Ильдар Абузяров - Агробление по-олбански
Когда я вернулся, было уже три часа утра. Француз конечно же спал. В ванной комнате вокруг моей зубной щетки и бритвенного прибора куча мужского парфюма и кремов. Настоящий мини-бар из пузырьков одеколона и духов. Главное, вспомнил я железное правило, не заедать духи сахаром. Что бросалось в глаза, так это огромный огурец среди мензурок и тюбиков.
– Закусь, что ли? А француз-то, скотина, позаботился обо всем!
В собственной кровати я чувствовал себя как-то не так. Будто я дряхлый старик, потерявший сыновей на войне и совсем недавно схоронивший жену. Они раньше здесь жили – его семья.
А что же теперь – теперь он вынужден принять постояльца за определенную плату.
Блики луны, словно приколоченные прямо к обоям фотографии старушки, даже не с укоризной, а с грустью в глазах. Такова жизнь. Се ля ви.
Вырвал круглую тыкву телевизора с антенной и розеткой. С корнями. Перенес все это хозяйство на кухню, чтобы не разбудить Жана. Чтобы фотография на стене не давила, не давала о себе знать. Нужно было успокоиться.
Взял кинжал пульта, начал кромсать каналы. «Ты моя тыквочка, я тебя трахаю». Кажется, так говорят в этих случаях герои Бертолуччи. Бертолуччи с двумя че, не то, что у Че Гевары.
По ящику показывали теледебаты кандидатов. Теледебатизм, одним словом. Или, если сказать двумя словами, – политический каннибализм.
Телебаллотировались, по словам ведущей, два основных претендента. Только куда? Ага, в губернаторы, читай – охранники-наместники Кремля.
Девушка Олеся с тонкими чертами лица. Помесь птицы и кошки. Кошачьи глаза, птичьи щеки. И мужчина лет сорока с бородой под цвет серых глаз.
Девушку Олесю почему-то с первых секунд окрестили железной леди. Не знаю, почему. Кроме железной дужки очков в ней не было ничего железного, даже оправа была скорее из кошачьих когтей, глаза зеленые. Мужчину почему-то прозвали Ядерный Вадик. Наверное, из-за цвета глаз, волос и лица.
На кой ей в губернаторы Кремля? Ей бы в гувернантки ко мне, воспитывать маленьких детей. А там я, пишу стихи на чухонском, вот бы я в нее влюбился, и была б у нас лямур прямо в лодке на чухонский манер.
Девушка рассказывала о своей судьбе, давила на женский электорат. Родилась в деревне Выданье, была замужем, муж оказался пьяницей, натерпелась. Мужа за воровство – украл с завода корабль – посадили. А что делать, кто в то время не воровал?! Любовь все-таки. Любовь к большой стране и к большим кораблям. В общем, пожалела, записала ребенка на него, чтобы срок меньше дали.
Без мужа жить совсем плохо. Поехала в Данию работать гувернанткой. Увидела, как люди живут, – чем мы хуже?! Твердо решила баллотироваться в губернаторы. Но сначала попробовать себя в бизнесе. Стало получаться. В общем, женщина, сделавшая себя сама. Мы, бабы, не глупее мужиков. Однако это новость!
Ядерный Вадик тоже, видимо, давил на женский электорат. Тряс мышцами, разминал мускулы перед камерой, играл членом, языком ворочал пудовые гири…
– Наденьте пиджак, – подсказала ему ведущая, – сейчас вас увидят миллионы потенциальных избирателей.
– Зачем? Очень жарко, а у меня такой красивый торс.
– В общем-то, неплохо бы спросить разрешения у присутствующих дам.
– Я думаю, они не будут возражать.
Этакий мачо.
– Родился в деревне Чмутово, – начал Вадик, не дожидаясь новых замечаний. – Умел строчить на швейной машинке и закатывать банки. Открыл цех по пошиву джинсов и цех по консервированию.
– Как вы оцениваете свои шансы? – спросила ведущая.
– Очень высоко. Почему меня не должны выбрать? Я же молодой, красивый. Посмотрите, какие бицепсы.
Симпатии ведущей и аудитории были явно на стороне железной леди – гувернантки Олеси. Я тоже успел ею очароваться. Жалко, менструальный цикл у нее в глазах не прекращался ни на секунду. Чуть серьезный вопрос – глаза краснеют. Кажется, моя симпатия так и останется при мне.
К тому же передача быстро закончилась – всего три часа, но камеры еще минуты полторы фиксировали студию. Мужик задымил. Затяжки были коротки – чмок, чмок, чмок. Вспоминал Чмутово.
– Наш-то опять нервничает, – улыбнулся кто-то из его предвыборного штаба, – чуть не плачет.
Ядерному Вадику во что бы то ни стало хотелось понравиться телевизионной публике. Он даже готов был захватить телевидение – как террорист, с автоматом – телевидение, что показывало не его шик, а красоту Олеси.
