Владимир Мазаев - Танюшка
Дорога, виляя по берегу, все ближе подступала к речным разливам, вернее сказать — разливы подкрадывались к ней. Туго шевелящиеся струи текли вдоль насыпи, таща на себе всякий лесной мусор — порубочную щепу, гнилье и хлам прошлогодней растительности, вымытые корни, взметывающиеся в мутном потоке, как змеи.
Слева по ходу открывался широкий, заросший тальником и черемушником лог.
Верховья лога уже попадали в район горных работ партии, куда Мите приходилось ездить часто. До их Глушинки оставалось километров пять. Повиляв по кустарнику, дорога вывернулась наконец на открытое и тотчас — с разбегу — уперлась в воду. Гравийное полотно было залито метров на двадцать. По всем признакам вода была неглубока и спокойна, но Митя не знал, пойдет ли конь и надо ли его заставлять. Он вопросительно посмотрел на свою спутницу. Та решительно взяла у него из рук вожжи и легко, подбадривающе подергала ими.
— А не потопнем? — спросил Митя бодрым тоном, не желая показать перед девушкой свое беспокойство. Он вспомнил, как тянуло его тягач в дымящийся поток Кривого оврага, а он ничего не смог сделать, хоть плачь.
— Будет глубоко — сам не пойдет, — сказала Танюшка и озорно прикрикнула: — Но-но! Смелей давай, одна лошадиная сила!
Конь, опустив башку, понюхал воду, потянулся губами, но повод не пустил, и он, недовольно фырча, шумно побрел вперед по залитым, искрящимся колеям. Скрыло ступицы колес, у Мити противно екнуло сердце: «Все, опять искупаемся». Но конь шел, и им ничего не оставалось, как довериться его чутью и опыту.
— Ой, поплывем счас, мамочки! — Танюшка с напряженной улыбкой, шутливо округленными, испуганными глазами посмотрела на Митю и на всякий случай подобрала повыше ноги.
Вода зажурчала по дну корзины, поплыли под сиденье соломинки, но тут конь неожиданно напрягся, широким махом вынес ходок на сухое.
Танюшка оглянулась. Поднятая со дна муть тянулась за ними ровной, как сама дорога, полосой.
— Давай-ка постоим немного, — сказала она, потянув на себя вожжи.
— Что такое? — спросил Митя.
— А вот поглядим.
Митя тоже повернулся и стал смотреть назад, однако не обнаружил позади ничего, кроме вяло колышущейся на поверхности мути.
Лента ее стала медленно, едва заметно глазу, выгибаться в сторону верховья затопленного лога.
— Все! — засмеялась Танюшка и передала вожжи снова Мите. — Рули дальше, боюсь, на обратном пути нам этого места уже не одолеть.
— Да откуда ты знаешь?
— Поживи тут с мое, — с кокетливой важностью проговорила Танюшка.
— А много твоего-то?
— Да порядочно. Родилась тут.
— А что — может, и поживу. Мне эти места нравятся.
— Правда?
— Спрашиваешь! Меня ведь сюда никто не тянул. С одним аттестатом прикатил. Потом на права сдал, дали мне вот — атээску.
— А что значит — атээска?
— Атээс — значит: артиллерийский тягач средний.
— Военный, что ли?
— Ну да, был. А сейчас как бы в дембелях. Ну — демобилизованный. Просто мне нравится это название — атээска.
— Сам-то откуда?
— Из города, из Кузнецка. Приходилось бывать?
— А как же. У меня в Кузнецке, кроме брата Пети, тетка родная живет, и племянников куча. Общаемся.
Митя пошевелил вожжами, сказал:
— Счастливая ты.
Танюшка удивилась.
— Чем же?
— Родни столько. Братьев, например. Хорошие у тебя братовья. А я вот у матери всю жизнь один.
— Отца нету?
— Нету... Ушел он от нас, когда мне года четыре было. Я и не помню почти. Сейчас отчим, но я с ним не жил.
Танюшка деликатно помолчала.
— А наш папа умер, когда я в шестой перешла, — сказала она. — Фронтовик он был, всю войну шофером. Генерала возил. Это когда уже в Германию наши вошли, машина на мину наехала. Обоих ранило — и папу, и генерала. Из папы врачи потом всю жизнь осколочки выковыривали. После войны генерал ему письмо прислал. Оказывается, из него тоже выковыривали. Они даже стали шутливо подсчитывать, из кого больше. Получалось, что из генерала. Хотя мина с папиной стороны взорвалась. Папа смеялся: генерал толще был! Представляешь, — Танюшка повернулась всем корпусом, серьезно посмотрела на Митю. — Я часто думаю: убило бы этой миной папу — и меня бы не было. Значит, и меня бы убило?
— Считай, что так, — сказал Митя.
