Юрий Пахомов - Столкновение
— Назначайте на лодку. Главное ведь служба, а до кап- лея мне еще пахать и пахать.
— Вот и ладненько, жди приказа. — Аспид изобразил улыбку. Язычок у него точно был двойной, как у гадюки, только зубы вставные и наверняка из чистого золота высшей пробы.
5
Алгоритм моих утренних действий доведен до совершенства. Есть несколько вариантов, мало чем отличающихся друг от друга, маршруты давно прочерчены и выверены: прогулка вокруг пруда у Новодевичьего монастыря, Усачевский рынок или воскресная ярмарка на задворках у Дома молодежи на Комсомольском проспекте, два–три продовольственных магазина — все. Ход мыслей тоже давно устаканился. Суровые стены монастыря не позволяют соскользнуть на пустые, бытовые мелочи. Мыслю, как и положено пенсионеру, исключительно в государственных масштабах.
Мы все же живем в удивительной стране. Утром слушал президента. И идеи у него интересные, все путем, но вот закавыка: между идеями и их окончательной реализацией — бездна. А идеи, даже частично реализованные, так и остаются лишь идеями. Благими намерениями, как известно, выстлана дорога в ад. Сколько шума было вокруг игорных автоматов, социологи, психологи, врачи, политологи пену подняли, как в хамаме — турецкой бане. Лас — Вегасы в труднодоступные для простого обывателя районы перевести — пусть богатенькие там усердствуют, летают на личных самолетах, просаживают свои состояния, нажитые неправедным путем. Психиатры даже открыли новую болезнь — игроманию. Но вот пена опала, а «однорукие бандиты» как стояли, так и стоят, щелкая своими электронными челюстями, даже активизировались. И заворачивают в игровые залы не только миллионеры, а простые, слабые люди, пораженные бесовским недугом, желанием разбогатеть на халяву. То же самое с рынками, давно на корню скупленными пришельцами из Закавказья, собственность — магазинчики, палатки, базы — так и остались в их руках. Выиграли разве что продавщицы, имеющие соответствующую прописку и разрешение на торговлю, — им хозяйчики вынужденно повысили зарплату, теперь она раза в три больше, чем у учителей, библиотекарей и служителей музеев. А цены на овощи, фрукты и зелень на Усачевском рынке как удерживали на верхней планке, так и удерживают, дорогих иномарок у рынка больше, чем у Государственной думы. А россияне из Подмосковья все так же жмутся со своей продукцией у рынка, как туземцы, прибывшие из резервации. Продажные журналисты тут же завопили с телеэкранов, что русские отродясь торговать не умели, а сейчас и вовсе разучились. Полистайте, господа нехорошие, историю, вспомните, как и чем торговала Россия с древних времен и в какие неизведанные дали забирались русские купцы.
Москву нынче не узнать, как грибы–поганки в теплую дождевую пору, полезли к небу сизые от натуги, причудливой формы небоскребы, царапающие тучи острыми шпилями башен и башенок. Не город — фата–моргана. А старый Арбат с его знаменитыми переулками ныне выглядит ветхим пенсионером, посиживающим на скамейке на Тверском бульваре, того гляди, и Арбат скоро раздавят архитекторы–громилы, поддерживаемые московским начальством. Я ничуть не удивлюсь, если на месте Серебряного бора воздвигнут пирамиду — точную копию пирамиды Хеопса. И притом найдутся десятки искусствоведов, которые станут утверждать, что без египетских пирамид Москва — не Москва, ну просто жить без них столица не может. Да и экономически выгодно: пирамида, мол, одновременно станет многоэтажным гаражом и торговым центром. А махните верст на триста от Москвы — оторопь берет: бездорожье, грязь, пустые брошенные избы, поля, заросшие чертополохом, как после нашествия Мамая. Сосед по подъезду, художник, на лето уезжает в родовое гнездо — поселок, неподалеку от Няндомы, Архангельской губернии, там у него еще дедов дом остался. Так в этот поселок скоро каменный век вернется, топоры из кремней делать будут.
Года три назад отправились мы с Машей в путешествие по Волге на теплоходе, до Чебоксар и обратно.
От причала отходили в дождь — первый дождь за лето. Каюта оказалась крохотной, грязноватой, с двухъярусными койками, общим туалетом, но все это были мелочи по сравнению с запахом речной воды и небесным простором, зависшим над каналом имени Москвы.
Путешествие на теплоходе не вернуло душевного равновесия, ибо глаза выделяли не роскошные виллы нуворишей, выросшие в природоохранной зоне Подмосковья, а серые избы на берегу, обезлюдевшие поселки, старух в ветхих платочках, просящих на дебаркадерах милостыню, пьяных подростков с озлобленными волчьими глазами.
