Вадим Южный - Прощание славянки

Для меня было счастьем спать в кровати раздетым, а не на полигонских нарах в бушлате и зимней шапке под двумя одеялами и просыпаться околевшим. Счастьем было есть в теплой столовой за столом, где пища не замерзает и не превращается в лед, пока ты донесешь ее от раздачи до стола. Счастьем было сидеть в освещаемой электричеством казарме, а не в палатке, озаряемой светом лампы «летучая мышь».

Если бы кто-нибудь мне сказал на первом курсе, что я буду счастлив, возвращаясь в казарму, я бы не поверил, настолько она давила и пугала после жизни в домашних условиях.

На третьем курсе в нашем взводе была сыграна первая свадьба. Причем женился самый маленький по росту, полутораметровый Санька Силько. Жену он взял себе еще меньше ростом, чем был сам. Саня был в наряде, когда в перерыве между занятиями по тактике мы рассматривали его свадебные фотографии, которые он принес из последнего увольнения. Преподаватель по тактике подполковник Калинин просмотрел их с насмешливой улыбкой.

– Нет, ну нельзя же так делать. Всему вас учить надо.

– А что случилось, товарищ подполковник?

– Ну, как что? Смотрите, он сам маленького роста, жену взял еще меньшего роста, чем сам. Значит, дети будут в среднем по росту где-то между ним и женой, но точно еще меньше, чем он сам. Если дети будут брать в жены еще более маленьких женщин, то так и до тараканов дотрахаться можно. Неграмотно сделал он, породу ему срочно улучшать надо! И не надо торопиться жениться. Помните, что в войне с женщинами у нас в запасе есть преимущество – девки!

Генка свихнулся на гирях. После того, как стал на первом курсе чемпионом училища по гиревому спорту, складывается такое ощущение, что он и спит с ними. У него под кроватью постоянно стоят две двухпудовые гири, вызывая неизменную ругань дежурных по расположению и вынужденных постоянно двигать их, чтобы помыть полы. Генка же каждую свободную минуту посвящает гирям, тягая их то по одной, то сразу по две.

– Генка! Тупень! – издевается над ним Андрей. – Хватит ерундой страдать! Ты как дурак озабочен накачкой своего тела, в то время как умные люди думают об укреплении своего духа и ума.

– Сам тупень, – обижается Геннадий, – в здоровом теле – здоровый дух. Недаром древние восхищались красиво сложенными людьми с отличной мускулатурой.

– Ага, – кивает Андрей, – только история не сохранила сведений о тех, кто позировал, а вот те, кто творил, навечно остались гениями в истории человечества.

– Да что ты говоришь! А Геракл, Самсон, Давид?

– Так извини, они совершали подвиги, и о них в первую очередь помнят, что они герои, обладающие сильным духом и умом. А сколько было качков-Шварцнеггеров – одному богу известно, и не осталось от них после смерти ни мышц, ни имени, ни памяти.

Андрея я уважаю, но иногда побаиваюсь, насколько он отличается от других и насколько может быть жестоким. Он не жалеет себя и не жалеет других. Я до хрипоты спорил с ним, пытаясь объяснить, что не все люди такие же требовательные к себе и умные как он, но ничего не смог ему доказать. Он никогда не сидит без дела. Много занимается спортом, прогрессируя буквально на глазах. Сам научился творить невообразимые вещи на перекладине и брусьях. Везет же ему, столько дано от бога. Еще больше читает, или как он выражается сам – занимается самовоспитанием. Только какое это может быть самовоспитание, когда на лекции по военной психологии о воспитании силы воли человека, читаемой жирным женоподобным подполковником, Андрей, с презрением глядя на него, вгоняет себе в предплечье иголку по самое ушко! И еще усмехается при этом! Это просто какая-то ненормальность… Он считает, что каждый должен говорить о том, что знает, и учить тому, что умеет, а не рассуждать с умным видом о вещах, далеких своему пониманию и умениям.

В Кореневе жил какой-то бунтарский дух, пугающий своей откровенностью и прямолинейностью. Иногда от его слов становилось страшно и я несколько раз ловил себя, что иногда невольно оглядываюсь – не слышит ли нас кто-нибудь из посторонних. Однажды мы сидели на спортгородке, когда Андрей неожиданно сказал:

– Знаете, мужики, а у меня еще классе в пятом крамольные мысли появились… У нас в школе на втором этаже висело два стенда. Один – с портретами видных революционеров, другой – членов политбюро. Однажды мне прямо резануло глаза отличие их друг от друга…

– В чем? – удивленно взглянул на него Генка.

