Olga Koreneva - Злаякукла! No! Ангелдобрый!
По ночам надо крепко спать,
И не будешь ты уставать».
Вот тебе, Влад, вот так, щелчок тебе по носу от меня. Не приставай, не исчезай, не пиши, не молчи, не думай, не забывай, и не мечтай даже обо мне! Тоже, нашёлся Дон Жуан местного разлива. Да не очень-то ты за мной и приударял. Просто развлекался от нечего делать, наверно. Наверняка. А может, нет, даже – скорее всего у тебя далеко идущие планы. Влезть в мою квартиру, в мою жизнь, попользоваться… Не сможешь, не поймаешь. Сам ты капкан.
Ночь была бессонной. Расплывчатая луна целовала тонкую штору, просвечивая сквозь ткань словно губы Влада. Я вертелась в постели, вставала, гулко хлебала воду, снова ложилась. Уснула под утро.
А днём мне позвонила Мэри:
- Ну, что ты там затихла, приходи, поболтаем.
Мэри все эти дни была занята переводом какого-то жутко нудного американского романа, да ещё давала уроки английского кому-то. Я натянула сарафан, сунула ноги в шлёпанцы, и пошлёпала к подруге.
Мэри встретила меня на пороге – длинная, бледная, тонкая, с волосами цвета лески, любительница призраков, сама словно призрак. Глядя на меня бесцветным взглядом, она вдруг произнесла:
- Охота на человека — опасная охота. Человек — самая опасная добыча изо всех, какие могут быть у комара. Да, человек не покрыт шерстью, имеет тонкую кожу и всё такое. Но...
- Это что, инсектотриллер? – спросила я. – Ты это переводишь? Это пишет маньяк, который охотится на людей? И для него люди что насекомые? Ему человека как комара прихлопнуть?
- Комар пишет, – мрачно констатировала Маринка. И растянула губы в странной извилистой улыбке. Её слишком длинные, похожие на белые верёвки руки и ноги вяло шевельнулись, она повернулась и двинулась вглубь квартиры. Я пошла следом. Густой, как гель для ванны, воздух, растворённый в табачном дыму, плотно обхватил меня со всех сторон. Навстречу вылезла сонная белая псинка Призи – помесь каких-то бойцовых пород. Она сладко потянулась и зевнула во всю свою зубастую крокодилью пасть.
- А они, между прочим, не только кровь пьют. Сама видела, как комары теплый компот пили. Желтые становились, - сказала я.
– Это были самцы, - изрекла Мэри, прошла на кухню и достала из холодильника банку пива, запотевшую и похожую на самодельную гранату. Разлила по бокалам, похожим на изыск снежной королевы. Она любит пить пиво из хрусталя.
- Я ещё взялась переводить стихи, - она залпом выдула пиво. – Графоманов. С русского на английский. Как тебе нравится такое: «Горячее сердце и другие конечности».
- Ужас! Ты так и перевела?
- Нет, конечно. Я перевела «passion of the heart and trepidation of the hands» - «страсть сердца и трепет рук».
- Классно! – я отхлебнула из бокала.
- Не позориться же с этой графоманией. Переводить, так качественно. А ещё такое: «ты моя птичка с красной грудкой в цветах горностая». Где у горностая цветы? Автор решил, что горностай – это горный луг, что ли?
- И такое издают?
- За счёт автора издают всё, любую бредятину, - Мэри взяла длинную тонкую сигарету, затянулась. – Мне ещё и не такое попадалось. Или вот: «Весь мир есть театр анатомический абсурда, а у меня немытая посуда протухла в мойке, и череп в холодильнике простыл», ну вот что это такое, дурацкая пародия на Гамлета, или что? При чём тут череп в холодильнике, автор каннибал?
- Каннибалы тоже пишут стихи, - пошутила я.
- Или вот такое стихо, с позволения сказать: «Путин, путь, путы, путаны, путанки, танки». Это что такое, вообще, как это переводить?
- Хрень какая-то, - согласилась я. - Ну и как ты это перевела, только скажи по-русски?
Мэри стряхнула пепел в изящную хрустальную пепельницу.
- Ну, на русском это у меня так звучит: «У каждого свой путь, у президента – политический, у путан – эротический, они прыгнули в танки и развлекаются с солдатами». Только на английском я, естественно, зарифмовала.
- Да уж, глубокая философия, - хмыкнула я.
Зазвонил телефон. Мэри взяла трубку:
- Алло? Да-да. А, Танюша, привет-привет. Что, как? Ну и? Да? Ну, молодчина. Когда? Куда? А-а… Да-да. Замечательно! Ну-ну… Ну, конечно! У меня всё как всегда, без перемен. А-а? Да-а? Когда вылетаешь? Ну, не знаю. Я бы взяла с радостью, но у меня Призи, сама понимаешь. Она никого не потерпит, никакого другого животного. Ну-у, не знаю прямо. Не знаю, что и посоветовать. Вот тут рядом подруга сидит, у неё раньше была собака. – Закрывает рукой трубку и кивает мне: - Возьмёшь на передержку собаку на пару дней, моя ученица летит выступать, петь на корпоративе, она заплатит хорошо, ну?
