Мицуко Такахаси - Сезон бабочек
Лишь сейчас я заметила, что была в одной только прозрачной ночной рубашке.
– Прости, пожалуйста. Я сейчас оденусь. Понимаешь, выпила немного, ну и…
– Ты пьяная?! Вот это новость!
Глаза Тадзимы сверкнули, будто озаренные отсветом печальной страсти. Откровенно разглядывая меня, словно желая в чем-то убедиться, он сказал:
– Помнишь, однажды мы ходили с тобой на выставку? Там была одна бабочка, забыл ее название, ну, такая огромная, голубая… Она водится только в Южной Америке…
Еще до моего замужества мы с Тадзимой как-то раз были на выставке «Бабочки мира», устроенной в одном из универсальных магазинов. В центре зала на стенде висела огромная голубая бабочка, совсем как живая. Она парила в воздухе, затмевая своей роскошной, нарядной красотой всех остальных. Даже не верилось, что на свете существуют такие бабочки. Мы долго стояли перед ней, любовались и уносились мечтой в неведомый нам мир.
– Любой мужчина, встреться он где-нибудь в лесных дебрях с такой бабочкой, потеряет голову от восторга, – пошутил тогда Тадзима.
Я направилась в спальню, чтобы переодеться. Подошла к кровати, но в этот миг Тадзима крепко обнял меня сзади за плечи. Я обернулась и увидела совсем близко его лицо.
– Бабочка ты моя!..
Тадзима сжал меня в объятиях и повалил на пол, хотя кровать была рядом. Я не сопротивлялась. Кровать была очень низкой, но теперь, когда я лежала прямо на полу, комната изменилась до неузнаваемости. Привычная, знакомая до мельчайших подробностей спальня исчезла. Свет настольной лампы бросал на потолок причудливые тени. Я погрузилась куда-то в недра земли, и там в этой бездонной глубине был Тадзима. Мы нетерпеливо искали и находили друг друга. Кажется, когда-то я уже испытала это. И не раз, а много-много раз… Неужели во сне?…
Когда руки Тадзимы коснулись моей рубашки, я слегка прикрыла глаза и… Вокруг был цветущий луг, сверкающий в лучах закатного солнца. И в этом закатном пожаре, в этом ослепительном сиянии я видела бесчисленных бабочек. Сейчас они все вспорхнут, сейчас… Издалека донесся шум, будто где-то разгорался большой огонь, но в следующую секунду пламя уже вошло в меня, забушевало, жгучее, всепожирающее… Я невольно вскрикнула, отдаваясь пронзительным ласкам Тадзимы. И сразу порвалась последняя нить, приковывавшая меня к кокону. Непомерная тяжесть исчезла, и я стала свободной, свободной!.. Мое тело жило теперь самостоятельной жизнью, неподвластное ни разуму, ни воле, и плыло в едином ритме с телом Тадзимы. И голос у меня стал другим, похожим на всхлип, на стон. В безудержном восторге я чувствовала, как все во мне меняется. Размягчались окаменевшие мышцы, кожа становилась эластичной, кровь вскипала фонтанами, и, когда я уже теряла сознание, у меня выросли крылья. Казалось, я вся теперь состояла из одних только крыльев. Они росли, ширились, удлинялись. Широко раскинув их, я приняла Тадзиму. И они продолжали трепетать и трепетали без конца. Я была счастлива.
Когда все свершилось, когда Тадзима, отдав все силы, чтобы превратить меня в бабочку, замер на моей груди, я укутала его крыльями, плотно сомкнув их. Но и сомкнутые, они трепетали. Мы долго так пролежали. Тадзима и я были вместе. Мой кокон, некогда стоявший стеной между нами, рассыпался в прах. Я чувствовала горячее дыхание Тадзимы, ощущала удары его сердца, ток его крови.
Потом я поднялась. В ногах была странная слабость, потолок и стены почему-то кружились. Я чувствовала себя неуверенно, словно ступала по пружинящему полу. Мне хотелось за что-нибудь ухватиться… И вдруг я поняла: я же лечу! Поэтому комната и казалась такой шаткой, неустойчивой. И тут, ощутив наслаждение полета, я легко запорхала в воздухе. Свободна!.. Наверно, должно пройти некоторое время, чтобы я привыкла к своему новому состоянию.
– Взгляни на меня! Наконец-то я превратилась в бабочку!.. Правда, красивая?
Усевшись на край кровати, Тадзима рассеянно смотрел на меня. Трудно было поверить, что совсем недавно этот мужчина отдавался неудержимой страсти. Он хотел сокрушить меня, но победила я. Распластав, словно напоказ, полупрозрачные голубые крылья, я парила над его головой. Во мне бил неиссякаемый источник радости. Я смеялась, плакала и без конца повторяла:
– Я бабочка!.. Я бабочка!..
Мое тело продолжало пылать.
– Обними меня!.. Подари мне радость…
Тадзима поднялся, попытался уложить меня в постель:
– Успокойся! Ты же совсем пьяная.
