Надежда Севницкая - Я мыл руки в мутной воде. Роман-биография Элвиса
Для мамы происходящее было непонятно. Они там, на Юге себе и представить не могли нравы киномира. Теперь ей прибавится страхов на тему о том, что сын попал в вертеп. И каждый вечер Джон звонил домой, чтобы шуткой и звуком своего голоса успокоить ее. Теперь его вечера были непривычно свободны. Общественные места были не для него. Где бы он ни появился, люди переставали заниматься своим делом, и все глаза устремлялись на него.
Джон заскучал по сумасшедшим вечерам концертов и как-то, вместо репетиции, сел за рояль и излил свою тоску в госпелах. Там же были и «Айрсы», которые сразу подключились к привычному делу.
Один госпел сменялся другим, и так до ленча. Вернувшись из кафетерия, Джон снова сел за рояль. Ребята виновато посмотрели на него, но петь не стали. Под его упорным взглядом Гордон сознался:
— Один фирмач сказал, что надо записывать музыку к фильму. Он подсчитал убытки от нашего развлечения и запретил нам петь с тобой «всякую чушь», как он вы разился.
Джон был некапризной звездой. Он не стал устраивать истерик и скандалов. Просто вздохнул и ушел. Работать в тот день он уже не мог.
К вечеру набежали гонцы с извинениями. «Этот тип, — говорили они про фирмача, — не знает, что такое душа певца. Они просят за него прощения. Но наказание, конечно, не замедлит последовать. Мы тебе обещаем».
Пустое фамильярно-дружеское обращение. И Джон, сделав вид, что принимает извинения, вздохнул про себя.
Он становился родом национального достояния. На нем старались нажиться — фирма, Полковник, пресса, даже женщины. Они преследовали его, предлагая себя, и некоторые пытались мстить за то, что отказывался, через ту же падкую на сенсации прессу. Он устал от своей роли идола. И в одинокие часы отдыха пришла четкая мысль:
«Вы — с меня, я — с вас. Я буду Королем, как того хочет Полковник, и ваши деньги потекут ко мне. Вы будете говорить о моих доходах, забыв, что это — ваши расходы. Я дал вам музыку. Вы искали ее долларовый эквивалент. Мое состояние будет им».
Мысли обо всем этом не давали Джону покоя. Он рвался домой.
Наконец, съемки были закончены. Джон решил, что приедет домой отдохнувшим, и попросил Рэда заказать для них целиком весь вагон.
На очередной станции он накупил целый ворох газет. Пресса снова терзала его имя. Терзала тем беспощаднее, чем меньше у нее было поводов. Скандалом считалась его музыка и манера исполнения. От него хотели обсосанности леденца и душевной оструганности Вождя.
Отбросив газеты, Джон вошел в купе и сказал:
— Парни, душно мне. Я, пожалуй, пойду в армию.
— Ты?!! — завопил Лам. — Ты?!! Да разве ты выдержишь? Ты должен будешь стать, как все.
— Я и хочу этого. Как все. Я устал от себя.
— Но ты не имеешь права. Ты давно не принадлежишь себе, — подал голос Билл. Огромные глаза Короля превратились в щелки, сквозь которые блестел лед. Срывающимся голосом он прошипел:
— Я вам не Микки-Маус, которым управляют художники. Я хочу быть собой и буду. Вы кричите: «Король! Король!». Королем я стану, когда старики признают меня. Как только я пойду в армию, именно в армию, а не в вонючую развлекательную команду, Вождь первым запоет мне аллилуйю. Когда с эстрады снова потекут в микрофон его слюни, все вспомнят о моей музыке. Я вернусь. Обещаю.
— Слушай, старый осел, — попытался разрядить обстановку Рэд, — ты-то знаешь, что такое два года для музыки и для тебя. Выбрось свою затею из головы. Мало ли что произойдет за два года. Да и Полковник тебя не отпустит.
Джон посмотрел на Рэда тяжелым взглядом и ухмыльнулся. Рэд вздрогнул: выражение брезгливого презрения никогда раньше не появлялось на этом мягком лице.
«Что со мной? — испуганно подумал Джон. — Даже Рэд, верный друг и защит ник, и тот отступился. Я перестал быть пай-мальчиком? Нет. Не то… Мама недавно сказала: «Сынок, ты меняешься. В тебе появляется что-то от героя твоего фильма: жестокое. Его характер ты носишь, словно костюм. И вся твоя музыка, твои поклонники. Их вопли отбивают у тебя уважение к людям. Ты появляешься, словно король, — с телохранителями. Если тебе страшно — брось. У тебя достаточно денег. Заведи себе дело и женись».
— Но, мамочка, ты вовсе не хочешь этого, — рассмеялся он.
— Не хочу, как любая мать, — и незнакомым отчаянным жестом она заломила руки, с таким родным, въевшимся в кожу запахом его любимых сэндвичей, — и хочу, потому что боюсь за тебя. Боюсь, что судьба накажет тебя. Мальчик мой, ты простой южанин. А теперь о тебе говорят повсюду. Газетная болтовня пугает меня. Но больше всех — Полковник. Только теперь я поняла — он страшный человек. Хотя кажется, что он действительно печется о тебе, словно о сыне. Он любит тебя как свое творение. Но за эту любовь он спустит с тебя кожу.
Кстати, тебе скоро придет вызов на армейскую службу. Конечно, Полковник сделает все возможное и невозможное, чтобы тебя не призвали. Но мой тебе совет — иди. Побудь вместе с другими ребятами. Сбрось груз славы. А я, если захочешь, поеду с тобой.
— Ма… Папа тоже так думает?
— Нет. Он хочет для тебя славы, славы, славы. Ты — все, что у него не сбылось. Можешь сказать ему о нашем разговоре. Мы даже поссорились.
— О-о! Не надо, ма! Я подумаю, обещаю.
Так вот к чему пришло. Даже мама видит в нем пренебрежение и чванство. А он просто устал от навязанной роли Короля. Только петь. Однако большинство смотрит на него, как на музыкальный автомат и станок для печатания денег одновременно. Зло порождает зло. Вот оно и родилось. Маленькое пока.
Джон все острее и чаще осознавал свое одиночество. Никто-никто не поверит ему. Никто даже не попытается понять. Только мама. Но именно ей и нельзя говорить. Ей забот хватает.
Джон глянул на ребят. Все прятали глаза.
— Ладно, парни. Все о'кей! Я получил предписание. Скоро в путь. Да и вам надо отдохнуть от меня. Тяжеленек я стал для вас последнее время.
— Брось! Нет! Оставь! — загудели молодые голоса.
— Помните Евангелие? Петух не прокричит три раза… — Взгляд на их лица: заминка, неловкость. Только у Лама — печаль.
В купе повисло молчание. Ребята почувствовали — другой Король. Ключа к нему у них не было.
Комиссии, сборы, пресс-конференции, уговоры Полковника, отца и ребят слились в невнятный рокот. Мама молчала. Она лишь изредка посматривала на сына и опускала глаза.
Временами мама выглядела совсем больной. Джон хотел отправить ее с отцом на какой-нибудь шикарный курорт, она категорически отказалась. Она перестала ездить к друзьям и все больше сидела одна. Как-то к ним заглянул Джордж. В гостиной была мама. Спускаясь вниз, Джон замер на лестнице.
— Вы кто, юноша? Что-то я вас раньше не видела, — она кокетливо погрозила пальцем и прибавила слегка заплетающимся языком, — может, вы хотите украсть фото моего сына? Или его гитару?
— Ма-ма!!! — только и сумел выдавить Джон. Друг же стоял, словно громом пораженный.
Джон подбежал к матери, обнял ее и почувствовал запах спиртного. Ужасно! Его мама никогда не пила ничего, кроме пары рюмок вишневой наливки по праздникам. Значит, и она одинока. Значит, ее уже так подточило, что она идет, шатаясь, через комнату.
Ночь Джон провел без сна. Утром он пришел к маме поговорить, но она, попросив прошения и поцеловав его, говорить отказалась.
Мама! Она всегда была больше, чем матерью, — другом. Он мог в любое время дня и ночи прийти к ней со своими проблемами. Мама старалась объяснить сыну все. Теперь она мягко, но категорически отказалась объясниться. У веселой пухлой его мамы появилась тайна. Тайна от сына.
Отец, как выяснилось, был в курсе:
— Да, она изредка прикладывается к бутылочке. Но чтобы уж кача-а-аться… Не волнуйся, сынок. Просто ей стало скучно. Друзья обращаются с ней, как с важной дамой. Это пройдет. Вот если ты не передумаешь, — настороженный и быстрый взгляд на лицо сына, — мы поедем с тобой. Она сменит обстановку. Отдохнет от охов и ахов родных и знакомых. ь
Джону внезапно вспомнилось, как лет десять назад отец сильно повредил себе спину. Надежды на выздоровление не было. Денег на лечение тоже. Отец впал в панику. Мама была с ним бесконечно добра.
Однажды ночью Джон проснулся от странного звука. Отец сидел на кровати и… плакал. Мама работала в ночную смену.
— Папа! Папочка, что с тобой? — прерывающимся от ужаса голосом прошептал мальчик.
— Ох, сынок, наверное, я никогда не поправлюсь. Такая боль… Бедные вы с мамой.
— Нет! Нет!!! Ты, конечно, поправишься. Я пойду работать. Заработаю много денег. Ты будешь лечиться. И вылечишься.
Отец выздоровел. Теперь что-то случилось с мамой. Болезнь души? Кто вино ват? Тяжелый труд? Нет. Здесь совсем другое. Дело в Джоне. Мама постоянно обеспокоена его делами. Она устала от выпадов печати, устала отвечать на одни и те же вопросы фэнов, день-деньской висящих на воротах их нового дома, недавно купленного для нее сыном. Он видел, что мама почти с нетерпением ждала его призыва в армию, надеясь, что через два года он начнет новую жизнь.