– Огромная разница… Худые, умные и одухотворенные лица революционеров и сытые, самодовольные и зажравшиеся лица членов политбюро. У которых нет никаких достоинств, кроме должностей, которые они занимают. Присмотришься, и мороз по коже – до чего же они ничтожны. Меня тогда самого напугали мои мысли, я боялся кому-нибудь рассказать об этом. Что бы тогда было… Из пионеров бы выгнали, в комсомол не приняли. Кто не пресмыкается перед властью – тот отступник, которого надо втоптать в грязь, и у которого нет будущего. Противно осознавать, что организация управления нашей страной заключается в организации пресмыкания перед вышестоящими чиновниками.

– А нам не боишься говорить об этом? – улыбнулся Максим.

– Нет, – покачал головой Андрей, – уж лучше нарваться на предательство друзей, чем жить без веры им.

– Опасно мыслишь, – серьезно произнес Генка.

– Мысль должна быть опасной, иначе это не мысль, – тихо сказал Коренев.

В очередной раз влюбился Максим. Но на этот раз старается тщательно скрыть свою любовь. В душе он, как и я, не согласился с тем, что сделал с его прошлой пассией Андрей, и видимо боится повторения истории. А зря. Во-первых, Андрей никогда не повторяется, а во-вторых, мне почему-то показалось, что у него самого остался отвратительный осадок оттого, что он сотворил.

Несмотря на все попытки Максима скрыть свою любовь, разумеется, у него ничего не получилось. Ее звали Ольгой, и одна ее подружка дружила с курсантом из нашей роты. Через нее мы и узнали все, что нам надо было. По крайней мере, то, что мы услышали, нам очень понравилось. Она была нашей крови, то есть рабоче-крестьянского происхождения. Росла без отца, а недавно схоронила и долго болевшую мать, после чего осталась, как и Максим, круглой сиротой. Дорогу в жизнь пробивала сама, своим горбом. Без блата поступила в медицинский институт, и чтобы выжить, подрабатывала на нескольких работах.

По крайней мере, мы сами не поднимали вопрос взаимоотношений Максима с Ольгой и не лезли к нему с расспросами, за что он был нам благодарен. И по его виду, мы видели, что у него все нормально.

Недавно что-то на меня нашло, и я в свободное время решил почитать Льва Толстого и при всем моем уважении к нему, не мог согласиться с его оценкой, данной русскому офицеру: «Русский офицер, по большинству есть человек, не способный ни на какой род деятельности, кроме военной службы. Он беззаботен к пользе службы, потому что усердие ничего не может принести ему… Он презирает звание офицера, потому что оно подвергает его влиянию людей грубых и безнравственных, занятиям, бесполезным и унизительным». А как же декабристы, которые все были офицерами, как же наши великие полководцы? Генка смеется, и обращает мое внимание на слово «по большинству», и комментирует, что все зависит от нас самих, каким нам быть. А вот про генералов нравится обоим: «Русский генерал, по большинству, существо отжившее, усталое, выдохнувшееся, прошедшее в терпении и бессознательности все необходимые степени унижения, праздности и лихоимства для достижения сего звания – люди без ума, образования и энергии».

Мои метания и поиски привели к простым вещам, до которых можно было додуматься и самому, без такого количества мучений, будь я хоть маленько поумней.

Выбор был осознанным и мазохистским. Я хотел сделать что-нибудь полезное для Родины, потому что мне самому лично ничего было не надо. И я мог сделать это, просто-напросто отдав свою жизнь служению Родине. Не ставя перед собой цели стать генералом, хотя и говорят, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Понял, что могу просто служить честно и достойно, и если моя жизнь послужит хоть для кого-нибудь примером, буду знать, что не зря прожил свою жизнь. Я прекрасно понимал, на что обрекаю себя, но изменять решение не хотел. Я решил в любой ситуации оставаться человеком. Порядочным человеком, который всегда, в любых условиях следует своим принципам. Принципам разумности и нравственности. Не сгибаясь ни перед кем и ни перед чем. Не предавая никогда и никого.

Таких не любят начальники. Точнее те из начальников, которые сами вышли из быдла, и к подчиненным относятся как к быдлу. К быдлу, которое все стерпит, и все перенесет – оскорбления, унижения, издевательства…

Каждый сам выбирает себе судьбу, свою дорогу. Это его выбор и его право. Я выбрал. Хотя мой выбор не совсем свободный, так как на военную службу я был подтолкнут судьбой. Если говорить откровеннее, то не просто подтолкнут, а получивши сильнейший пинок под зад от судьбы. И что самое смешное, сумев при этом еще и полюбить армию!