- Возьму, почему же, на пару дней-то. Если заплатит хорошо, возьму, - не думая, согласилась я. Может, тысячи две кинет, а то и больше.
- Да, Танюша, я договорилась, подруга берёт.
Маринка ещё поболтала с ученицей, положила трубку, и тут возникла новая тема для беседы. Долгий рассказ про певицу-ученицу, про новую методику обучения, изобретённую Маринкой, про то, как певица усваивала английскую грамматику, про то, как эта самая Танюша пыталась рассказывать про своего пса Рика на английском языке и какие возникали смешные конфузы, и так далее.
Ночь была душная и густая, словно пыльный, пропитанный кучей разных запахов, театральный занавес. Вспоминалось детство, лето на даче, лёгкий, звонкий, ароматный вечер в деревне. Как было хорошо, и как мне этого не хватает! Но дачу свою наследственную я забросила - очень далеко, долго добираться, да и домик там отсырел и обветшал, забор упал, огород зарос сорняком. Продать через интернет никак не получается, давно пытаюсь, но купить хотят лишь за символическую цену. Ну конечно же. Богатым такая даль не нужна, а у бедных нет денег. Я вяло пересекла двор, и вошла в подъезд. Он ирреально плыл в люмининсцентном свете старой лампы (я подумала, что эти лампы уже лет пятнадцать как не выпускают, это уже раритет), точь-в-точь как в моём сне. В этом сне я бежала вверх по лестнице в одних стрингах, вся моя одежда куда-то канула, а мой этаж исчез – были лишь предыдущий и последующий. Я металась туда-сюда, потом вдруг оказалась возле лифта. Там стояли люди, мертвенно-бледные в люмининсцентном свете, и вдруг на миг возникло зеркало, в котором я отразилась в джинсах и майке. Да ведь я одета, ура! Тут все мы оказались на лужайке, народ разбрёлся в даль к столикам с закусками, а я сидела в удобном кресле. Ко мне подошёл мужчина моих лет, высокий стройный кудрявый блондин, и протянул помаду. Я мазнула губы, они стали красивого бархатисто-вишнёвого цвета, вкус горького миндаля, легкий холодок, губы слегка онемели, как от анестезии у стоматолога. Мужчина спросил: «Что вы чувствуете?» Ответила: «Запах горького миндаля». Он отвернулся и ушёл, присоединился к народу, с кем-то заговорил, а я проснулась. Причудливый сон. Вот ведь! А сейчас, здесь, наяву, точно такое освещение. Вот и лифт. Кабинка с зеркалом. Дверь. Квартира. Зажгла свет. Всё как обычно. Тонкие шторы, сбитые сквозняком, висят словно крылья уставшей ночной бабочки. Моя душа – ночная бабочка, она устала, давно, сначала от всего ужасного полетела кувырком, потом сделала мёртвую петлю, потом ударилась со всего маха и повисла, точно муха в паутине… Я почапала на кухню, хлебнула холодного чая, вернулась в комнату, включила комп, влезла ив инет. Пробежалась по сайтам, глянула в свои аккаунты… Душная летняя ночь. Под утро завалилась на постель. Но уснуть не успела. Только сознание слегка подёрнулось дрёмой, словно пруд ряской, как раздался трезвон в дверь. Вставать не хотелось. Но кто-то явно ломился в мою квартиру – звонили, стучали, кричали. Встала, поплелась к двери, открыла. На пороге стояла брюнетка лет так под тридцать с жёстким холодным лицом. Невысокая, жилистая, широкоплечая. В руках – поводок, который оканчивался собакой. Это был печальный пёс, метис овчарки, полупушистый, длиннолапый. Я подняла взгляд и встретилась с глазами девицы, они были цвета крепкого кофе. Так это и есть Танюша, поняла я.
- Вот Рик, вот корм, - она пихнула мне в руку поводок и пакет «Чаппи», - я спешу, самолёт, приеду заберу, - она развернулась и бросилась к лифту. Странно, что не позвонила заранее, ведь Мэри наверняка дала ей мой телефон. Какая деловая дамочка. Это что, поколение сейчас такое? И ни слова о плате за передержку. Ни фига себе!
Я втащила Рика в квартиру. Он не то, чтобы упирался, а просто лёг на пороге. И тихонько заскулил. Я постелила ему одеяло в коридоре, и сказала:
- Это пока твоё место. На пару дней, потом хозяйка тебя заберёт. Обязательно, слышишь? Заберёт. Ты здесь временно. Лежать. Раньше это было место Ральфа. Давно.
В больших умных собачьих глазах стояли слёзы. Видно, эта самая Танюша периодически подбрасывала пса знакомым. Это было ясно. Он не рвался вслед за хозяйкой, не лаял от отчаянья. Он просто тихо плакал. Я потрепала Рика по холке и самым ласковым голосом, на какой только была способна, произнесла:
