Глеб Соколов - Шанс дождливого безумия
«Влип! – осознал, впрочем, без страха, Алексей и следом голова заработала лихорадочно. – Только не надо бестолково лепетать: ошибся домом... Пришел по объявлению... Выложить правду – корреспондент. Пусть кто-либо докажет, что именно теперь мне не потребовалась срочная информация от Загодеевой!»
Он без колебаний прошел в квартиру. Краем глаза заметил – милиционер двинулся за ним.
В залитой светом комнате, – прямо напротив входа, – на стульях расположились понуро опустивший голову молодой мужчина, обутый в домашние тапочки, Татьяна,– левый глаз подбит, лицо заплаканное, – за столом– другой милиционер, сосредоточенно составлявший протокол. На середине комнаты стоял дешевенький матерчатый чемодан в красную клетку. Бока его оттопыривались.
Алексей на мгновение задержался, но милиционер, прежде куривший на лестничной площадке, грудью втолкнул его в комнату.
Другой милиционер, писавший за столом, вопросительно посмотрел сначала на Алексея, потом – на старичка и старушку, стоявших возле стены. Из коридора увидеть их было невозможно.
– А этого мы не знаем... – подобострастно тараща глаза на слугу закона, прошамкал беззубым ртом старичок. – Врать не станем. Верно, Дуня? – он повернулся к бабульке.
– Не станем, – живо откликнулась та. – Когда, значит, они тут хулиганили... Это... когда мы вас вызвали... Двое за стенкой орали: он (старушка кивнула на молодого мужчину в тапочках) да Танька, прости ее, Господи! А более никого слышно не было! Врать мы не будем. Зачем напраслину наговаривать? Раз не было, значит не было... – она хотела сказать еще что-то, но милиционер, оформлявший документ, строго взглянул на нее, и бабулька умолкла.
В этот момент Татьянин муж, – без сомнения, это был он, – только что сидевший, глядя в пол, резко вскинул глаза, уставил исподлобья на Алексея. В зрачках поблескивали злые огоньки.
– Загодеев, гражданин вам знаком? – спросил мужа стоявший за спиной у Алексея милиционер.
– Ах ты, сука!.. – прозвучало вместо ответа. – Вот для кого она в такую рань постелила... Вот же, вот! – закричал он и попытался вскочить со стула.
Неизвестно, что произошло бы дальше, не метнись от стола к Татьяниному мужу милиционер, грубо не толкни его обратно на стул.
Татьяна взвизгнула от страха. Алексей стоял, не шелохнувшись. Ревность супруга выглядела чересчур театрально, а потому не пугала. Будь у Алексея основания, он бы даже заподозрил в этой сцене спектакль. Словно за ревностью пытались скрыть подлинную причину скандала.
Темно-синяя рубаха, надетая на муже, распахнулась до самого пупа, обнажив смуглое, волосатое тело. Только тут Алексей заметил: пуговицы рубахи вырваны с мясом. В образовавшиеся дыры тоже явственно проглядывало тело.
– Товарищ капитан! – взвыл Татьянин муж. – Вы же сами видите... Врала, что не выспалась, что пораньше лечь хотела... Правильно не поверил! Я эту лживую суку... А меня!..
– Угомонитесь, Загодеев! – вновь раздалось за спиной у Алексея.
Татьянин муж всхлипнул. Второй милиционер вышел от двери на середину комнаты:
– Гражданка Загодеева, вам знаком этот... Этот муж
чина?
– Впервые вижу! – выпалила Татьяна. Иного ответа Алексей не ожидал.
– Товарищ Загодеева, видимо, понервничала. Вот и говорит... Что не соответствует действительности, – спокойно, но твердо произнес он. – Я из газеты. Корреспондент. В эту квартиру меня привел материал о чае. Наша газета готовит его с Татьяниной помощью... Вот и вся причина.
Милиционеры переглянулись, капитан – серьезно, второй, что стоял под люстрой (Алексей плохо разбирался в званиях), с ухмылкой.
– Надо же, корреспондент! – удивилась бабулька.
– Документы у вас есть? – спросил капитан. Алексей подошел и положил перед ним на стол свое редакционное удостоверение:
– Паспорта, извините, не захватил...
Капитан извлек из коричневого планшета тетрадь и начал переписывать в нее данные, значившиеся в удостоверении. В комнате стало тихо. Лишь старик шумно и невесело вздохнул.
– Живете где? – обратился к Алексею капитан.
В голове Алексея мелькнула мысль назвать вымышленный адрес, однако вслед он указал свой.
– Берите... – капитан подвинул удостоверение по столу в сторону владельца.
– Сегодня у вас здесь ничего не выйдет, – произнес страж порядка серьезно. И его младший по званию напарник удержался от улыбки.
