Алексанр Петров - ТЕЩИ.NET
Он постоял, сосредоточив на больной неподвижный взгляд, положил на кровать пакет с фруктами и сказал:
— Выздоравливайте, Зинаида Терентьевна. Теперь у нас будет много времени для разговоров.
Он приблизился к теще, нагнулся и поцеловал ее, продолжая неотрывно глядеть ей в глаза. Старуха стала еще громче мычать и скрести ногтями по простыням.
— А как ты хотела, тварь, — прошептал Андрей Зинаиде. — Я тебя в печке сожгу, как просила.
Со стороны это выглядело, будто любящий зять искренне беспокоится о здоровье «второй матери» и желает ей скорейшего выздоровления. Санитарка даже прослезилась.
К вечеру у больной страшно поднялось давление, и в остатках мозгов полопались сосуды. Андрей, как и обещал теще, отправил ее тело в крематорий.
Конец.
МИЛЫЙ ДОМ
/ГДЕ ТЕЩА ТВОЯ?/
Первое субботнее утро после тещиных похорон выдалось на удивление солнечным и теплым даже для конца апреля. Потоки света врывались в окна, проникая в самые отдаленные уголки квартиры, рассеивая жарким дыханием светила накопленную за зиму тяжелую застойную тяжесть, побуждали к действию, ласково щекоча лицо теплыми, мягкими лучиками.
Я не выдержал этих осторожных, но требовательных прикосновений и открыл глаза, расставаясь с мягкой, ленивой дремой. Сел на кровати, нашаривая очки. Подивился, как чудно спит Ирина, закрыв голову одеялом и выставив наружу свою упругую сексапильную попку и стройные ножки. Воткнул ноги в тапочки, и пошел в туалет, слегка покачиваясь спросонья. Если раньше приходилось натягивать штаны или надевать халат, то сейчас эта условность осталась в прошлом.
В большой комнате, на диване блаженствовал лабрадор Дюша, наш с женой пес. Обычно он лежал на своей подстилке в закутке, но теперь его никто не сгонял с дивана и Дюша быстро понял, что можно совершенно легально спать по-человечески.
После сортира, я прошел на кухню. Долго и со вкусом хлебал молоко из открытого пакета, держа нараспашку дверцу холодильника и с удовольствием чувствуя, как тело овевает прохлада, исходящая из нутра агрегата.
Дюша, почуяв, перспективу получить что-нибудь вкусненькое, с громким топотом прибежал на кухню, махая хвостом от переизбытка чувств.
Он уселся и, улыбаясь, как могут улыбаться только собаки, стал выпрашивать угощение, пыхтя и крутя головой от нетерпения. Дюше перепала пара кусочков сервелата из тещиных запасов.
Я продекламировал псу отрывок из «Гамлета»:
Истлевшим Цезарем снаружи,Дома заделаем от стужи.Тот, пред кем мир лежал в пыли,Торчит затычкою в щели.
Дюша хитро показал глазами на колбасу, словно говоря: «Я не понял, ты что, меня сказками будешь потчевать? А где же вкусненькое?» Он даже взвизгнул от нетерпения.
— Никакой колбасы, — строго сказала Ирина, появляясь в дверях.
Но надолго ее не хватило, и она тоже влезла в холодильник хлебать молоко, а потом сама стала угощать Дюшу, превратив это в цирковое представление, заставляя собаку вставать на задние лапы и лаять.
Я уселся на пол, с нижнего ракурса разглядывая то, что не прикрывала надетая на голое тело футболка Ирки.
Она почувствовала мой взгляд, смутилась, легонько стукнула меня по голове. Завязалась шутливая потасовка. Я с удовольствием ощущал ее тело, ее усилия одолеть меня. Я, пользуясь случаем хватал ее за ноги, грудь и зад, потом вообще, не взирая на протесты, нагнул, одной рукой держа ее за шею, другой ощупывая ее ягодицы и лобок. В какой-то момент я почувствовал, что Ирка перестала сопротивляться и откровенно получает удовольствие от того, что ее хватают и тискают.
Я стянул с себя «боксеры» и приступил к делу. Дюша, укоризненно поглядев на нас, ретировался с кухни, не забыв, однако, при этом утянуть остаток сервелата, при начале «процесса» полетел на пол.
Скоро Ирка, не сдерживаясь кричала, стонала и охала…
Потом мы завтракали, а нахальный Дюша, который сожрал полпалки сервелата, а потом был накормлен полагающимся ему завтраком из риса с курицей, снова сидел на боевом посту и профессионально клянчил пожрать.
— Пойдем куда-нибудь? — спросила жена.
— Не знаю, ответил я. Может быть. Но я бы хотел немного навести порядок в доме.
— А что ты хочешь сделать? — насторожилась Ирина.
— Выставить из нашей комнаты кой-какое барахло. В конце-концов это спальня, а не гибрид кладовки и рабочего кабинета.
— Это дело, — согласилась Ирка.
Для начала я настроил телевизор в большой комнате, который у тещи показывал только одну программу, чтобы старая могла смотреть только «Клона» и «Человек и закон». По правде говоря, и этот канал жутко рябил и потрескивал.
Это было моей «заслугой», вернее ответом на привычку тещи включать «ящик» на полную громкость, а самой уходить в свою берлогу, читать газеты или выкрикивать проклятия и творить заклинания, взятые из популярной книжонки для лопоухих лохов.
Под коктейль из МТВ и ТНТ, я выволок в большую комнату коробки с обувью, одеждой, со шкафа, где все это было уложено до потолка, вытащил из кладовки, которая, как и во многих стандартных «хрущевках» была устроена как продолжение комнаты, завалы тещиного барахла. Заняло это у меня минут сорок. К этому времени жена выгуляла Дюшу и вернулась домой.
— Ну ты герой, — недовольно сказала она, разглядывая залежи. — Ну, и куда это все девать?
— Зато посмотри, как у нас хорошо стало. Никакой свалки.
Ирка заглянула в комнату и вынуждена была согласиться.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
— Алло, Валентину Матвеевну можно? — спросил уверенный и властный пожилой голос.
— Ее нет, — как можно печальнее ответил я.
— А где она? — спросила тетка.
— Умерла…
— Ой, — огорчилась тетка. — А от чего?
— Инсульт…
— А такая молодая была, такая энергичная…
— Да, вот.
— А Ирочка как там, переживает?
— Да, валерьянку пьет.
— Ну, вы держитесь, ребята, звоните, если что.
В трубке запикали сигналы отбоя.
— Кто это был? — спросила жена.
— Ну, как ее там… Короче, с работы «этой». А, вспомнил, Хрущева.
«Этой», без имени и прочих опознавательных сигнификаторов мы называли тещу.
Причем Ирина первая стала так называть мать, которая после смерти мужа стала в открытую гадить ей, устраивая скандалы, утаскивая вещи в наше отсутствие и почти открыто читая заклинания на развод.
— Хруничева, — поправила меня жена. — Ну, теперь начнется.
— Хочешь, я буду подходить.
— Ты думаешь, я откажусь, — Ирина благодарно улыбнулась и поцеловала меня. — Женя, а с барахлом, что будем делать?
— Кое-что я бы выбросил, кое-что запихнул бы в маленькую комнату.
— Ты думаешь?
— А чего тянуть? — серьезно сказал я.
«Берлога» тещи представляла собой ловушку метров пяти, возникшую по прихоти безумных советских архитекторов, как реализация желания напихать максимально возможное количество комнат в квартире, чтобы именовать этот закуток трехкомнатным, не увеличивая его метраж.
По правой стене стояло кресло-кровать, тещина гордость, слева — старый обшарпанный платяной шкаф со старухиным барахлом, который она закрывала на ключ, чтобы «прихаметливый зять» и дочка — «подколодная сучка» ничего не украли.
То, что поношенное шмотье нужно было нам как рыбе зонтик, — старуха даже мысли не допускала. На шкафу лежали завалы «бесценных сокровищ»: давно снятые и брошенные светильники, коробки, банки, бережно сохраняемый на черный день дерьмовый набор кухонной посуды, тряпки, бумажки и рваные ботинки. У кровати в беспорядке лежала гора дешевых бульварных газетенок и околомедицинских изданий, рассказывающих, как при помощи ведерного клистира и перекиси водорода можно приобрести железное здоровье и вечную молодость. На полке, за шкафом стояла батарея туалетного формата детективов и любовных романов.
Мне стало неуютно в этой шизофренической обстановке и я решил, что нужно что-то сделать прямо сейчас. Я стянул постель с кресла и бросил ее на пол.
— Нам тряпки нужны? — спросил я жену.
— Нет, — ошарашено ответила она.
— В помойку, — подвел я итог.
— Подушки нужны?
— Нет.
— В помойку.
— Одеяла?
— Оставь, — ответила Ирина. — Сделаю Дюше новый матрасик.
— Как эта хрень складывается? — сказал я, пытаясь перевести тещино ложе из положения «кровать» в положение «кресло». — Из-за него не развернуться.
С третьей попытки у меня получилось. Места сразу стало больше.
Зазвонил телефон.
— Алло, — мрачно сказал я в трубку.
— Кто это? — спросил голос на той стороне.
— А куда вы звоните?
— Валентина Матвеевне Кармакуловой.
— Валентины Матвеевны нет.
— А что с ней?
— Умерла. Инсульт.
