Глеб Соколов - Шанс дождливого безумия
– Ты что, с ума сошла?! – он даже приподнялся на локтях в кресле. – Это и так была копия. Больше ничего не осталось!
– Погоди, не кипятись, – урезонила Наташа. – Говорил, что первый экземпляр отдал в «Новое время»... Работа не пропала. Опубликуют, получишь много типографских копий, нет – вернут машинописную. Какие проблемы?!
– Опубликуют – верняк! Редактор заверил! Так не завтра же! Нужно копать тему дальше... Чем думала, когда отдавала! И куда, зачем?.. – Алексей начинал выходить из себя. Бесцеремонность, с которой сестра лишила его последней копии статьи, бесила. На мгновение забыл и про дождь со снегом, и про Мкртчяна.
– Стой... Хлебни и успокойся. Объясняю: у меня новый друг. Матери ни слова. Женат и уже лысеет. Но я его... Короче, тоже журналист-международник. После Каира второй год в Москве. Скоро уезжает заведовать корпунктом в Дамаск. Как и ты, свободно владеет арабским...
– Ясно! Немало почерпнул для себя из моего материала. Использует!.. – Алексей встал с кресла и зашагал по комнате. Просто черт знает что! Сплошные расстройства. Но что причиной нового станет Наташка – не ожидал!
– Слушай, не надо... Если хочешь, он сам предложил помочь. Узнал: ты арабист, пишешь по проблемам... А тут эта статья валялась...
– Решила преподнести ему подарок!
– Все, аллее. Ухожу на кухню! – она действительно встала с диванчика и сделала пару шагов к двери. Но остановилась и продолжила: – Виктор передаст материал в какой-то дайджест. Дико понравились твои мысли по поводу... Даже записала, – она взяла с полки блокнот. – ...Дезориентирующих последствий недавних событий для
неприсоединившихся стран. Об отмене резолюции семьдесят пятого года. О ее влиянии на ближневосточные процессы... Дам телефон, позвони ему!
– Удобно?.. – щеки Алексея порозовели. Настроение сразу поднялось.
– Почему нет? Он сам предложил... – Наташа плеснула себе в бокал коньяку. – Кстати, пойми правильно, Виктор очень удивился, узнав... Не обидишься? – она виновато .посмотрела на брата.
– Давай, говори! – Алексей знал продолжение.
– Когда узнал, в какой занюханной газетенке прозябаешь. Правда, я ему сказала, что вообще-то после университета тебе предложили неплохое место. В системе «Воениздата», но ты не захотел надевать погоны, и в результате... Теперь пишешь в солидные издания внештатно.
– А он как отреагировал?
– Сказал, долго так не продержишься – скатишься вниз. Твоя статья – больше академический прогноз, чем... В общем, нужен свежий материал. Поездки, контакты. Впрочем, похоже, у тебя теперь иное увлечение, – Наташа подмигнула. – Чайку хочешь?..
Сестра знала, что он готовит для своей газеты большой материал о чае. Но для Алексея издевка таила еще и второй смысл...
***«В Чакве находился филиал научно-исследовательского института чая и субтропических культур. На чайные плантации Аджарии, – и этим поначалу гордились, – впервые в мире вышли чаеуборочные машины «Сакартвело»...»
Текст материала, работу над которым Алексей заканчивал в эти недели, казался чужеродным, даже враждебным.
Таксист бросал косые взгляды на молодого пассажира, который презрительно морщась, читает разложенные на коленях листы.
«Мечтал увидеть могилу Салаха ад-Дина, – думал Алексей. – Осмотрел задворки Махинджаури. Учился писать о политике, интересуюсь чайным кустом. Грош мне цена!.. Простая фабричная работница, – и той добиться не могу».
***Алексей отпустил такси и подошел ближе к проходной чаеразвесочной фабрики. Остановился, запахнул воротник плаща. Ветер метался между домами, словно бродячий пес, выскочивший на проезжую часть и теперь кидавшийся из стороны в сторону между встречными потоками автомобилей. Не удивительно, что Алексей чувствовал боль в горле, – простудился-таки!
Валяться бы дома на кушетке и снисходительно наблюдать, как Верочка хлопочет возле маленького передвижного столика, готовя молоко с медом. Тьфу!.. Всегда ненавидел унылое благополучие семейных вечеров. До благоразумия ли: дождливые осенние дни продолжаются, потепление не наступает, а он более голодный, чем после интрижки с подругой жены Галей. Хорошо было верить в кабинете Мкртчяна: выйдет на улицу и побредет прочь от метро, в пустынные, старые переулки, где легче и глубже думается... Невыносимый дождь! Он вышел за ворота клиники и понял – не хочется ни о чем размышлять. Любые раздумья казались маневром с целью сдаться, не упав при этом в собственных глазах. Еще бы, давно пора стать спокойнее, – истаскался, пуст, как старая ржавая бочка.