Вот бы ему эту гувернанточку для его чмок, чмок, чмок, чмоков. Целовать, целовать, целовать! До смерти целовать! Наверное, мечтает выиграть выборы и нанять Олесю секретаршей в приемную нового гувернатора. Оговорка по Фрейду.
Я закрыл глаза и вспомнил, как это у нас было с женой. Нечаянная встреча. Ошеломление красотой. Первые, вкрадчивые, как кошачьи шаги, слова. И я, как Ядерный Вадик, врал напропалую. Старался понравиться. Показывал себя с лучшей стороны. Тряс мышцами, выдавал желаемое за действительное.
И почему оно так? Влюбленные врут с первого шага и не верят потом в себя всю жизнь. Почему бы просто не выйти и не сказать: я вот такой и такой с такими-то недостатками. Но я люблю тебя, страна. Люблю больше жизни.
– Просрет он выборы, – была моя последняя мысль, – как пить дать просрет.
Мысль с закрытыми глазами.
Глава 6
Пижон в желтом пиджаке
После того как его протрясло, Петр, заткнув локтем слив, заполнил раковину холодной водой. Опустил боком голову. Коснулся щекой мрамора. Вода обожгла веки и виски. Мрамор – сломанный когда-то нос.
Сидя на унитазе, он увидел прикрученную к стене телефонную трубку. Как в лучших домах Европы. Решил позвонить своему другу Порошкански.
К телефону подошла старшая жена Порошкански, любимая Айгюдь.
– Алло! Позовите, пожалуйста, Давида, мадам Айгюдь.
– Не могу. Он не хочет ни с кем разговаривать. Лежит на диване, отвернувшись к стене.
– Скажите, что у меня для него хорошие новости.
– Он и слушать ничего не хочет. Подушку на голову положил. Палец сосет! Говорит, что скоро умереть должен. Может, вы его спасете?
– От чего умереть?
– От лени, наверное. Целый день на диване лежит. А мы вчетвером даже присесть не можем – все его обслуживаем, обстирываем, объедаем.
– Скажите, что я разговаривал с одним турком и что у меня есть план, как обмануть всех и вся, выйти сухими из воды… Пусть детство вспомнит…
По лицу и шее Петра сползали крупные капли.
– Где ты?
– Тебе правду сказать?
– Да!
– На унитазе.
– Зачем ты туда забрался?
– Для профилактики.
– Я сейчас приеду.
Через час Порошкански с Петром уже стояли, облокотившись на железную ограду греческого посольства. Желающих получить шенгенскую визу было очень много, приходилось ждать в длинной очереди. Греки, впав в жесточайший экономический кризис, решили подзаработать на визовых пошлинах и туризме. Пока не поздно – пока их не выкинули из Евросоюза. Надо отдать им должное, визы раздавали налево и направо за пятьдесят евро с носа – разбойники.
– Помнишь, с чего все началось? – спросил Петр. – Помнишь, Давид, весь этот бардак начался с шестерых твердолобых граждан нашей Албании, которые в мае 1990 года добились разрешения на выезд.
– Это те, что проникли в итальянское посольство и попросили политического убежища?
– Да, а буквально на следующий день десятки тысяч молодых албанцев принялись штурмовать посольства всех стран, только бы покинуть родину. Помнишь, послы закрывали посольства на амбарные замки и прятались в гостиничных номерах. Ну разве это не национальный позор?
– А потом на улицах жгли коммунистические газеты, а я все возмущался. У меня как раз Фериде должна была первенца родить, и тогда газеты были тем единственным, во что в роддомах пеленали младенцев. – Порошкански развел руками. – До сих пор не понимаю, зачем их жгли.
– Давид, а я искренне верил, что у нашей родины особая революционная миссия. Что Албания – горячее сердце Европы. Хотел идти работать на «Радио Тираны». Подрывать вещанием страны устои империализма и призывать свой народ жить и трудиться как в блокаде. Призывать строить больше дзотов и дамбы для рек агрессоров, не жалеть средств на поддержку марксистских террористических группировок в Европе.
– Да, – сказал Порошкански, – «Радио Тираны» была ведь мощнейшей радиостанцией Европы. А я, признаюсь тебе, послушивал «Битлз» по Би-би-си.
– А потом мы проголосовали за кардиолога Сали Беришу, личного врача страны, в надежде, что он излечит «Сердце Балкан и Европы». Албания – больное сердце, мимикардия, аритмия.
– Лучше бы он мое сердце вылечил, – сказал Давид, схватившись почему-то за живот и присев на корточки.
– Албания точно как сердце: чуть что – бьется учащенно. Ты же знаешь, не каждое сердце выдержит такой ритм предательств.
– Ладно, хватит философствовать, скажи лучше, каков твой план?