Среди всеобщего запустения мелькнул чудо–городок Космодемьянск, чистенький, праздничный, где предприимчивые люди создали для туристов музей Остапа Бендера, утверждая, что городок сей и есть те самые, описанные Ильфом и Петровым знаменитые Васюки. В Космо- демьянске сохранился и прекрасный музей художника Александра Григорьева с полотнами Айвазовского, Коровина, Машкова, Юона, Кончаловского. А перекусить можно было в харчевне «На дне», где окрошка стоила семь рублей, а котлета двенадцать.
Блеснул в серой дымке и погас чудо–городок, где удивительным образом сохранился дух русского предпринимательства, и потянулись вновь вдоль берегов серые останки былой России. Одно утешало: на храмах кое–где возводились леса и глядели на Восток восстановленные кресты.
Но есть нынче в России и процветающие губернии. После увиденного глазам своим не поверил, то и дело ущипнуть себя хотелось — не сплю ли? А вышло так. Весной минувшего года шел я по Остоженке в аптеку, там лекарства дешевле и надежнее. Иду, радуюсь, что хоть Остоженку новоделами не изуродовали, и вдруг меня останавливает солидный мужик с пузцом, седой, одет с иголочки, при галстуке, и радостно так приветствует:
— Здравия желаю, товарищ командир!
Пялю я на него в изумлении глаза, а мужик тискает меня и со слезой в голосе бормочет:
— Не признали, Григорий Алексеевич. Разрешите напомнить: старшина первой статьи запаса Белобородько Иван, старший рулевой–сигнальщик вверенной вам подводной лодки.
У меня туман с глаз опал, и вспомнил я справного кудрявого паренька цыганистого вида, классного горизонтальщика.
— Иван! Вот так встреча! Да и как тебя признать, сколько лет прошло.
Белобородько утер лапищей слезы:
— Ваша увеличенная фотография у меня в доме в Алексеевке в красном углу висит. Как родня в день ВоенноМорского Флота соберется за столом, я про вас только и рассказываю. И все считают вас родичем, вроде отца, я же безотцовщина, батька мой голову под Прохоровкой сложил в великую битву. После дембеля я и подался на Белгородчину, чтобы к батьке поближе быть. Там и женился, два сына, четыре внука.
Все верно, Иван из детдомовцев, шпаной, однако, не стал, ФЗУ закончил, руки золотые, такого второго горизонтальщика у меня после не было, все на лету схватывал, я еще его уговаривал на сверхсрочную службу остаться, да его к земле тянуло, поюжнее.
— Как хотите, товарищ командир, но я вас не отпущу, встречу нужно отметить. Вот и ресторан рядом. Я ведь в Москве по делам, сегодня вечером уезжаю. Окажите милость.
Короче, в аптеку я не попал, засели в ресторане и крепко на грудь приняли. У Ивана память — компьютер, весь экипаж лодки по имени–отчеству помнил. После третьей в гости пригласил.
— Проезд и прочее я на себя беру, Григорий Алексеевич, в Белгороде на машине встречу, только дайте отмашку. С супругой приезжайте, не пожалеете.
— Ну, дорогу я и сам осилю, не обнищал пока.
— Вы всегда слово держали, товарищ командир. Жду. Вот моя визиточка.
Белобородько окончил педагогический институт, учительствовал в сельской школе. В конце девяностых годов стал заместителем главы администрации Корочанского района Белгородской области, а потом и сам у руля встал.
Ничего определенного я бывшему сослуживцу не пообещал, решил посоветоваться с женой. Маша только что вернулась после очередного вояжа в Колумбус, была в расстроенных чувствах, но посоветовала: «Поезжай проветрись, про Белгородчину чудеса рассказывают. Только не перебирай там. Сельчане народ радушный».
Ждали меня и впрямь чудеса. И начались они с дороги в ту самую Алексеевку. Еду я, гляжу в окошко новенькой «Волги», и донимает меня ощущение, что видел я все это, видел. Но где и когда? Дорога ухоженная, без колдобин, по обеим сторонам деревья с белеными стволами, аккуратно прореженные, чтобы, значит, можно было любоваться окрестностями, сизыми увалами, скатывающимися к горизонту, полями, крепенькими домами из белого кирпича в один, а то и в два этажа, с садами за ажурными, в разный цвет выкрашенными оградами — все сработано любовно, с придумкой. И вот что поразительно, вдоль обочин нет ни мусора, ни искореженных контейнеров с хламом, на проезжей части аккуратная разметка. В ближнем Подмосковье такого нет. И тут словно меня кто по башке огрел, видел я такое в Финляндии, куда махнули мы как–то с Машей по туристической путевке. Час там шагай по лесу, и ни окурка, ни пластиковой бутылки не сыщешь, земляничные поляны, прибранный лес.