Стоило угомониться хотя бы на время, подумать, полюбить прогулки по старым, пустынным переулкам, смириться с горячим молоком и медом, услышать заключение Мкртчяна... Шанс номер два засел в голове дьявольским крючком, – чем больше его оттуда тащил, тем глубже врезался хитроумными зазубринами в ткань мозга и удалить его становилось просто невозможно.
Если бы уже «сделал» проклятую бабенку, испытал отвращение к ней, к себе, за то что переспал с такой, к миру, за то, что породил его подобным! Тогда легко было бы рассуждать о переменах в жизни. Но до «победы» любые раздумья казались малодушием.
Где выход?.. Забыться? Двинуть, вопреки благоразумию, на красный свет? Задуматься?
Алексей решил перебирать варианты по очереди. Первый из них уже обернулся неудачей.
За окном прогромыхал трамвай, и, словно встревоженный этим звуком, профессор заходил по комнате. Тем временем заокеанский гость молча листал советские журналы, стопкой лежавшие на маленьком столике. Бутылки виски и шампанского, стаканы, вазочки и тарелочки с закуской сдвинуты на край столика, отчего казалось, – двое напряженно работали, сделали перерыв, наскоро перекусили, и вновь принялись за дело. А так и было, – около часа профессор без остановки рассказывал другу о событиях в стране. Виктор изредка перебивал вопросами, – вернувшись в Штаты, мечтал написать книгу об увиденном на Родине. К мнению профессора прислушивался, завидовал оригинальности суждений, одновременно испытывая горечь: вчерашний диссидент
узнает подробности из чужих уст, а Вячеслав, всегда панически боявшийся скомпрометироваться перед режимом, говорит, словно долгие годы при коммунистах боролся за демократию. А ведь с Виктором, школьным товарищем, в былые времена встречался без свидетелей, такая дружба могла испортить карьеру.
За просмотром журналов и невеселыми мыслями Виктор уловил, как бы издалека, слова, сказанные профессором неожиданно, без всякого перехода.
– Если б узнал: после каждой встречи я писал по три страницы донесений... – в голосе профессора послышалась и вина, и скрытое, тщательно до поры подавлявшееся отвращение к себе.
Виктор удивленно вскинул глаза, – поверить признанию не мог.
– Перестал видеться! – произнес он скорее от растерянности и запоздало сообразил, – профессор ждал более глубокой оценки.
– Перестань! – спокойно сказал тот,, всегда бывший для Виктора просто Славкой.
Виктор медленно поднялся, подошел вплотную к профессору:
– Тебе, наверное, очень трудно было писать их. И еще труднее живется теперь...
– Ерунда! Я мог и могу жить хорошо, – истерически бодро произнес профессор. – Они никогда не откроют архивы! Сами – по уши...
Тут он взял себя в руки, одумался, умолк, а потом совсем тихо попросил:
– Помоги мне. Кое-что понял. – Глаза профессора
сузились. – Очень опасное знание... Пока бездоказательно, а мне угрожают...
Виктор выпрямился, расправил плечи, ошарашенно посмотрел другу в глаза.
– Понимаю, признаки сумасшествия. К тому же теперь... – профессор засуетился. Оглядываясь по сторонам, схватил стакан, выпил воды.
– Короче, – продолжал он. – Можешь увезти пакет и опубликовать содержимое в солидном журнале? Только обещай, слышишь, обещай: вскроешь после моей
скоропостижной кончины! – Вячеслав Борисович выдохнул воздух, словно пробежал стометровку.
– Давай пакет! – Виктор протянул руку. А голова шла кругом.
Профессор вынул из ящика стола заранее приготовленный, тщательно заклеенный пакет, отдал Виктору. Подумал и велел:
– Теперь убирайся! И не вздумай меня презирать. Вячеслав Борисович справился с паникой, охватившей его сразу после признания.
***– Давай по-быстрому! Час-полтора у нас, не больше. В другой раз задержишься, – поторопила Алексея Татьяна.
Он улегся на диван, положив на голову подушку, едва вошел в комнату. Им овладела приятная, блаженная расслабленность, – почти добился цели и окончательное ее достижение оставалось делом техники. Безрассудство принесло успех, напряжение, пронизавшее день, отступило, Алексей разом позабыл о сомнениях, мыслях, недавно казавшихся самыми важными. Не смешно ли терзаться, – мол, правильно ли живешь? – когда Загодеева минут через десять будет в его гербарии, на днях станет суше и теплее, а значит – легче жить под повеселевшим небом. Результаты же анализов могут оказаться и утешительными.