– Могу идти? – деловито осведомился Алексей.
– Идите, – капитан щелкнул замком планшета.
Алексей повернулся и, не говоря больше никому ни
слова, вышел из квартиры. У другого бы в голове стучало: «Счастье, что случилось только это и ничего хуже. Ведь как влипнуть мог! Дай Бог, если история не будет иметь продолжения...» Однако Алексей ничего подобного не думал.
«Сорвалось!» – мозг сверлило сознание неудачи. И с каждым мгновением на душе становилось тяжелее: сейчас придется выйти на улицу и шагать к метро мимо деловито спешащих после работы домой прохожих, мимо зазывающих афиш, мимо... Возвращаться к Верочке, ощущая: шаг за шагом по каждой клеточке твоего естества расползается прежняя, не нашедшая выхода, неудовлетворенность. А ведь складывалось идеально! Можно ли запросто смириться с неудачей?!
***Среди ночи Алексей проснулся. Тупая боль гнездилась под теменем. Поначалу была несильной, но через пятнадцать минут, когда ему так и не удалось вновь уснуть, превратилась в сотни игл, добравшись до затылка, висков, глаз. Еще немного времени, и к пыточным инструментам прибавился молоток, наносивший удары изнутри черепа, превращая его в гудящий колокол. Спасения теперь не было.
Но Алексей, глухо застонавший в тяжкий миг, знал, – примерно через полчаса все кончится столь же неожиданно, как началось. Подобные приступы боли навещали с детства, с лета, когда в пионерлагере его ударило по голове качелями. В памятный день он даже угодил в больницу. И пролежал без сознания до утра. Позже ребята рассказали ему, что ночь длилась несколько суток. Но тогда казалось, что был без сознания лишь до рассвета.
Что и говорить, с качелей свалился очень неловко. «Сполз неожиданно, как тюфяк», – рассказывали все те же приятели. А ему теперь думалось – случился тепловой удар – день был действительно жаркий!
Алексей вжался лицом в подушку, пальцы царапали простыню, – боль стала непереносимой. Знал: лекарства не помогут, и потому обратился к испытанному способу, порой облегчавшему ужасные тридцать минут. В кинотеатре воображения пытался увидеть берег лесного озера, лапы мохнатых елей, нависшие над водой. Ну-ка, где тихий плеск волн, разбивающихся о берег, плывущие в вышине облака?!.
Ничего не получалось. Напротив, фантазия невольно оживляла гнусные, болезненные видения, особенно мучившие его мальчиком в первые месяцы после травмы.
В этих снах он лежал обнаженным на столе, а руки, ноги, тело крепко держали широкие кожаные ремни. И некто, стоявший в изголовьи, ковырял макушку остро отточенными ножами. Но самое омерзительное: на стол попеременно влезали голые женщины, елозившие по Алексею, тершиеся об него телами, лизавшие неправдоподобно распухшими языками, трогавшие его гибкими, длинными пальцами.
В детстве видения оставляли чувство мучительной нечистоты, желание окунуться в теплую, вспененную ароматными мыльными хлопьями ванну, позже, в раннем отрочестве – заставляли задумываться над чем-то, в ту пору еще неясным, казавшимся страшным и одновременно неизъяснимо притягательным. Теперь же они связывались с болью и мучительным, неудовлетворенным желанием. Так что, когда Алексею через некоторое время вдруг полегчало, ему захотелось скорее забыть об эротическом кошмаре, продолжении минувшего дня. Не получилось с Загодеевой, – и Дьявол с ней!
***Вновь наступило утро. Он чувствовал себя разбитым. Верочка ходила по квартире притихшей, настороженной, как ему показалось – напряженно что-то обдумывавшей.
Без аппетита позавтракал. Подперев голову руками, остался за столом. Что поделаешь: ноги отказываются идти, голова вместо идей набита осколками разбитых планов. Даже желания думать не осталось. Верочка, деловито вытиравшая посуду, и та не вызывала привычного раздражения.
Упала и, звякнув, разбилась чашка, – нечаянно смахнул локтем. Верочка не обернулась. Ей тоже стало на все наплевать?.. Алексей поднялся и вышел из кухни. На темно-синем линолеуме остались белеть осколки...
Похоже, Алексей вступил в полосу кризиса: слишком больны неудачи и чересчур серьезны новости. Впрочем, Верины домыслы нуждались в проверке. Но как бы ни было – нельзя поддаваться депрессии. На удары судьбы он привык отвечать контрударами. Теперешний решил начать с ванной комнаты. Однако сперва телефонный звонок:
– Сергей Витальевич, могу я сегодня пропустить летучку?.. Совершенно неотложные семейные обстоятельства... А в остальном у меня все готово – завтра материал будет на вашем столе!