– Не хочу! Я свободна! Бабочки никогда не лежат смирно! – откинув одеяло, которым он меня укрыл, я выпорхнула из постели.
Когда я раскинула крылья и попыталась обнять Тадзиму, он так испугался, что мне стало его жалко.
– Прости меня, я виноват… Пусть останется между нами то, что сейчас случилось… Не рассказывай никому, ладно? Это же пустяк! Право, сущий пустяк. Завтра ты все забудешь…
Пробормотав эти нелепые слова, он ушел, вернее убежал.
Как только я осталась одна, комната вдруг стала неприветливой, как ледяная пустыня. Куда делось золотое сияние? Я почувствовала озноб.
Холодно, ужасно холодно… Но почему у Тадзимы было такое печальное лицо? Может, он подумал, что, превратившись в бабочку, я упорхну от него? Ах, глупенький, глупенький!.. Впрочем, нет, не то. Он сказал, что виноват передо мной и что завтра я все забуду. Это уж слишком! Как он посмел бросить меня здесь одну и уйти?… Я не могу, не могу без радости!
Да, теперь я не смогу жить без обжигающей радости, без тепла и света. У меня ведь больше нет кокона, который защищал бы меня от печали и холода.
Собравшись с силами, я взмахнула крыльями и запорхала по комнате. Мне было невмоготу оставаться на одном месте.
Хочу света! Жарких согревающих лучей! О-о, подарите мне радость! Неужели не найдется никого, кто подарит мне радость?… Холодно, холодно!..
Но почему мне так холодно? Ведь я только-только родилась заново – для новой жизни. Для той самой жизни, о которой я столько лет мечтала. Я бабочка, бабочка! Но где же легкость, где радужные краски?
Мир был серым, как прежде. И я по-прежнему была одна-одинешенька в этом сером мире. Может быть, потому, что сейчас ночь?
Наступит утро, и все будет хорошо. Нежное сияние зари, теплые лучи солнца придадут мне новые силы. А ночью все спят. И бабочке надо спать. Сложить крылышки и прикорнуть где-нибудь в тени густой листвы. Интересно, какие сны снятся бабочкам? Трепещут ли порой во сне их крылья, как бы требуя чего-то, ища чего-то?… Да, конечно, и в безмятежном сне бабочка жаждет радости, пламенеющего света, ослепительных красок. Пламя вспыхнет завтра утром и воспламенит меня. Завтра начнется моя новая жизнь, и тогда…
Эпилог
Вследствие высокого давления на континенте массы холодного воздуха устремились в Японию. Утро было холодным до дрожи. Слишком холодным для конца сентября. Кэнкити Саймура не сомкнул глаз всю ночь и встретил рассвет, сидя на стуле.
Когда он вчера – посреди ночи – вернулся домой, его жена Сатоко лежала на полу в наполовину снятой ночной рубашке.
Увидев мужа, она вскочила и бросилась к нему со словами: «Обними меня, дай мне радость!» Он подумал, что Сатоко пьяна, но это было не так. Она смотрела куда-то сквозь него пустыми глазами и без конца повторяла: «Я бабочка!.. Я бабочка!..» Было совершенно очевидно, что у нее помутился рассудок.
Саймура позвонил знакомому врачу, посоветовался с ним, и они решили немедленно положить ее в больницу. Врач, несмотря на ночное время, сам приехал за ней на машине вместе с медицинской сестрой. Саймура попросил жену переодеться, но она наотрез отказалась. Он просил, умолял – ничего не помогло. Ему пришлось посадить ее в машину в ночной рубашке. Потом он вернулся домой.
В последнее время Саймура замечал, что жена нервничает, но не придавал этому большого значения. Сейчас он горько раскаивался, что проглядел начало ее болезни. Саймура подошел к письменному столу жены и взял тетрадь большого формата.
На обложке было выведено «Сезон бабочек». Пару месяцев назад Сатоко сказала, что пишет пьесу под таким названием. Интересно, что у нее получилось. Он раскрыл тетрадь и удивился, увидев не пьесу или хотя бы ее план, а страницы, сплошь исписанные аккуратным почерком жены. Может быть, вместо пьесы она писала роман?
До сих пор Саймура считал себя не вправе вмешиваться в работу жены, но сейчас решил прочитать, что она написала. Возможно, рукопись поможет вскрыть причину ее болезни. Это походило скорее на дневник, чем на роман. Но дневник странный, болезненный, где действительность переплеталась с дикой фантазией. Саймура был поражен, с каким упорством она писала этот абсурд.
Чем дальше он читал, тем сильнее росло его удивление. Тадзима этим вечером не мог быть здесь. Тадзима был в баре, куда Саймура поехал по вызову Юми. Он выглядел очень растерянным и сказал, что не знает, как утихомирить вдрызг напившуюся девчонку. Вдвоем они кое-как с ней справились и отвезли ее домой. После этого Саймура, не задерживаясь, поехал к себе.