Пока Митя с Танюшкой разыскали кладовщика, налили из бочки две канистры масла, пока, изо всех сил погоняя коня, торопились обратно к логу, дороги через лог уже практически не было. Вся она из конца в конец, до самых кустов, скрылась под мутной и равнодушной паводковой водой. Даже и соваться нечего — глухо. Танюшка оказалась права.
Они оба сникли.
Вверх, повдоль лога, ответвлялась старая лесовозная колея, которой последнее время пользовались лишь буровики, перетаскивая по профилям свои вышки. Митя как-то ездил здесь на своем атээсе, развозил для буровых электростанций соляр. Не попытаться ли объехать затопленную часть лога?
Прорытая глубоко гусеницами и выглаженная массивными полозьями саней колея так не понравилась коню, что он несколько раз останавливался, поводя боками, фыркая, как бы говоря: вы в своем, братцы, уме? Куда вы меня гоните? Ходок бешено кренился, канистры ерзали, норовя выпасть, их приходилось держать ногами.
— Во штормяга! — пытался острить Митя, когда неодолимая сила инерции бросала то его на Танюшку, то Танюшку на него. Тряска в железной коробке тягача была по сравнению с этой колыбельным баюканьем.
Слева по ходу, в просветах деревьев, взблескивала вода, и взблескам этим, кажется, конца не виделось. Но отступать было поздно. Конь, умница, стал приноравливаться к немыслимой этой дороге, бешеная болтанка смягчилась. Наконец колея разделилась, они свернули по левому следу и съехали вниз по склону.
Свернули удачно. Гладь воды исчезла. Только болотистая грязь чавкала под копытами коня. Переехав лог, они косогором поднялись в пихтач и тут опять обнаружили тракторный расхлестанный след. Вскоре с левой стороны засверкало, но уже с такой силой, что в сверкании этом плавились силуэты пихт, — виной было солнце, оказавшееся теперь по ту сторону лога.
— Красиво-то как! — нарушила молчание Танюшка.
Митя кивнул, соглашаясь, хотя — честно — он с удовольствием бы поменял эту предзакатную красоту на приличную под ногами дорогу. Боялся: хлипкие тележные колеса не выдержат, треснут — вот уж тогда будет действительно красивая картинка!
И здесь они услышали крик. Митя быстро, вопросительно поглядел на Танюшку: слыхала? «Э-э-эй!» — снова долетел до них призывный голос. Митя потянул вожжи, конь остановился.
Кричали слева, со стороны лога, но в сверкающем разливе ничего не было видно, зато их, наверное, видели хорошо. Они оба спрыгнули с ходка и по талой пленочке снега, меж редкими пихтами, где меньше налипало грязи, выбежали на чистый склон.
Отсюда лог имел вид озера или остановившейся реки; там и сям торчали метелки затопленного тальника и черемушника, колыхался всякий лесной мусор. Закатная тень дальнего высокого берега доползла до середины водной глади, и на границе тени и солнечного блеска они увидели вагончик буровой вышки с трубчатой ажурной мачтой и поодаль другой, но уже без мачты — дизельную станцию.
Вокруг станции оставалась ленточка суши, а сени буровой уже были притоплены, и возле распахнутых дверей тепляка, покачиваясь, плавала ржавая, железная бочка.
На крыше буровой сидели двое. Вернее, один сидел, свесив ноги в сапогах, а другой, в одних плавках, стоял, размахивая рубахой. На кронштейнах мачты ветерком пошевеливало развешенную для просушки одежду.
Митя, щурясь от слепящих бликов, вгляделся.
— Кажись, наши, — сказал он удивленно. — Сменный Соломин... с помощником Серегой Бурловым. Ну дают мужички!.. Серега! Бурла! Ты, что ли? — крикнул он.
_ — А кто же! — веселым, даже каким-то залихватским голосом откликнулся парень, перестав махать рубашкой. — С Петровичем вот на пару загораем!
— И давно?
— Да в ночную, гадский род, прихватило. Не заметили как! Мы тут две бочки связали, Жупиков на них выгребся, в Глушинку ушел. А мы вот загорать остались. Правда, Петрович загара не любит, говорит: чё им делать...
— Мы только что оттуда, — сказал Митя. — Никто не попался.
— Он, видать, прямой тропой пошел.
— Никого он там сегодня не найдет, гудят все.
— Да мы уже поняли! А ты чё на какой-то колымаге? Я же говорю Петровичу — это Митя-танкист, а он: ну да, такой техники у нас сроду не было!
— Я под леспромхозом в овраг курнулся, вот масло везу.
— Да ты чё?! Утоп, что ли?.. У нас только на тебя и надёжа была. Мы тут с Петровичем рассуждаем: если Митя с главбазы вернулся, то порядок, а так... Эх!..
