Дмитрий Каралис - Чикагский блюз
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна: от развязавшегося морского узла на леске или ее оторвала крупная рыба? Не проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну—с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего.
Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил:
– Пригнитесь, а то зацеплю!
Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спиннинг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх – это фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросился ему на помощь, и лодка еще выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование.
– Назад! – неожиданно рявкнул отец. – Он сам!
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре воссоединиться с большинством.
– Только не суетись! – тихо и властно сказал отец.
– Я не суечусь, – отплевывался от воды дядя Жора. – Мы и не такое видали! Хрен ли нам… Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали… Твою мать, сапоги бы не потерять!
Мы с отцом присели на носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта – именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде – и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топором и удочками…
– Осёл! – заорал отец. – Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.
– Гребите! – согласился дядя Жора, цепляясь за корму. – Да побыстрее! Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла в уключины и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
– Куда? – в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой мог учуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.
– Туда! – приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. – Кажется, туда. Только быстрее – холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка. Туг любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.
– Спокойно! – сказал отец. – Перестаем на минуту грести! Кирилл, следи, чтобы лодку не развернуло.
Он достал из рюкзака фляжку с можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспаления. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.
– Джин в воде – это классно! – воскликнул дядя Жора, показываясь над кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее отцу. – У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо… Гребите, гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
– Жора, ты как? – периодически интересовался отец, глядя на пальцы, вцепившиеся в спинку кормы.
Дядя Жора показывал большой палец и просил еще выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой – так удобнее: не придется останавливаться.
Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать: «И-и-и раз! И-и-и два!», мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
– Эге-ге! – закричал отец, и с берега отозвались:
– Эй, на лодке! Греби сюда!
– А ты кто? – крикнул из воды дядя Жора.
– Сейчас узнаешь… – где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос и запоздало представился: – Ефим я…
Мы с отцом продолжали грести. Только бы дядя Жора не околел в этой студеной водице. Какой такой этот Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник: ему было нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом помогли ему стянуть разбухшую куртку, сапоги, брюки. Ефим кружил вокруг нас и покачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое. Я догадался, что сходство отца и дяди Жоры смутно тревожит его.
– Лодку-то брали… на троих, – наигранно веселым голосом сказал Ефим, заглядывая дядьке в лицо, – а стакан налили один. Несправедливо…
– Где ты видишь троих? – стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое тело мой свитер и штаны.
– А как же! – Ефим неуверенно потыкал в нас пальцем. – Вот ты, вот он и вот парень. А? – В голосе появилась тревога. – Он в куртке, а ты без куртки… На нем брюки, а ты без…
– Да вот моя куртка лежит! – Дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. – Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
– Не, ребята, я не понимаю, – заволновался Ефим, суетливо взглянув сначала на отца, потом на дядю Жору. – Вы что, хотите меня надинамить? Вас же трое?
– Помог бы лучше костер развести, – увиливал от ответа дядя Жора. – Сейчас разберемся…
– Ну разберись, – обиженно говорил лодочник. Он вставал на колени, раздувал подернутые пеплом уголья и скашивал на меня глаза: – Они что, двойняшки?
– Кто? – Я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
– Ну, эти… Я же вижу! – настаивал Ефим.
Я пожимал плечами, и лодочник морщил лоб, словно в него заколачивали гвоздь.
– А у вас осталось?..
– Должно остаться…
– Ёкалэмэнэ! Трясет шибче этого, – он кивнул в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и дали выпить Ефиму.
– Я вас сразу вычислил, – говорил повеселевший Ефим, не выпуская из рук открытой бутылки. – Проснулся в сарайке – колотун бьет. К мосткам вышел, лодки счел – одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал, тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в натуре, приезжайте в любое время. У нас всё путем!
Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу: несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке, поставленной на ребро, – вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться. Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другу – таежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и выбрался из палатки тихо.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало остатки тумана, жавшегося к камышам.
Огонь образовал в бревнах промоину, их острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дяди-Жориной одежды – капроновая куртка, брюки, свитер… Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими голенищами.
Я ковырнул палкой кучу – она стала гореть веселее. Едкий химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался отобрать у него остатки одежды – дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к двум соснам, тоже дымилась…
«Пусть хоть выспится перед таким испытанием», – подумал я, осторожно забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в спальном мешке дядей Жорой.
Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники, которые он предложил брату как временную меру, пока что-нибудь не придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки – не предложу ли я поменять их на его подштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов, – заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими представлениями о прекрасном. Тем более когда у тебя в городке есть знакомые девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и фыркал от смеха.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма.
– Нормальный вид, кхе-кхе… Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем разживешься… – Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: – Куртку я тебе дам…
