – не дойные коровы. Это ненормально! И потом – ты хоть знаешь, что эта женщина ела, что пила? Ты меня за таблетку анальгина чуть не убил, а у незнакомой тетки покупаешь... Бред какой-то. У нас же не Средневековье... Грудным молоком торгуют... С ума все посходили... Скоро детьми торговать начнут и вынашивать на продажу...
– В конце концов, вспомни историю. Были же раньше кормилицы... и молочные братья. – Александр Маркович искренне не понимал, что так возмутило жену. Она иногда поражала его своим восприятием событий. Так, супружескую измену не считала таким уж большим грехом, зато предательство коллеги в рабочем вопросе не прощала. Или могла целоваться с кем угодно, зато пить из чужой чашки не стала бы, даже если бы умирала от жажды.
– А врач что сказал? – спросила она.
– Он полностью поддержал. Понимаешь, Мусичка, в материнском молоке содержатся такие компоненты, которые наука еще не научилась воссоздавать... Они уникальны...
– Извини, но для меня это немыслимо. Он нашел кормилицу... Это же чужое...
Не будь Александр Маркович так занят сыном, он бы заметил, что жена после этого конфликта стала все больше отдаляться от него. Они почти не разговаривали, да и виделись мало. Не заметил Александр Маркович и того, что во время редкой интимной близости жена брезгливо морщится и едва сдерживает отвращение. Как будто он ее заставил выпить чужое грудное молоко.
Не заметил он и начала бурного романа жены с коллегой-тенором, его не менее бурного развития, очнувшись только от факта, что жена подала на развод.
– Развод? – удивился Александр Маркович, всегда пугавшийся не столько жизненных перемен, сколько бюрократических процедур, с этим связанных. – Зачем? Это обязательно?
Жена вздохнула.
– Мусичка, а это не может подождать некоторое время? Сейчас ну совсем не кстати – у Гоши зубки режутся. Он плачет. Ты живи как тебе нравится, а потом с бумагами разберемся. А?
– Неужели тебя только это волнует? – спросила жена.
– А что? – не понял Александр Маркович.
